семь сестёр

45
Париж, декабрь 1929 года
– Итак, Бройли, вы снова с нами. Прибыли живым, в целости и
сохранности. – Профессор Ландовски внимательно обозрел своего ученика,
переступившего порог его мастерской. – А я уже было навсегда вычеркнул
ваше имя из своих записных книжек. Решил, что вы присоединились к
какому-нибудь дикому племени в джунглях Амазонки и женились на
дочери вождя.
– Как видите, вернулся назад. Местечко для меня отыщется?
Ландовски оторвал свой взгляд от огромной каменной головы Сунь
Ятсена и еще раз пристально оглядел своего бывшего помощника.
– Может, и отыщется, – проронил он, глянув на мальчика, который с
тех пор, как Лорен видел его в последний раз, заметно подрос и окреп. –
Как думаешь? – обратился профессор к нему. – Для него у нас есть работа?
Мальчишка устремил свои глаза на Лорена, потом повернулся к
профессору и улыбнулся, кивнув головой в знак согласия.
– Ну вот, парень подтверждает, что работа есть. А глядя на твои
теперешние мощи, понимаю, что сейчас уже твоя очередь подсесть на наши
харчи, чтобы привести себя в норму. Одна кожа да кости остались. Это что?
Дизентерия случилась? Или все же любовь? – поинтересовался Ландовски
у Лорена.
Тот лишь растерянно пожал плечами.
– Полагаю, твой рабочий халат все еще болтается на том крючке, где
ты его повесил. Ступай, переоденься. И можешь приступать к работе.
Закончишь с глазами. Ты же так усердно трудился над ними перед тем, как
отправиться в джунгли.
– Хорошо, профессор. – Лорен повернулся к дверям, возле которых на
крючках висела рабочая одежда.
– Бройли, – окликнул его Ландовски.
– Слушаю вас, профессор.
– Уверен, вам сейчас вполне под силу вложить весь приобретенный
вами опыт, как хороший, так и плохой, в ваши скульптуры. Вы покидали
мою мастерскую технически подкованным скульптором. А сейчас уже
способны стать мастером. Чтобы добиться величия, нужно страдать, мой
друг. Вы понимаете, о чем я? – негромко спросил у него Ландовски.
– Понимаю, профессор, – так же тихо ответил Лорен, и голос у него
дрогнул. – Очень хорошо понимаю.
* * *
Поздно вечером Лорен наконец со вздохом вытер перепачканные
глиной руки о халат. Ландовски уже давно покинул мастерскую, ушел к
себе домой, к жене и детям. Освещая дорогу свечой, Лорен направился на
кухню, чтобы смыть глину с рук. И вдруг неожиданно для самого себя
замер на месте. Откуда-то долетали негромкие звуки скрипки. Приятная
такая и немного печальная мелодия. Лорен прислушался и узнал мелодию.
Скрипач играл первые такты «Умирающего лебедя» Сен-Санса.
Лорен безвольно подставил руки под кран. В глазах защипало от
подступивших слез, и Лорен расплакался. Он плакал в той же самой
крохотной кухоньке, в которой когда-то наблюдал за тем, как Изабелла
бережно ухаживает за раненым мальчиком. Ведь именно в ту минуту Лорен
понял, что любит ее. И вот сейчас он горько оплакивал и себя, и ее, и все
то, что могло быть в их жизни, но так и не случилось.
Зазвучали пронзительные финальные аккорды. Лорен быстро осушил
глаза салфеткой и, выйдя из кухни, отправился на поиски музыканта,
которому удалось наконец растопить тяжесть, свинцовым грузом
лежавшую у него на сердце с того самого момента, как Лоен вручила ему
кусочек мыльного камня в память об Изабелле.
Но вот зазвучала новая мелодия. На сей раз довольно часто
исполняемая пьеса Эдварда Грига «Утреннее настроение». Всякий раз,
когда Лорен слышал эту пьесу, она тотчас же ассоциировалась у него с
началом нового дня, а если шире, то с началом новой жизни. Музыка
успокаивала и утешала одновременно. Он взял свечу и отправился в сад на
поиски скрипача. Нашел и приподнял свечу вверх, чтобы осветить лицо
исполнителя.
Мальчик сидел на скамейке рядом с мастерской. В руках он держал
старенькую скрипку. Впрочем, звуки, которые исторгал из себя этот
инструмент, никак не вязались с его общей ветхостью. У скрипки был
чистый, нежный и самобытный голос.
– Где ты научился так здорово играть? – поинтересовался Лорен у
мальчика, когда он закончил пьесу.
В ответ, как обычно, лишь пронзительный взгляд живых глаз.
– Кто дал тебе эту скрипку? Ландовски?
На сей раз последовал кивок.
Вспомнив слова Ландовски, Лорен окинул мальчика внимательным
взглядом.
– Понимаю, – тихо обронил он. – Как всякий художник, ты
предпочитаешь выражать себя через искусство. Но у тебя действительно
есть талант. Береги его, ладно?
Мальчик снова кивнул в знак согласия. Внезапно его лицо озарилось
благодарной улыбкой. Лорен ласково потрепал его по плечу, потом слегка
взмахнул рукой в знак прощания и отправился домой, топить свое горе в барах Монпарнаса

Люсинда Райли