Злой рок судьбы. Повесть

  Нет прекрасной поверхности без ужасной глубины.
                Ницше.

 Злой рок судьбы.

 Повесть.

  Наместник царя, князь генерал Орлов Андрей Павлович, во всех своих регалиях, сидел в своем роскошном кабинете и дремал. Адъютант в пенсне с надменным видом не спеша писал очередную депешу в уезды и напоминал главам о срочном погашении долга по налоговым сборам. После освобождения Гянджинского ханства от персов в начале девятнадцатого века русскими войсками, в основном, ханством управляла местная знать и мелики, которые считали себя, не чуть ли прямыми потомками пророка Мухаммеда. Но с приходом русских интенсивно стала развиваться промышленность, появились большие мастерские, городское сословие ремесленников, мелких торговцев собственническими интересами, что благотворно повлияло  на развитие города. Генералы, князья обосновались уже в существующих замках, особняках, и считали их военным трофеем, своей собственностью после изгнания персов, продавали или давали в аренду. Многие с семьями остались жить в этой прекрасной долине реки Куры с красивой природой и небывалой богатой плодотворной землей, лесами, виноградниками и не спешили возвращаться в Россию, считая долину своей родиной. Денщик осторожно негромко постучался в дверь приемной наместника, где сидел адъютант его превосходительства.
- Ваше высокоблагородие, внизу  молодая барышня утверждает, что она княжна Мерецкова, и просит аудиенцию у его превосходительства, что прикажете ей ответить?
- Сейчас доложим, братец, что его превосходительство нам повелит, - вытирая пенсне белоснежным платком, ответил адъютант и встал, нерешительно постучался в дверь кабинета наместника. Но сам наместник, генерал Орлов, собирался куда-то ехать, и тут адъютант осмелился доложить.
- Ваше превосходительство, я вынужден доложить, что внизу у входа ждёт девушка, которая представилась княжной Мерецковой, и просит вас принять ее, - четко по-военному выпалил адъютант.
- Кто, кто? - переспросил генерал, дочь князя генерала Мерецкова Павла Андреевича, моего однокашника и боевого друга? - с изумлением выкрикнул он и бегом пустился по лестнице вниз. Генерал, увидев хрупкую девчонку, не смог сдержать свой порыв радости.
- Ваше сиятельство княжна Вера Павловна, как ты выросла, девочка, прошу, поднимемся ко мне в кабинет, и ты изложишь, какие же проблемы привели тебя в наши края, - взяв её под руку, произнес он. Уже в приемной он велел стоящему навытяжку адъютанту принести чай и сладости и никого не пускать.
- Андрей Павлович, двое мужланов изнасиловали мою служанку, и бедняжка, не выдержав позора, повесилась, а они отбывают тюремное заключение, нельзя ли узнать, где именно, и вы могли бы меня свести со старшим начальником этого учреждения,  - коротко изложила свою просьбу Вера.
- Это делается очень просто, Верочка, - ответил генерал,- мы сейчас вызовем ко мне градоначальника и полицмейстера и дадим им поручения, и все выяснится, пока мы с тобой пьем чай. Постучавшись, вошел адъютант, принес на подносе чай, тартинки с сыром, пряники и галеты.
- Вызовите срочно ко мне градоначальника и полицмейстера, - приказал генерал  адъютанту, - а как сами поживаете, Верочка, меня чуть удар не хватил, когда пришла депеша о гибели Павла Андреевича, я тогда был в походе и приехать никак не мог, - с  сожалением произнес наместник. - Я вас помню, Андрей Павлович, как вы с отцом ходили в поход и меня брали собой, мне тогда было лет десять, наверное, и вы в день моего рождения подарили мне оберег в виде амулета с надписью « Храни и спаси тебя Господь», вот он, амулет, который до сих пор ношу, - чуть всплакнув, произнесла княжна.
- Да, девочка, сколько лет прошло, какие прекрасные дни провели мы вместе, охота, рыбалка, а как он гордился строительством замка у подножия горы и лошадьми арабской породы, - грустно заметил генерал. Адъютант доложил, что прибыли градоначальник и полицмейстер, ждут соизволения войти. В кабинет наместника вошли двое высоких мужчин и, после доклада генералу, представились княжне. Градоначальник, пожилой толстоватый, с массивным подбородком, постоянно поправлял портупею, пристегнутую к поясу с застежкой, на которой висела сабля. Полицмейстер, наоборот, был молодой, долговязый и, когда говорил, сильно шепелявил. Сам наместник изложил суть просьбы княжны, которая показалась им пустяковой, и они оба облегченно вздохнули, обрадовавшись, что вызваны не для получения взбучки за упущения на службе.
- Ваше превосходительство, вы не доверили бы княжну нам на некоторое время, с вашего дозволения, мы поедем в управление, вызовем туда начальника тюрьмы, где они отбывают наказание, разберемся на месте с её просьбой и постараемся решить этот вопрос в короткий срок, надеюсь, личные данные заключенных княжне известны, - сказал полицмейстер.
- Хорошо, хорошо Иван Савич, вы сделайте все, что она хочет, ну тогда, Верочка, до вечера, мы с супругой ждём тебя на ужин. В управлении полицмейстер распорядился послать депешу во все тюрьмы, чтобы узнать, где отбывают отсидку Полозков Андрей Петрович и Пивоваров Федул Иванович и немедленно доложить. Заключенные, которыми заинтересовалось высшее начальство, вплоть до наместника, не на шутку взволновали начальника тюрьмы капитана Седых. Тюрьма, которой руководил он, находилась под Елизаветолем, и заключенные занимались строительством моста, где отбывали наказание и насильники, изнасиловавшие Нину, служанку княжны. В кабинете полицмейстера Ивана Савича, куда немедленно прибыл начальник тюрьмы капитан Седых, его ждали не с докладом о морах среди заключенных, не о беспорядках, которые часто происходили в тюрьме, а встретило доброе расположение начальства и юная княжна, казалось бы, с пустяковым желанием.
- Иван Савич, - обратилась княжна Вера к полицмейстеру, я могу поехать в тюрьму с Иваном Лукичом и взять с собой своего жениха, чтобы увидеть этих насильников?
- Конечно, Ваше сиятельство, Иван Лукич обеспечит вашу безопасность с надлежащей охраной и сделает все, что вы пожелаете, - сказал Иван Савич, многозначительно посмотрев на начальника тюрьмы. Княжна в сопровождении капитан Седых покинула канцелярию наместника и на улице подошла к сидящему в саду Роману: Поехали, Роман, в тюрьму, где они сидят, - коротко сказала Вера. Их обоих, этих насильников, в кандалах привезли в комнату для допросов и пыток, где сидели Вера и Роман.
- Вот и достал я тебя, Андрей, с твоим дружком, и ждёт вас самое суровое наказание, готовьтесь, - гневно сказал Роман. По знаку начальника охрана увела заключенных.
- Иван Лукич, - обратилась к нему княжна, - я бы желала, чтоб они к утру были мертвы, несчастный случай, и вот ваше вознаграждение,- и достала золотую шкатулку, полную с империалами. - Только одно условие, вы завтра нам показываете их трупы, конечно, не изуродованными, а такими, чтобы их можно было опознать. Я надеюсь, у вас найдется безопасное место, где мы могли бы переночевать.
- Да, конечно, в офицерском корпусе, где наши жены и дети, - растерянно ответил начальник тюрьмы. После их ухода капитан Седых, смотря на сверкающие колдовским блеском империалы, долго думал и вспоминал слова Ивана Савича, которого вызывал сам наместник, и понял, что не сделай он то, что просит княжна, его карьере конец, об этом открыто намекнул и полицмейстер. Да, тут были бы уместны или разборка между заключенными, или несчастный случай, и он вызвал в свой кабинет прапорщика Леонова, который руководил надзирателями, и поручил продумать решение этого вопроса и вечером доложить и напомнил, что этот вопрос контролируется самим наместником, который вызывал все начальство. Прапорщик Леонов не стал долго ломать голову, он через своих стукачей поручил исполнение этого задания  рецидивистам, сидящим за убийства, которые вели привилегированный образ жизни, в отличие от других заключенных, и они устроили массовую драку, в результате чего эти мужланы был зарезаны. Утром в карцере, куда помещают только буйных заключенных, лежали два трупа завернутые в их же арестантскую робу. Капитан Седых приоткрыл одеяла, чтобы показать их лица. Да, это, безусловно, были они, отнявшие его возлюбленную и сделавшие его несчастным. Это была кара за совершенное ими зло, но имел ли он право брать на себя волю Бога, чтобы свершить суд, да и вряд ли, даже после содеянного, у него в душе наступит потерянный навсегда тот желанный покой. Княжна Вера, организовавшая эти убийства ради своего возлюбленного, взяла на себя еще один тяжкий грех, чем вызвала гнев божеский, и злой рок судьбы уже нанес свой карающий меч над её головой. Её ждало глубокое падение, болезненное, в шекспировский эффект леди Макбет - она напоминала Роману одну из самых хитрых и амбициозных злодеек Шекспира-эффекта леди Макбет, стремиться как бы «смыть» с себя свое «бесстыдство», отмыться от «грязи», от совершенного «греха» и "зловещее заклинание ведьм". Она лишится своего богатства, возлюбленного, и скорбь, боль и одиночество навсегда вселятся в её юную душу, как шашель начнёт точить изнутри. Приехав в особняк, княжна решила принять ванну.
- Я думаю, теперь ты доволен, Роман, я своё слово сдержала, хороший здесь городок, может, купим здесь особняк или замок и вовсе не будем возвращаться домой, постараемся забыть все плохое, что было, а? - переодеваясь в халат из кисеи, произнесла княжна. Он, как всегда, молчал и, лежа на диване, перелистывал местную газету. Она вечером поедет к наместнику, подумал он, а я, ссылаясь на плохое самочувствие, откажусь, она вынуждена будет ехать одна,  тогда мне удобно будет уйти. Княжне Вере в гости пришлось ехать одной, и он решил оставить ей прощальную записку и уйти.
« Я уверен, что оставляя тебя, поступаю не честно, преступаю все принятые правила морали, нравственности, но лукавить не стану, ты своей жестокостью убила то чувство, которым я жил, дышал. Я возвращаюсь на свой шесток, и буду жить анахоретом, так и закончу свои дни. Я тебя прощаю, юная Фурия, а простит ли Бог? Я возьму несколько золотых монет и немного денег в долг, а то совсем пустой, может, в другой жизни верну. Живи, будь счастлива, рожай детей, теперь тебе никто не мешает». Он, никому ничего не говоря, будто идёт прогуляться, попросил охранника открыть калитку, выпустить его и спросил, далеко ли мост через реку и получил точный ответ: что час ходу, если пешком, и исчез в темноте. Он дошел до моста, вечером никто не отваживался переезжать через мост, только хозяин мажары решился пуститься в путь при лунном свете.

- Вы возьмите меня в ту сторону, я не грабитель и не убийца, - попросил мужика, протягивая несколько денежных купюр.
- Садись, мне с попутчиком будет веселее, - улыбнулся хозяин мажары и взял деньги. Вернувшись в особняк, княжна Вера прошла в спальную, Романа не было, она начала его кликать, но его нигде не оказалось. Охранник пояснил , что он недавно вышел прогуляться, успокаивая её. Она вернулась в спальную, чтобы переодеться и случайно увидел записку, оставленную Романом. Прочитав записку, она чуть не лишилась рассудка, ей показалось, что мир рушится, земля уходит из-под ее ног, и, упав на диван, горько зарыдала.
- Я даже не успела сообщить ему, что беременна, причитала она. Княжна знала, что Нина была возлюбленной Романа. После изнасилования мужланами она покончила собой, унося несбыточные мечты в иной мир…

  Княжна Вера поняла, что Роман бросил её, и утром на рассвете приказала кучеру заложить лошадей и выехала из города. Ранним утром мост оказался на удивление свободным, она возвращалась в свои пенаты и решила повторить судьбу той несчастной девушки Нины - повеситься в особняке, закрывшись. Боже мой,- подумала она,- мне семнадцать лет, и я успела  совершить столько злодеяний, что на целую жизнь хватило бы, а вот теперь добровольно собираюсь покинуть этот враждебный мне мир, унося в своем чреве зачаток моей первой любви, да, да, именно моей безумной любви, если он меня не любил и бросил. Он не простил мне убийства своих родных, того, что с ним сделала моя мать, признавая во всем этом только мою вину, теперь меня саму ждет Божий суд,  возмездие. Я на распутье, Господи, ведь это тяжкий грех, умертвить еще не родившееся дитя, а в чем его-то вина, а? Мне не удалось завоевать сердце любимого, а после этих кровавых событий я стала не нужна ему, и он ждал, когда свершится суд мести над теми, кто надругался над его возлюбленной, и терпел меня. И целительница меня обманула, подсунув мне колдовское зелье, которое не помогло избежать беременности. Как-то однажды эта колдунья заметила, что беременность любой женщины это божий дар, отказавшись, можно больше не дождаться его, нет более жестокого наказания для женщины, как бездетность, потому, что рождение и смерть человека это божья воля. Подумай, княжна Вера, потом будет поздно, родишь ребенка, может быть, и Роман найдется, узнав о рождении ребенка, он непременно вернется, а вытравив первого зародыша, ты больше можешь не иметь детей, и всю жизнь будешь карать себя за детоубийство, ведь он-то зачат от любимого человека, в любви и наслаждении. Она вынуждала кучера ехать день и ночь, только с короткими передышками, чтобы задать лошадям овса.
  Хозяин мажары, который взял попутчиком Романа, свернул с дороги в небольшой лесочек. - Надо бы чуть перекусить да немного поспать, вишь, какая темень,- и достал из хурджуна хлеб, сыр и кислое домашнее вино в глиняном кувшине.  Он насыпал фураж  на небольшое корытце с ремешками и прикрепил к хомуту.

- Только не балуй, Тешка, а то опрокинешь, и придется тебе только сенцом довольствоваться, - ласково проговорил он. Кобылица начала поглощать фураж, и хозяин мажары на ощупь в темноте налил Роману и себе домашнее вино.
Рассвело, Роман, тепло, попрощавшись с хозяином мажары, пошёл в сторону гор. Он только знал, что от особняка Веры поднимается горная дорога, и там несколько домов, а название села даже ни разу не слышал, значит, без названия он намерен эти дома найти и остаться там жить. Правда, это далековато, и запастись харчами не помешало бы, а вот где купишь, без провизии долго не протянешь. У него был маленький кожаный мешочек с золотыми монетами и немного денег, в крайнем случае, продаст золотую цепочку с оберегом, подарок Веры, чтобы ничто о ней не напоминало. Он нашел ту горную дорогу, медленно пошел по ней, надеясь встретить кого-нибудь, узнать название села и купить хоть какие-то продукты. Весеннее солнце палило нещадно, и ему стало жарко, он, сняв сюртук, перекинул его через плечо и, вдруг, на рыхлой дороге заметил следы колес и копыт лошади. Вот и мое спасение,- подумал он,- следы свежие, если идти побыстрее, может, и догоню, что там, повозку или мажару, которая, очевидно, направляется в какое-то село. Следы медленно поворачивали в лес, и правое заднее колесо, сойдя с оси, тащилась, оставляя неровный глубокий след. Вдруг Роман услышал, как недалече от дороги громко, с причитаниями плачет женщина. На опушке леса стояла повозка с отвалившимся колесом, и молодая женщина в пуховом платке обреченно стояла рядом с повозкой. Женщина, увидев его, схватилась за вилы и приняла агрессивный вид. - Я не джинн, и если вы меня заколете своими вилами, значит, торчать вам у вашей повозки долго, пока кто-нибудь не проедет мимо вас, но вряд ли он захочет помочь исправить колесо. Он взял топор из повозки, срубил нетолстый ствол засохшего дерева и, подложив под заднюю ось, попытался приподнять и, кряхтя, крикнул ей, чтобы она поставила колесо.

- Я же могу надорваться, положите вилы, а то уйду, я сейчас вырежу и заострю клинышек и забью взамен металлического, вы где-то его потеряли. Когда клинышек был готов, он приподнял правую сторону повозки и крикнул женщине: Наденьте колесо на ось, этого хватит ненадолго, но с запасом клинышек,  и часто меняя их,  может быть, и доедете, - посоветовал Роман.
- Вы извините меня, дикарку, чуть не заколола вас, садитесь, если по пути, - нежным переливчатым голосом, произнесла она, снимая пуховый платок и распуская длинные белокурые волосы, выцветшие на солнце.
- Да вообще-то мне некуда идти, там, высоко, несколько домов, где живут друзья, а я дорогу туда не знаю, - с досадой сказал Роман.
- Вы мне очень помогли, поедемте, я вас хоть покормлю, отдохнете, а потом поищете своих друзей.
- Тогда давайте знакомиться, меня зовут Роман,- протягивая руку, представился он. - А меня Анна, два года назад муж мой, поручик из местных, привез меня сюда, а сам  по нелепой случайности утонул, мать его в прошлом году померла, и я осталась одна, и нет денег, чтобы выбраться отсюда, да и не знаешь, куда, кому, ведь родных-то нет. Роман шёл рядом с повозкой, постоянно смотрел на колесо, отказываясь садиться.  Она пошарила под сеном и достала глиняный кувшин с айраном.
- Выпейте прохладный айран, сейчас полдень, а потом еще жарче будет,- сказала «пеночка». У подножия горы показались несколько домов, они были построены на склонах, и все дома были каменными, с тростниковой крышей.
- А вы, куда так далеко ездили, если не секрет?
- Да какой там секрет, хотела  обновить одежонку, но не тут-то было, магазей оказался закрытым, получается, зря поездила, у нас есть в селе портниха, но очень скупая и все дорого шьет, - с огорчением произнесла Анна. Она остановила повозку у большого двухэтажного дома. - Вот и приехали, это мой дом, где я живу, кроме лошади имеется несколько овец да коз и хлев, который вот- вот развалится, - засмеялась она. Роман помог Анне распрячь лошадь, хомут и сбруи отнёс в хлев, лошадь привязал в тени орехового дерева, положив перед ней  из копны охапку сена. Дом из четырёх комнат и веранды был построен прямо на отвесах висячей скалы, внизу зловеще чернела пропасть. Да, шаг в сторону, и ты в Тартаре, в гостях у Никты,- подумал Роман. Её муж был мелик, принадлежал древнему роду горных князей и служил в российской армии, а двадцатилетняя Анна была в лазарете сестрой милосердия, где он лечился после ранения, там они и познакомились, и она не отказалась поехать с ним в небольшое горное селение после его выздоровления. Когда Роман вешал деревянную дугу, из-под старого хомута выпала на ноги торба с металлическим ящиком внутри. Это был старинный маленький узорчатый медный сундучок, наполненный до отказа золотыми украшениями и драгоценными камнями. Вот это да, а ей не на что купить себе одежду, эх ты, князёк, сам утонул, а её оставил в нищете,- подумал Роман и повесил торбу обратно на место, решив потом спросить её об этом. С крыши начал валить черный дым, который странно кружился над ней, а потом, подхваченный ветерком, уносился за горные выси, и это означало, что Анна затопила очаг.
- А далеко живет ваша скупая портниха?- спросил вдруг Роман.
- А пошто тебе эта скупая мещанка, как она себя называет.
- « Когда у золота, скупой не ест, не пьет»,- говорил дедушка Крылов, пойду, гляну, может, померла? Роман пошёл по узкой тропинке. И как они в сумерках ходят тут, если хочешь покончить жизнь самоубийством, почаще вечерами прогуливайся по этой тропинке,- подумал он и засмеялся над своей шуткой. Мальчишка, который поил коз, измученных весенней жарой, показал дом, в котором живёт эта «мещанка». Постучался в дверь, и занавески у окна раздвинулись.
- Кого вам надобно? - спросил женский голос.
- Я хочу заказать себе у вас косоворотку, вы сможете её сшить?- схитрил Роман.
- Я все могу, - ответила она и открыла дверь. Роман не намерен был заходить в дом, он из кармана сюртука вытащил несколько купюр, отдавая ей десятку.
- Это аванс, приходите прямо сейчас к Анне и примите у нее заказ, все, что она захочет, - произнес он. - Это большая купюра, у меня даже сдачи не найдется, молодой человек. Но Роман не стал слушать её и пошел обратно по той же тропинке. Анна сидела на крыльце, ощипывала тушу курицы, чтобы приготовить обед.
- Ну как, мещанка тебя пустила в свои хоромы? - улыбаясь, спросила Анна.
- Нет, только на крыльце потолковали. Анна, мочка твоих ушей странно вытянута вниз, а что это, с рождения?  - Да нет, муж мне подарил золотые серьги, и мочки так вытянулись от их тяжести, я потом тебе покажу, - озорновато смеясь, произнесла «пеночка». Он сидел на ступеньках крыльца и смотрел в сторону тропинки, не идёт ли портниха. Придёт,- успокаивал он себя,- десятка притащит,- подумал он. Вот она, эта  простая обыденная жизнь, как говорил Чернышевский: «Он был заинтересован, сколько же, как она сама во всей её обыденной жизни», вот тут его шесток, без золотой клетки и, чОрт побери, без всякого сословия. Портниха шла гусиной походкой, тряся мощным телом, как бы ни свалилась,- подумал Роман. Она подошла к дому и обратилась к Анне, мол, надобно снять мерку на платье, чувяки, и располагает ли она временем.
- Ты иди, Анна, я всё остальное сделаю, - успокоил её Роман. Она подошла к колодцу, сполоснула руки и вытерла о полотенце, висящее на веревке. Роман, засучив рукава, приступил дощипывать тушу курицы, потом выпотрошил её и пошел к колодцу, чтобы промыть внутренности.
- У меня нет столько денег, чтобы заказывать все то, что она предлагает, Роман,  выйдя на крылечко, крикнул Анне.
- Заказывай! - не отрываясь, повелительным тоном ответил он. Роман не выдержал, поднялся в дом и сходу обратился к портнихе:  Ей надобно сшить  несколько платьев из муслина, аксамита, голубой парчи и хромовые чувяки, вот и все, а насчет нижнего белья пусть она сама решает, - сердито сказал он. Портниха растерялась.
- Но, молодой человек, у меня есть только парча, а о других тканях вовсе не слыхала, - недоумевая, ответила портниха. - Вот вам еще двадцатка, поезжайте хоть куда, но выполните заказ, уверяю вас, такая ткань существует. Озадаченная портниха ушла, и «пеночка» долго хохотала над шутками Романа. Он присоединился к ней, и сквозь смех произнес: «Пошутили вы не на шутку с ним: он шел и все бранил вас», вот тебе, Анна, такая забавная лермонтовская шутка, - продолжая смеяться, произнёс Роман.
- Пока курица готовится, Роман, пойдем, покажу погреб с вином и выбери сам, что душа пожелает, - сказала Анна и встала, поманивая его за собой. Погреб был обставлен дубовыми бочками, и на каждой бочке имелась надпись, когда её содержимое подвергалось переработке, в основном, в бочках был коньяк многолетней выдержки.
- Это его отец сделал такой припас, пока ждал его возвращения из армии, но не дождался, - грустно произнесла Анна. Каждая бочка имела свою деревянную затычку, откуда можно было затариваться коньяком.
- Я сейчас принесу небольшой бочонок, и ты сначала туда нальешь, а потом перельем в хрустальные графинчики,- и ушла. Они сидели на веранде, где весенний ветерок ласкал их прохладой, да, это был его мир, и пока он не намерен был так скоро покинуть его, мир, который, наконец-то, он обрёл по повелению судьбы, той же Фортуны, которая держала его за руку и не отпускала, а «безумец» - фатум, разрушивший его жизнь, пока безмолвствовал.
Вечерело. В домах пока не зажигали лампы, экономя масла, недостаток которого ощущался в каждом доме, и Анна, тоже, несмотря на вечерние сумерки, не торопилась зажечь лампу.  Со склонов гор сошёл снег, превращаясь в небольшие  грязные ручейки, которые вливались в горную речку и уносились мощными потоками. Расцвели белые и алые акации, мимоза, распустил свои ярко-красные воушесцы и гранат. В долину пришла долгожданная весна, придавая всему живому расцвет жизни. Анны не было, она зашла в сарайчик, пристроенный к хлеву, и что-то долго не выходила. Роман сидел на берегу, не смотря на сумерки, смотрел на быстрые воды.
- Роман, в сарайчике теплая вода, иди, освежись малость, и не жалей воду, а я сейчас принесу полотенце и чистое нижнее белье и рубашку, которые остались от мужа, если, конечно, не брезгуешь, - произнесла Анна, завязывая мокрые волосы платком. Он, наслаждаясь теплой водой, протирал свое исхудавшее тело мочалкой, напоминающей мох, и лил теплую воду на себя тазик за тазиком. Постучавшись, зашла Анна и положила на сухую полку чистую одежду, он непроизвольно закрыл старой одеждой свой срам, повернувшись к ней спиной.  - Боже мой, - вскрикнула она, увидев на его спине зарубцевавшиеся шрамы и порезы,- какой изверг тебя так изуродовал, Роман?
- Это долгая история, и даже вспоминать приходиться с вздрагиванием, потом как-нибудь расскажу, - неохотно ответил он. Когда он выходил, на веранде уже горел свет, очаг, а с другой стороны очага камин на кухне топился, и она собирала всё то, что было у нее съестное на стол.
- Анна, скажи, пожалуйста, а где вы, сельчане  вообще покупаете продукты, раз тебе проходится ездить в магазей в такую даль?
- Да тут у нас есть небольшая лавка, но хозяин скупердяй, ко всем вдовам пристает и часто отказывает, мол, кончились продукты, а так, кто как перебивается, живут в основном бедно, - мешая в казане рис, произнесла Анна.
- А он к тебе тоже приставал? - с ревнивым взором спросил он.
- Приставал, но я же не кокотка и не страдаю нимфоманией, - начала нервничать она. Он больше не проронил ни слова. - Спасибо, я есть не хочу, лучше пойду, прогуляюсь.
- Но с ним у меня ничего не было, ты слышь меня, Фома не верующий? - вслед крикнула она. - Женский передок для личного пользования, как у того лавочника, кому открываю, а кому нет и «Престань жить в погребах, как крот в ущельях подземельных», как говорил Державин,- и вышел. Боже мой, какая темень, и луна что-то замешкалась в облаках,- подумала Анна, ведь пропадет, а какой умный, образованный и посланник самого Господа. Она не спеша положила сверху на рис кусок бараньего курдюка и вышла на улицу, но Романа нигде не было. Роман вернулся к полуночи и пошел в сарайчик и, раздевшись, лёг на верхнюю сухую полочку, попытался заснуть. Она нашла его только под утро, когда единственный петух  в соседнем с портнихой доме ачал дико горланить, и вслед за ним камышевка затеяла утреннюю песню.
- Я тебя всю ночь прождала, изверг ты этакий, - начала браниться Анна,- я же сказала, что все эти два года у меня мужчины не было, я не лгу.
- «Не лги! Главное - не лгите самому себе», как-то говорил Достоевский, я верю тебе, да и какое мне дело до ваших амуров, до этого крылатого мальчика с луком и стрелами, и я не намерен от его надоедливых стрелок страдать, как когда-то Грибоедов: «Ах, амур проклятый!». Она взяла его за руку, насильно заставила слезть с полки и повела за собой в спальную, где ложе любви кавказского князька, покрытое голубым бархатом, начало возбуждать его с небывалой силой. Конечно, она была еще очень молода, красива, с вьющимися белокурыми волосами, стройным станом, как у лани, и ей было всего-то двадцать два года, её белоснежное девичье тело, стоячие груди настолько были соблазнительны, что похоть начала зажигать его кровь.
- Анна, опомнись, пожалуйста, я этого позволить себе не могу, ты уж прости меня, ты ведь меня совсем не знаешь, - удрученно произнес Роман. Но она, находясь в плену вожделения, вовсе не слушала его и, опустившись на колени, начала снимать его брюки… Он, тоже опустившись на колени, начал её целовать в губы, в грудь, слегка тиская их и покусывая соски… Анна, давно не видевшая мужской ласки, долго истосковавшаяся и томившаяся в одиночестве, не смогла унять овладевшее ею сладострастие, предалась разнузданному своеволию и страсти, наполняясь восторгом полового чувства, услаждала его, издавая тихие стоны… - Все-таки боженька услышал мои мольбы и дал возможность насладиться тобой, - с восхищением тихо шептала Анна, не выпуская его из своего объятия. Роман встал, подошел к тумбочке, налил в серебряную чашу коньяка из графина и выпил.
- Пойду в хлев, выпушу овец и коз, задам лошади овса и пойду, схожу в лавку, а ты приготовь какую-нибудь авоську мне, - сказал Роман, накинув на плечи сюртук, вышел из дома. Лавка, похожая на небольшой сарайчик, стояла на самом берегу реки. Здесь река была широкая, быстрая и с круговоротами. Лавочник, высокий, худой, весь в бородавках, бородастый мужчина даже не отвлекся от своих дел, когда Роман зашел вовнутрь лавки.
- Вы хотите что-то купить? - не поворачиваясь, спросил лавочник.
- Это ты  здесь разводишь, амуры с вдовами, чьи мужья погибли на войне, пока ты здесь обрастал бородавками? У тебя были близкие отношения с Анной и долго ли продолжались эти отношения?
- А что, конечно, ведь их кому-то нужно ублажать, этих вдов. Я у нее дома не бывал, мы этим прямо здесь и занимались, темпераментная же она, скажу вам, баба, не чета нашим  толстушкам и легковозбудимая, - цинично ответил он и засмеялся, обнажая почерневшие зубы, съеденные скорбутом.
- Я хотел на зорьке порыбачить, ты не показал бы тихое место, где можно было бросить сеть или мережу, чтобы поймать рыбу для ушицы, а? Я отблагодарю, вот тебе червонец, - произнес Роман и положил на прилавок золотую монету.
- Конечно, покажу, это место только один я знаю,- сказал лавочник, и вышел из-за прилавка и, чуть прикрыв дверь, поманил Романа на край берега.
- Вот туточки, напротив старого дуба,- и не договорил, от сильного толчка Романа лавочник упал с высоты в быстрые и холодные воды реки и исчез в её волнах. Роман оглянулся, вокруг никого не было, немного посидев на берегу, всматривался в водную стихию, лавочника не было видно. Он быстро вернулся к Анне. - Наверное, лавка опять закрыта, да, Роман?
- Нет, лавка открыта, но, говорят, мол, лавочник утонул, - не смотря на нее, ответил он и начал собирать свои вещи.
- Ты куда, Роман, неужто  бросаешь меня?  откуда, черт побери, взялась твоя  такая необузданная маврская ревность, страстная недоверчивость, мучительное сомнение, а? - опускаясь на колени, рыдая сквозь слезы, спросила Анна.
- Да все оттуда, как ты могла целоваться с ним, прижимаясь к бородавкам этого чудовища, не говоря о том, что ты прямо в лавке вступала с ним в половую связь, кто ты после этого? Даже не кокотка, а деревенская шлюшка, продавшая честь за харч супруга своего горного князька, пролившего кровь за отечество, а? Не дослушав её объяснения, он вышел и ушел в хлев и скоро принес торбу с сундуком, полным золотыми украшениями и бросил к её ногам.
- Он, сам не ожидая того, случайно утонул и, полагаю, что не успел об этом сообщить тебе, а мать, наверняка, не знала об этом. Боже мой, какой позор, какое постыдное унизительное положение, прямо скажем, бесчестье, « К добру и злу постыдно добродушны», говорил молодой Лермонтов, наверняка, по такому случаю,- и, взяв сюртук, вышел из дома и направился к дороге, ведущей высоко в горы, чтобы жить анахоретом. Но Анне не хотелось отпускать его, он теперь был для нее всем, и упускать свое счастье она была не намерена и бегом пустилась за Романом, упав в ноги.
- Мало ли что он по дурости от зависти наговорил тебе, небылицы, это ложь, вымысел, ведь не было ничего, поверь мне, я не смогла бы опуститься до такой низости, так позориться. Молю тебя, не бросай меня, давай создадим семью, я рожу тебе детей, и счастливо заживем, а если ты уйдешь, я брошусь в пропасть, - рыдая, молила она, не отпуская его ноги. Конечно, она здесь в глуши зачахнет, может быть, в самом деле, лавочник сдуру сбрехнул, чтобы досадить ей, иначе пошла бы молва нехорошая, люди все знали бы и злоехидными насмешками извели бы её.
- Вставай, Анна, пойдем домой, ты говорила очень восторженно, по-державински, Льете... сладкие в сердца восторги…

  По поручению княжны Веры, поручик Стоянов нашёл Романа.

Он привёл жеребца, которого подарила княжна Вера, и, слезая с коня, он их привязал к ореховому дерево, а сам подошёл к дому.
- Этого жеребца пригнал недавно конюх Веры, вот тебе письмо и шкатулка, и я ещё привёз и ружье, которое подарила тебе она, с которым мы охотились, - нервно произнес он, а сам присел у крыльца, чтобы не мешать ему. Анна принесла Стоянову холодный айран, а сама, как обреченная, смотрела, как Роман вскрывает письмо.
« Я уверена, что ты вернешься в места своего спасения, Роман, поэтому знаю, что ты мое письмо получишь. Очень сожалею, что не успела сообщить тебе о своей беременности, хотела покончить с жизнью, как твоя возлюбленная Нина, но не смогла, ведь какой грех стать убийцей будущего безвинного нашего дитя. Я тебя прощаю, тебе нелегко было справиться с изломом души, во всем этом только моя вина, но у меня есть оправдание - я тебя безумно любила и люблю. Я молю небеса, Бога, его божественные силы, чтобы у нас родился мальчик, чтобы он был продолжением твоим, чтобы сама Менс вложила в него умственное начало, как у тебя, и всегда был полон его кладезь, я назову его в честь своего безвинно убиенного отца. Я отпускаю тебя и дарю тебе свободу, как у Баратынского, «Свободу дайте мне, - найду счастье сам!», надеюсь, у тебя все получится, и приведу пушкинские строки, хочу, чтобы ты помнил: «Но счастья нет моей душе». Может быть, когда-то наши души встретятся на острове блаженных, береги моего Буцефала, я знаю, что, когда ты сбежал в Елизаветполе, был совершенно без денег, прими мой последний подарок, шкатулку с бриллиантами, мой возлюбленный, сделавший меня самой несчастной женщиной на свете, но я это заслужила. Желание мстить, злоба, рожденная в глубине души, и любовь к тебе ослепили меня, превратив в Ехидну, теперь она повержена, я даже готова принять мучительную участь Данаид, а ты живи и будь счастлив.
 
Княжна Мерецкова».

Роману хотелось разрыдаться, но присутствие Стоянова сдерживало его. Он письмо отдал Анне, чтобы она прочла, но она отказывалась, но, по его настоянию, вынуждена была взять письмо и уходить в дом. Роман вынес бочонок с коньяком и два фужера, сел на крыльцо рядом с Стояновым, наполнив фужеры, молча выпили. В гостиной громко рыдала Анна, Роман хотел пойти её утешить, но Стоянов его остановил: Пусть поплачет, - грустно произнес он и пошел расседлать лошадь. Он зашел в гостиную, где Анна лежала на канапе, уткнувшись лицом в подушку. По воле фатума, он еще одну девушку сделал несчастной, и за все это придется держать ответ перед своей совестью, теперь внутреннее сознание своей вины, своих поступков, упреки совести не дадут ему спокойно жить и быть счастливым, это уж точно, как у Гончарова: «Жгучие упреки совести язвили его, как иглы».
- И я хороша, как похотливая кокотка, бросилась в твои объятия, почему все сразу не рассказал? - плача, спросила Анна.
- Я же ведь не знал, что она беременна, если бы даже знал, это ничего не изменило бы, причина в том, что я к ней охладел и ни о чем не жалею и прошу тебя, прекрати плакать, все равно ничего не изменить. Здесь мой шесток, и я буду жить с тобой, и я не намерен совеститься, когда по её вине убили моего отца, брата, сожгли дом и изувечили меня самого, этому прощения быть не может, другое дело, если ты меня отвергаешь, значит, не все поняла, в таком случае, я здесь остаться не смогу, - жестко проговорил Роман. Он карабин повесил обратно на свое место на стене, взял свой сюртук, выложил все банкноты и свои золотые монеты на тумбочку, взяв только шкатулку, покинул гостиную. Она тоже вышла из дома и направилась в сторону той узкой тропинки, которая проходила над пропастью. Роман сразу же понял её намерение и, бегом догнав её, схватил, заключив в свои объятия.  Стоянов, который поил коней, с удивлением смотрел, что же происходит.
- Не глупи, Анна, мы уже супруги, все то, что было, осталось в прошлом, забудется, и обратной дороги нет, нельзя так легкомысленно пренебрегать определенной судьбою, своей долей. Наконец-то все успокоились, Роман стал топить очаг и подвесил казан с остатками полуварёного мяса барашка, Анна вынесла несколько кусков вяленого мяса, хлеб и направилась в погреб за вином. Роман уже боялся оставлять её одну и пошел за ней.
- Анна, заклинаю и молю тебя, во имя всего святого, если меня любишь, все дурное выбрось из головы и дай слово мне, что ничего плохого с собой не сделаешь, иначе я просто с ума сойду, и так, я жду, - обняв её,  тревожно сказал Роман. Она сливала в маленький бочонок коньяк, все еще продолжая плакать. Он взял полный бочонок и вместе с ней вышел из погреба.
- Твое молчание, унылое настроение, вынуждает меня уходить, главное, ухожу-то я с обидой, ведь ничего плохого в отношении тебя я не сделал. Я мог бы ничего тебе не рассказывать, о письме тоже, но я тебя люблю, и утаить от тебя свое прошлое не имел права, если  собираюсь с тобой жить. Выбор за тобой, Анна, ты убьешь в себе любовь, пусть даже не ко мне, и вряд ли она вновь посетит твое черствое сердце. Вспомни заповеди Господа, написанные на скрижалях, несчастен тот, кто не испытывает любовь к Богу и ближнему, а ближе тебя у меня никого нет, убьешь себя, Храм правосудия сурово осудит, и не избежать тебе геенну огненную, - багровея от досады, гневно произнес Роман. Он оставил бочонок на крыльце и зашел вслед за ней в дом. Стоянов не вмешивался и принялся кухарничать, собирая на стол.  Роман, надев свой сюртук, вышел из дома и подошел к столу, где Стоянов наливал в фужеры коньяк из бочонка.
Он не спеша подошел к столу, сел рядом с Стояновым и выпил коньяка налитый в фужер и промолвил: Боже мой, какой же я несчастный человек, неудачник. Анна вышла из дома и подошла к очагу, сняла казан и начала накладывать мясо в фарфоровые миски.
- Вы извините меня, Олег, мне просто нездоровится, а вы ешьте, пожалуйста, сегодня уже поздно собираться на дорогу, завтра спозаранку я вам все необходимое соберу, - тихим плачущим голосом молвила Анна. Роману жалко было оставлять её одну, и он, смотря на её подавленное удрученное состояние, все больше старался взглядом проникнуть в её мысли, в душу, а жалость, сострадание, постепенно вытесняли неприязнь, то чувство презрения, которое недавно владело его разумом. Он больше не хотел прислушиваться к упрекам совести, идущим от сердца, и все-таки, наверняка, любил эту женщину, может быть, выдавая жалость за любовь.
- Садись к нам Аннушка, откушай с нами, - как можно ласковее произнес Роман, наливая ей в фужер коньяка. Вдруг, неожиданно для всех, она упала к его ногам и душераздирающим, полным печали и скорби голосом, молвила:  Не оставляй меня одну, ведь я люблю тебя и жить без тебя не намерена, пожалей меня, ради святых, и не делай еще одну женщину несчастной. Стоянов и Роман настолько растерялись, что оба одновременно схватили её за руки и, подняв, посадили за стол.
- Да ты успокойся, Анна, я привел ему коня и письмо и не намерен разлучать его с тобой, - скоропалительно выложил Стоянов.
- Может, правильно было бы, чтобы они меня сделали несчастным, а? - раздраженно заметил Роман. - Ведь по её вине убили моих близких и чуть не отправили мою душу в царство тьмы, а ведь я предупреждал её о той опасности, которая нам грозила, но она все воспринимала, как шутовские байки, и в чем тут моя вина, Анна, а? Да ты расскажи ей, Олег, в каком состоянии нашел ты меня  и как я умирал? Вишь, она меня не жалеет, хотя была потрясена, увидев мое исполосованное тело, где же твое милосердие, Анна, а?  Ведь я никакой-нибудь злодей или грешник, чтобы заслужить то, что её мать со мной сделала. И ты вместо того, чтобы утешить меня, помочь избавиться от душевного излома, оправдываешь их гнусные проделки, - нервно, громко произнёс Роман и трясущимися руками поднял бочонок с коньяком, начал наливать в фужеры.
- Роман, пожалуй, я поеду. Вы всегда желанные гости в моем доме, и не забывай, что для тебя у нас построено хоромы, и вы можете приехать там жить, если, конечно, желаете, - вставил Стоянов, не желая слушать их распри, и направился к своему коню. Стоянов начал седлать своего коня, вытащил двустволку из бокового кармана седла и прислонил к дереву, положив рядом патронташ.
- Жизнь настолько коротка, что нет времени на разные раздоры, распри, Анна, если посчастливилось, и по воле судьбы тебе сел на плечо мотылёк счастья, как говорил пушкинский арап, вспугнёшь его, не вернется он больше, ваша встреча была случайной и, как говорил известный словесник, «Всё на свете случай», живите и будьте счастливы, - садясь на коня, грустно произнес Стоянов и ускакал к извилистой дороге, которая вела высоко в горы. Напряжение спало, он остался с ней, её возлюбленный, Бога посланник, и она его никуда не отпустит. Роман, взяв за руку Анну, привел её к жеребцу Веры, который неустанно ударял копытцем об землю.
- Какой красавец, он прямо весь лосниться, Роман, надо бы в хлеву определить ему место и оградить его от другой лошади, - уже совершенно спокойно сказала Анна, помогая ему унести седло в сарайчик. Наборная уздечка и седло были серебристыми и покрыты  тонким слоем серебра и на них отчетливо красовались четыре буквы - «К» «М» «В» «П», также  драгоценными камнями было инкрустировано ружье, патронташ и, что ни говори, это было уже, как память о княжне Вере Павловне, с чем придется в дальнейшем смириться Анне. У каждого своя доля, определенная тем, кто расписывает нашу судьбу, и мы бессильны изменить её, только глупец тратит свои усилия, чтобы изменить её, а напрасно. Анна родит Роману троих детей, и он навсегда останется со своей пеночкой, и ему не суждено будет больше увидеться с княжной Верой и со своим сыном, уже носившим княжеский титул… Прав был уважаемый Ницше: нет прекрасной поверхности без ужасной глубины…

Март – май, 2025г. м.м.Б.