В руинах памяти
В мечтах надежды заблудились,
Всё измышляли, нервно суетились
И возле сердца волнами всё бились.
Ты статуей холодной отдаёшь,
Мой взгляд от взгляда истлевает,
Моя любовь, как истукан немой,
В безмолвии холодном умирает.
Отчаянно отчаянье вопит,
У плача у стены оно обмякло,
Молитвы в небо медленно ползли,
И радость в исступлении иссякла.
Боль ложью простудившись мило,
На помощь время тихо зазывает,
В надежде исцеление ища,
Бывает, время лечит, исцеляет.
Увязла память, в дымке силуэт,
И образ твой цветёт, не увядает,
Так часто не тревожит, уже нет,
Гранита холод только лишь пугает.
Конечно, ты не помнишь те цветы,
В руинах памяти цветы я те храню,
Наверное, остыв среди обломков,
Я в бездну сердцем каменным смотрю...
Свидетельство о публикации №125052905289
– Значит, на поражение, Узбек? – Красный берет сложил руки на груди и откинулся к стене, к которой предусмотрительно стал спиной. — Останется кто-нибудь один?
– Отмотал я свое, товарищ сержант, пора бы и на дембель.
– А не боишься? Времена нынче неспокойные. Здесь у тебя авторитет, уважение… А там еще неизвестно как может все сложиться, – сержант ВВ прищурил глаза. — Убьешь меня, найдут братья, работайте! Может, извинишься? — Вчера Узбек пинками и затрещинами выгнал из «чипка» трёх солдат из взвода сержанта с криком «мусорам тут не место». — Я тебя инвалидом сделаю! — Биря хотел что-то ответить за Узбека, Киллер его остановил, не суйся.
— Что тут? — моментально подъехал запылённый «уазик» с большой красной звездой на капоте и исламским зелёным полумесяцем на багажнике, не полностью видным из-за того, что его закрывало запасное колесо. Красный ислам, подтянулся Воеводин.
— Поединок насмерть, — ответил Киллер, переводчик Ислам перевёл реплику крестьянам, которые одобрительно захлопали, вы мужчины.
— Одобряю, — заиграл скулами подполковник. — Начали? Из зоны расположения личного состава никому не выходить! Помдеж, — лейтенант Летко дал сигнал по рации развернуть внутрь плаца по периметру пулеметы, ни дать, ни взять концентрационный лагерь, не хватает крематория.
— Не танцуй с ним, — снова повторил Шахиджанян. — Будет прыгать с ноги на ногу, бить третий. — Часто он предвидел. Рисунок боя будет такой… Вэвешник станет переносить вес тела с ноги на ногу, ломая ритм схватки, идти вперёд, наступать и обманывать с какой ноги, в армейских сапогах каратэ смертельно. Сама смертушка, правда, лёгкая, тюк слегка кирзой в висок и конец. — Подкат делай, проходи в ноги. — Ему вспомнились хрустально-прозрачные родники родных гор на севере Кавказа, русские Гималаи. Узбек кивнул и сказал что-то на своём афганцам, те отошли.
— Ты меня так до инфаркта доведёшь, прекращай, — засмеялся вэвешник, похоже, держа в рукаве какую-то «козырьку», с детства отработанный приём, если на него попадёшь, на победу не надейся.
— Начали, — махнул парадной фуражкой замначальника кабульского политотдела, от всей души желая победы своим «рексам», элитная спецбригада внутренних войск показывала в городе чудеса, «Витязь». Беридзе пожевал бес-травы и сплюнул.
— Э, в Грузию приедет… Бозебс, сиквдили… Ляжет. — Как и сказал Шах, который не проигрывал, сержант, опустив руки и нисколько не заботясь о защите головы, пусть отвалится, в стиле «танцор диско» загарцевал к Узбеку, хорошего мало. Настолько чувствует дистанцию, что ей пренебрегает, что это, бравада, фарс или высший пилотаж? Шах увидел высший. Скольких он убил на таких дуэлях? Узбек часто дрался на улицах Ташкента, под рукой много чёрных камней, но тут перед ним профессионал, призёр первенства Союза по юниорам и Аллах знает, ещё чего, а назад нельзя. Жизнь у мусульман в принципе такая, только вперёд.
Ивановский Ара 06.06.2025 09:20 Заявить о нарушении