Меч и посох

Барону Р. Штиглицу

Под маской безразличия и скуки
Блуждал по свету юный шевалье,
Лишь сталь меча избрав себе в подруги,
С зачёркнутой гвоздикой на гербе.

Он – младший сын дряхлеющего лорда,
Что был когда-то славен и богат,
А ныне шаг ступить не в силах твёрдо,
Встречал поблёкшим взором свой закат.

Три сына в небеса поднимут стяги,
Когда случится выдох роковой.
Наследник – полный жара и отваги,
С окладистой, широкой бородой.

Смеющийся раскатисто и громко,
Любитель пылких женщин и вина,
Что прост, увы, подобно винной пробке,
Бесславный мот чужого серебра.

Ему под стать, отнюдь не отставая,
Был сын второй, что славился умом.
На брата снисходительно взирая,
Мечтал он сам возглавить отчий дом.

Наукам, что постигнуты, нет счёта.
Вот только так случается порой:
В трясине близлежащего болота
Вдруг пропадёт кузнец, затем портной.

С лицом, застывшим в тягостной гримасе,
Находит их, растерзанных, народ.
Но сын второй плечами жмёт бесстрастно:
«Кого волнует этот грязный сброд?»

Так стоит удивляться ли, тем паче
Что третий сын совсем не ко двору.
Вассалом ускользающей удачи
Ему куда как больше по нутру.

И вот он здесь, на старом пыльном тракте.
Поводьев кожу комкая в руках,
Оглядывает пустошь наш искатель,
Ногами иноходца сжав бока.

И видит вдалеке сиянье глади,
Что солона, как тихая печаль.
И правит он коня вдоль мшистых впадин,
Где над водой раскинулся миндаль.

Нежнейший цвет порхает вездесуще
И источает дивный аромат.
Как будто принесён из райских кущей,
Где цвёл вблизи самих жемчужных врат.

С уставших плеч свой плащ снимает рыцарь,
Вдыхая серебрящийся туман.
Смыкает сладкий сон его ресницы,
А дым костра струится по холмам.

Недолгий бой с дремотой был проигран.
Под тёплым боком верного коня
Наш юный лорд с блуждающей улыбкой
Уснул, пригревшись в отсветах огня.

Но сон без сновидений был недолог,
В тот час, когда луна вошла в зенит,
Перед собой увидел рыцарь полог,
Что шёлком на ночном ветру дрожит.

Под пологом, как будто в лоне храма,
Неся, как жемчуга, свои года,
Стояла, несогбенно-величава,
Провидица – степенна и седа.

Скиталец ощутил неясный трепет
И преклонил колено перед ней:
Ведь даже лев и тот смиренно внемлет
У ног того, кто чище и мудрей.

Прохладные и ласковые руки
Дотронулись до бледного чела,
Как будто драгоценнейшего внука
Родительница к сердцу привлекла.

И стало вдруг неважно всё былое
И сталь меча, что жжётся на бедре.
Всё жаркое, звеняще-молодое
Погасло за секунду в голове.

Он видел то, как смерть отца настигнет,
Как старший брат растратит всю казну,
Как он затем бесславно в поле сгинет,
Отправившись на глупую войну.

Как средний брат в исканиях мятежных
Жрецам окрестным жертвует крестьян,
Но на стене он ими же повешен
В удавке из отцовского ремня.

А замок их – совсем пришёл в упадок,
Покинут, позабыт и нелюдим.
Лишь трещин сеть вдоль башен, стен и арок,
Лишь мрачный жнец здесь царь и господин.

И тяжкий стон вдруг вырвался из горла,
И слёзы заструились по щекам.
Душа рвалась в невидимых оковах,
И мир вокруг невидим стал глазам.

«Дитя моё, таков удел печальный
Всего, что возводилось на костях.
Останутся лишь призраки и камни
От тех, кто неуёмен был в страстях.

Отец твой в годы силы и расцвета
Разрушил не один прекрасный дол.
Предал огню и тьме, волнам и ветру,
И милости не знал его топор.

И корень зла в его душе разросся,
Она с тех пор несла в себе клеймо.
Всем отпрыскам жестокого колосса
Проклятие ложилось на чело.

Но ты, дитя, отмечен светом истин,
Твои оковы кратно тяжелей.
Лишь ты способен кровь свою очистить,
Ступив на самый страшный из путей.

Вернись туда, где был ты нежеланным,
И меч свой без сомнений подними.
Вернись туда безликим и незваным
И зло, что там гнездится, ты прерви».

Затихло всё. С колен поднялся рыцарь.
И, вскинув взор, в котором билась грусть,
Седлал он крутобокого любимца,
И править стал его в обратный путь.

Весь мир на плечи рухнул в одночасье,
Немыслимые прихоти судьбы.
Неверный шаг – и ты над ней не властен,
Мгновенье – и ты часть её игры.

Теперь ты только меч в её ладони
И уничтожить должен то гнездо,
В котором сам был выращен и вскормлен,
Низвергнуть и стереть свой род в ничто.

Терзаемый своей тяжёлой ношей,
Ведя с самим собой душевный спор,
Минует рыцарь городскую площадь
И видит наконец отцовский двор.

И, спешившись, глаза он поднимает
Туда, где рвётся сталь седых небес.
На башню, что над замком нависает,
Где больше не встаёт его отец.

Ступени лестниц кажутся всё выше
В попытке задержать, остановить.
Но юный лорд не видит и не слышит –
Он полон тем, что должен совершить.

Но на пороге затхлой, тёмной спальни
Он всё же замедляет скорый шаг.
Там в темноте лежит её хозяин,
И тихо задыхается в кулак.

Как молния пронзает состраданье
При взгляде на больного старика.
Ведь он уже не крикнет и не встанет –
Не остановит меч его рука.

«Ужели в этом будет справедливость?
Вот это жаждет высший судия?
Нет, немощью злодейства искупил он,
И палачом его не стану я».

По коридорам ветер множит эхо,
И рыцарь продвигается вперёд,
Где залы сотрясаются от смеха,
Где старший брат его совсем не ждёт.

В просторной зале, кряжистый и грузный,
Закутанный в подбитый волком плащ,
Сжимает стол рукою заскорузлой –
Где смех казался, был на деле плач.

Огромный и немыслимый детина
Держал в ладони хрупкий медальон.
Внутри – портрет единственного сына,
Что десять лет уже был погребён.

И стройные ряды пустых бутылок
Стояли, словно стража, на полу.
А старший брат лупил себя в затылок
И выл, как воют волки на луну.

И юный лорд неслышно удалился –
Здесь не было долгов перед судьбой.
Здесь не было уже ни капли жизни,
Была лишь тень со сломанной душой.

А средний брат сидел один недвижно
Меж каменных надгробий родовых.
Как воск, с него сошли и ум, и пышность.
Вокруг – лишь тишина, земля, кресты.

Рука его неспешно и устало
Скользила по лицу, где нет тепла.
И ветер уносил лишь шёпот: «Мама» –
Для той, что отозваться не могла.

Тогда свой меч отбросил рыцарь с силой –
Здесь некому ответить по счетам.
Здесь жизни нет. Здесь тени и могилы.
Здесь, вороны, живиться нечем вам.

Не вправе я судить, карать не вправе.
Не отберу у них последний вздох.
Осталось здесь лишь то, что отживает –
И отживёт. В начертанный им срок.

Слова застыли в сумерках туманных,
Как будто клятва небу и богам:
«Прости, судьба, рабов непокаянных!
Но каждый сам кузнец, и жнец он сам».

Над замком небеса взревели громом,
И там, где сталь меча нашла приют,
Поднялся из земли росток дубовый,
Раскинув сеть корней по пустырю.

Приблизился к нему искатель истин
И вырвал ствол недрогнувшей рукой.
Кинжалом в три движения он высек
Из древа посох верный и тугой.

Забыт отныне будет замок древний,
Истлеет на ветру кровавый стяг.
Уйдут в небытие грехи и скверна,
Разрушен будет проклятый очаг.

Но не рукой людей, не звоном плахи
Любому злу придёт последний час.
И все из нас свой долг богам уплатят
Под дланью неба, но не палача.

Оставив за спиной скорбящий остов,
Развеявшийся тенью на песке,
Уходит лорд, в руке сжимая посох,
С зачёркнутой гвоздикой на гербе.