Белорусские путевые заметки

Володька, ты?!

Рано по утру я с разбегу ныряю в майскую лепоту: по дороге на вокзал, где я проследую электричкой из Костюковичей до Климовечей, как на божественном фаэтоне Феба прямиком в рай, меня встречают поднебесным пением райские птицы-соловьи, красавицы-березы приветствуют меня шелестом резной листвой на ветру, солнышко прогревает все сильнее...

Проходя мимо какой-то остановки, уже на подходе к костюковичскому вокзалу, меня подслеповатым взглядом вслед провожает какой-то лохматый дед в рваной майке с надписью "Heavу metal".

Потом, как от солнечного удара, он подскакивает, насколько ему позволяют его артритные колени и, прикрыв подслеповатые глаза ладошкой-козырьком, мне в спину, выпаливает:

- Володька?! Ты куда?!

Я сбрасываю обороты, поворачиваюсь, и по-простому ему отвечаю:

- Да на вокзал иду.
- А чего? - продолжает дед также по-простому.
- Да вот, решил в Климовичи податься - понимая, что он меня с кем-то спутал, продолжаю и я развивать интригу.
- А дом, что, уже достроил?
- Так я это, в квартире теперь живу...
- Как в квартире?! Ты же хату строил?!

После "квартиры" в лохматую голову деда забирается предательское сомнение, он ещё больше щурит подслеповатые глаза, морщится, принюхивается носом, как старый пёс, и, заподозрив неладное допытывается дальше:

- Ты же Володька?! Мы с тобой в санаторий "Ясельда" в Бресте ещё были? И потом, вдруг осознав, что он промазал, горькое разочарование, как от удара коварной судьбы, разливается по его сморщенному, как печеное яблоко, лицу.

- Я не Володька - не выдерживаю я интригу.
- А кто ты?! Не, ну вылитый же Володька!!!
- Нет, вы, к сожалению, ошиблись - наношу я последний сокрушительный удар по предательской памяти старика.
- Ну не может быть! Мы же ещё на рыбалку на Припять ездили! Наклюкались тогда и Володька все удочки в воду поскидывал! Мы потом ещё уже так, без удочек рыбачили, потому что у нас ещё две бутылки было! Не, ну вылитый же Володька!

Радости и разочарованию старика не было предела.

Видно было, как они смешались воедино, как свет и тени, как лёд и пламень, какая борьба между ними происходила, как старика корежило.

Но, жизнь полна горьких разочарований. И никуда от этого не уйти.

Увы, не Володька я. Хотя, от той радости, которую мне выказали от встречи со старым знакомым, пусть и ненастоящим, очень даже хотел бы им быть.

Я тихо улыбаюсь, машу рукой на прощанье расстроенному старику и удаляюсь, почти в тумане воспоминаний о минувшей молодости, в радостном уже воспоминании от того, что я побывал Володькой.

Женская фантазия

Уже на вокзале, как всегда приперевшись почти на час времени раньше, я иду исследовать локальныя колориты, дабы проникнуться местной атмосферой и, может быть, поймать кратковременный дзен туриста-путешественника.

В тенистом переулочке, между стареньким домами и хатами, до боли напоминающими о бабушке и моих школьных каникулах в туманном прошлом моем, прямо у тропинки, заросшей примятой травой и отцветшими одуванами, сидит белая кошечка.

Как всегда, уже по привычке, я тянусь в задний карман за телефоном, фотографирую ее, испугавшуюся и убегающую в безопасность под калитку соседнего дома, говорю ей бесполезные "Ну чего ты, дурочка. Я же только из чувства и для истории" и иду, спотыкаясь о какие-то камни и коряги дальше.

В просвете густых зарослей впереди я улавливаю "изображение" какой-то местной гражданки, которая с откровенным интересом издалека пристально сканирует меня.
Но, не заподозрив себя ни в чем, невинный как младенец только что вылупившийся из лона матери, я ковыляю ей навстречу и слышу деревенское, подозревающее:

- А зачем вы кошечку подкинули?

Я с трудом различаю "подкинули" и думаю, что я ослышался, переспрашиваю:

- Что? Подкинул? Кто подкинул?! Я подкинул?!
Да я ее просто сфотографировал.

Но, наблюдая и дальше расстерянно-подозрительный взгляд на ее недоверчивом лице, я почти оправдываюсь дальше:

- Я путешествую... Из Гродно я... Сейчас уезжаю на Климовичи. Вот, гулял, увидел красивую кошечку и сфотографировал.

Но, мое такое логичное и понятное объяснение слишком медленно проникает в утреннее сознание бдительной гражданки, к тому же женщины, и она, не моргнув осоловевшим утренним глазом, допрашивает меня дальше:

- А чего вы тут делаете?
- Я же говорю... Турист я... Путешественник... Марко Поло... Понимаете?

Вот любуюсь вашими красотами в ожидании электрички на Климовичи. А кошечку я не подкидывал. Она, кажись, здесь и живёт. Вон, сиганула под калитку того дома.

Недоверчивая гражданка ещё раз окидывает меня бдительным взглядом, потом какая-то другая мадам выходит из дома напротив ей навстречу и они вместе, под почти по-девичьи хихиканье удаляются от меня прочь.

Гражданка явно с чувством рассказывает своей подруге, как она опростоволосилась, "набдила" и "наподозревала" и обе, как две гимназистки, оглядываясь в мою сторону, гогоча и прикрывая рты руками, удаляются от меня в уже мои реминисценции.

Сверху припекает майское солнышко...
Вдали заливается соловей...
Идёт лето...

КОСТЮКОВИЧИ
Двум четырехлапым беспризорной наружности у вокзала Костюковичей субботние небеса послали щедрого меня, и со мной - толстый шмат зельца.

Рано по утру в магазинчике поблизости  мужичок рабочей наружности со всей своей непростой жизнью на помятом лице, похожий на моряка Попая, очень надеялся поправить холодным пивком свое ушатанное в пятницу вечером здоровье, но дородная продавщица огорошила своим законопослушным "День трезвости, не продаем".

- Как, и даже пиво, взрослым мужикам?! - мятое лицо мужичка смялось ещё больше, превратившись в средоточие разочарования и вселенской боли.
- И даже пиво взрослым мужикам - продавщица покосила щедро накрашенным глазом в мою сторону, сторону лишнего свидетеля, которого желательно было бы убрать.
- Вот так, папаша, работаешь, работаешь, а пиво тебе, трудовому человеку не продают - я улыбнулся понимающе помятому Попаю, купил толстый шмат зельца и подмигнув обоим,  удалился из их спетого тет-а-тета в сторону шелудивых, загоравших на майском солнышке.

Псины жирному зельцу возрадовались, как робинзоны кораблю - я даже боялся, как бы они мне пальцы вместе с колбасой не пооткусывали, звонко лязгали оставшимися клыками и благодарно виляли грязными хвостами.

Зельц закончился в минуту, на перрон вот-вот должна была прибыть моя электричка и я, поинтересовались у симпатичной гражданки, явно заинтригованной вопросами от приезжего джентльмена-меня, действительно ли это мой поезд, отбыл в сторону Климовичей, своей следующей остановки, даже не пообещав снова назад вернуться.

Любовь к животным

В воскресенье мне совсем не спится, я просыпаюсь в шесть утра, а в восемь уже иду по пустым, уже таким летним улочкам пасторальных Климовичей с их деревянными хатами,  колоритными крылечками и первозданной, почти языческой природой.

На дворе - ни души.

Воскресенья в мае - особенно чудесны. Ещё не жарко, но уже совсем как летом. Солнышко щедро освещает грешный мир, перетворяя его в настоящий Эдемский сад, на каштанах "догорают" каштановые свечи, кругом буйство зелени и запоздалые переливы соловья.
Утра в мае - уникальны. Они - вот как выглядит счастье.

А я, я иду и фоткаю, то дома с резными крылечками, то редкие местные памятники и музеи, то разных животных, вроде полудиких-полудомашних манулов-котов, тоже воплощение лени, грации и счастья.
Заметив на крыше одного такого лентяя и бездельника, я, иронизируя вслух с ним и с собой, принимаюсь его щёлкать, когда позади меня останавливается какая-то местная гражданка, молча смотрит, а потом, мне, почти закончившему свою фотосессию, говорит примерно следующее:

- Это ваша кошка? - без городских расшаркиваний начинает женщина.
- Да какая моя! Шел мимо, увидел, решил, вот, заснять для хорошего настроения - отвечаю я, не поворачиваясь и продолжая щёлкать удивленную кошку, которая явно не ожидала такого внимания в воскресенье в восемь утра.
- А, любите животных - медленно тянет дальше гражданка.
- Ну да, отчего же этих красивых бездельников не любить. Они...

Но общительная гражданка, женщина лет сорока пяти, простоволосая и обычная, коих много в таких пасторальных местностях, не даёт мне договорить, ее прорывает, как плотину и несёт, как того Остапа:

- Я тоже животных люблю. А вот людей - нет - я вижу, что женщине явно надо выговориться
А когда женщине надо выговориться, лучше ей дать такую щедрую возможность, а иначе с кем-нибудь может случиться беда.
- О, да вы - мизантроп - одновременно серьезно и шутливо отвечаю я, так как это самый приемлемый модус общения с местными в незнакомых местах. Шутливо о серьезном.
- Да тварей много - лицо любительницы животных и нелюбительницы людей на мгновение искажается каким-то неприятным воспоминанием.
- Ну, люди разные бывают - осторожно ступаю на зыбкую почву я.
- Я больше кошек и собак люблю. У самой собака и три кошки. Алабай, большой такой, две кошки и кот.

- А вы что здесь делаете? - гражданка вдруг снова становятся подозрительной и я снова чувствую себя, как на допросе.
- Да ничего особенного. Был в Костюковичах, заехал вот к вам в Климовичи... Из Гродно я, путешествую.
- А-а-а... А то я подумала - темные глаза бдительной гражданки на мгновение суживаются до едва видимых щелочек, в прежнем подозрении, но потом снова расширяются, как от вновь нахлынувших позитивных эмоций.

- Вот был у меня случай. Выкинула какая-то тварь кошку, у нас за городом. Я покормили ее, но домой не взяла. У меня уже трое, я говорила. - А кошечку, знаете, как жалко?! Я бы ей, этой твари... - глаза женщины снова суживаются до едва видимых щелочек, ладошки сдавливаются в кулачки, по лицу бежит едва заметная черная тень...
- Разные бывают ситуации - осторожно парирую я. - Иногда и не рабьерешь, плох тот человек, что животное за город вывез или у него...
- Что значит плох?! Тварь это, а не человек! - глаза гражданки то сжимаются, то снова расширяются, как у наркомана со стажем.
- Ну, всякое в жизни бывает. Мы ведь не знаем всех обстоятельств, а судим строгим судом, со стороны.
- Твари, говорю я вам. Я бы таких... Ух!

Мне вполне достаточно ее короткого монолога-анамнеза, я понимаю, что передо мной типичный представитель ума сердобольного, но недалёкого. Ума простого, примитивного.

Человека, чьи истины на самой поверхности, просты и незамысловаты, как и сама проста и незамысловата жизнь таких простых людей.
Это они, эти простые люди, всегда уверены, точно знают, кто хороший, а кто "тварь". Как нужно жизнь прожить. Где добро, а где зло.

Мы обменивается ещё мнениями, сердобольная гражданка начинает мне рассказывать про другой случай, который снова продемонстрировал бы ее любовь к кошкам и жестокость всех остальных, но я ее аккуратно прерываю, сославшись на то, что меня кто-то где-то ждёт, желаю хорошего дня и в мыслях удаляюсь прочь.

На скамейке сельского вокзала трое: он, полноватый, крепко сбитый мужчина лет шестидесяти пяти, наверное в прошлом какой местный небольшой начальник или бригадир в колхозе, она, аккуратная старушка лет семидесяти, благовидный наружности, в прошлом, наверняка, отличница и ещё высохший старичок -сморчок, с вечной цигаркой в намертво черных рабочих пальцах и скрипучим, прокуренным голоском, сухонький и колючий, как высохшая ветка шиповника.

Все трое ведут разговор, по причине плохого слуха некоторых, достаточно громко, чтобы перепить бубнящий "громкобубнитель" на столбе, объявляющий о прибытии чего-то куда-то.

- Так вот, я гавару ей... - продолжает "бригадир колхоза".
- Каму? - Интер суется старушка.
- Жонке сваей, каму...
- Ась? - старушка из-под платка оттопыривает глухое ухо.
- Жонке сваей, каму-каму ! - почти кричит на весь полустанок бригадир.
- А-а...
- У нее кровь из уша пошла, даже не знаем, чаму...
- А к дохтуру хадзили? - "скрипит" старичок-сморчок.
- Да хадзили. В областную больницу гаварыт надо ложить, на обследование. А яна не хочэ, дура старАя! - бригадир морщится, машет толстой, как окорок рукой, чтобы лучше передать свою возмущенную эмоцию.
- А вы мачу попробуйте - советует старушка.
- Мачу?!
- Ну да. Ухо прамываць - старушка знает толк в уринотерапии.
- Пусть сходит у баначку, падержаць сутки и патом закапывать у ухо - продолжает старушка со знанием дела. - У мяне зяць так глаз вылечил. Дохтура гаварили каньюктевит, или ещё какая напасуь, глаз красный неделю был, чесался и балеу. Так мы яму мачу в глаз капали, через три дня усё прайшло.
- Ну, не знаю... - бригадир явно сомневается.
- Мача ваняц будзе - скрипит старик-сморчок, затягиваясь цигарко.
- Зато тоук будзе - со знанием дела настаивает старушка.
- Ну, не знаю я - бригадир чешет пятерней в мощном затылке.

Народ на перроне молча наблюдает за интермедией на скамейке.

"Бубноговоритель" объявляет мою электричку и я, улыбаясь про себя, совершив вояж в свое прошлое, когда народ увлекался уринотерапией и другими народными методами исцеления от недугов, отправляюсь восвояси.