В промозглую безжалостную пору

В промозглую безжалостную пору,
Когда природа вся в тоске застыла,
И ветер воет, словно зверь в бору,
А небо тучей черною накрыло,
Мне сердце с болью сжалось за одну
Создание хрупкое, что в буре бьется.

Над мокрой нивой, над лесным краем,
Где капли, словно слезы, с веток льют,
Где сад поник, надежду потеряя,
Потоки вод безжалостно текут.
Все ищет кров, спасаясь от ненастья:
И зверь, и человек, и даже мышь.
Лишь у пичуги нет в округе счастья,
Лишь ей одной негде найти тишь.

Гнездо – лишь три травинки, что сплелись,
Не дом, а так, подобие укрытья.
И в дождь там мокро, как на ветке, признаюсь,
Но там птенцы, и мать готова биться.

Она их грудкой маленькой согреет,
Легчайшая, как облачко вдали,
От стужи, ветра перьями укроет,
И мужеством, что прячется внутри.

И как представить, что она когда-то
Летала в теплых, солнечных краях,
Сквозь бури, вьюги, словно виновата,
Семь тысяч верст, не ведая страх.

Зачем ей силы были эти данные?
Там – сытость, свет, тепло и благодать,
Там нет ни зла, ни стужи окаянной…
Но родины там негде отыскать.

И в этом суть, без лишних слов и драмы,
Что, все отдав, до капли, до конца,
Их крохотные, преданные сердца
Любовь к земле считают выше славы.

Бушует ночь, за окнами темнея,
И ветер воду в жгуты заплетает,
Что отдал бы, чтоб их согреть скорее,
Тех, кто в стихии этой выживает!

Но тьма уйдет, как ведьма злая, прочь,
В глухой, дремучий лес, где нет просвета,
И гром затихнет, словно старый ворчун,
А солнце брызнет золотого света.

И вот, казалось, чудом уцелев,
В душе своей, пичужка небольшая
Не держит злобы, горечи, ни гнева,
А радость сеет, словно добрый сев,
И трель ее, как искра, зазвучала.

Да, после тьмы, ревущей и слепой,
Когда живым остаться – чудо просто,
Потокам этой нежности святой,
И голосам, звенящим чистотой,
Наверно, можно только удивляться.

Гремит, звенит жизнелюбивый хор!
И, может быть, у этой крохи-птицы
Порой каким-то важным, стоящим вещам
Большим и сильным существам
Не так уж плохо было б поучиться…