Неизбежная Индия. Глава 14

Глава 14. Поселок Бокаро и его обитатели.

Прошло больше сорока лет со времени моей командировки в
Индию, однако я помню всех, с кем дружил, с кем делил хлеб и
вино, а также радости безудержной молодости, у кого учился
жить, катать сталь и закаляться, как сталь, в условиях жаркого и
влажного климата.
Коллектив советских специалистов на метзаводе в Бокаро был
профессионален, энергичен и молод. Самому старшему,
Петру Анисимовичу Гуменюку-Грицаю, заслуженному
металлургу СССР, кавалеру орденов Ленина и Трудового
Красного Знамени, было 57 лет, а остальным – не больше 40.
Ну а переводчики, коих насчитывалось 30 человек, вообще были
молодой порослью - до 25 лет.
Нашим старшим переводчиком был Виктор Грицаев,
выпускник пятигорского иняза, порядочный человек, знаток своего
дела и хороший волейболист. Благодаря его рекомендации я
попал сначала в элитный цех холодной прокатки, а затем в
консульский отдел представительства «Тяжпромэкспорта».
С Виктором мы встретились через семь лет в Египте, где я
завершал свою вторую загранкомандировку, а он только
начинал ее и где уже я давал ему наилучшие референции.
К сожалению, он умер по нелепой случайности через год после
приезда в Египет. Светлая ему память.
Моим первым начальником в Бокаро был Борис Моисеевич
Фрадкин. Помимо узкоспециальной лексики по листовому
металлопрокату, он заставил меня выучить и адекватно
переводить на английский многочисленные русские пословицы
и поговорки, коими сыпал налево и направо. Выношу на суд
коллег переводчиков свои варианты перевода некоторых из них с
учетом индийской специфики:
«Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела» -
«It’s too early for Diwali yet», где Дивали – праздник победы
Дхармы (добра) над Адхармой (злом)
«Вали кулем, потом разберем» - «Any shelter in monsoon»,
где «monsoon» - муссон или приливной дождь.
«После дождика в четверг» - «In the month of Ravivaars»,
где «Ravivaar - это «воскресенье»
«С него как с гуся вода» - «Rakshasa-may-care attitude»,
где «Rakshasa» - это «дьявол».
«Пока рак на горе свистнет» - «When holy cows start flying»
«Нашла коса на камень» - «When а Hindu meets а Muslim»
«Бабушка надвое сказала» - «You can fight or you can pray,
as Mahatma Ghandi said».
Особенно сложно было перевести фразу: «Пока гром не
грянет, мужик не перекреститься». Ну как объяснить индийцам,
кто такой «мужик», что такое «креститься» и почему мужик
крестится, когда слышит гром? Но, в конце концов, я сподобился:
«You care when you are scared or frightened by a tiger».
С Вячеславом Семеновичем П., начальником консульского
отдела при бокаринском метзаводе мы существовали мирно и
параллельно: я занимался бумажной работой – регистрацией
паспортов, продлением виз, оформлением местных
удостоверений личности, он – задачами невидимого фронта.
Это был необычный «кагебист» – добрый, тихий, мягкий,
спокойный, даже какой-то неуверенный в себе человек,
писавший милые романтические стихи. У него был не по
возрасту крупный сын – настоящий Вовочка из популярных
анекдотов, запомнившийся мне тем, что однажды, играя со
сверстниками, налетел на бюст Ленина в фойе Дома культуры и
разбил его вдребезги. Другой бы семье пришили политическую
статью и выслали на родину в течение 48 часов, но в данном
случае они отделались «реставрацией Ленина» за свой счет.
Долгое время я совмещал работу в консульском отделе с
работой переводчиком у представителя «Тяжпромэкспорта»
Александра Ильича Козлова.
Помимо производственных дел нас с ним связывали
творческие интересы. Дело в том, что Александр Ильич виртуозно
играл на аккордеоне, а его жена Галина Константиновна
превосходно пела, я же поддерживал их творческий союз
гитарным сопровождением. Из нас получилось хорошее трио
как в музыкальном, так и в застольном смысле.
Я частенько заглядывал к Козловым на ужин, где мы, наполняя
музыкой сердца, а стаканы холодной русской водкой,
устраивали душевные праздники из жарких индийских буден.
Однако частые посиделки с песнями под водку дали о себе
знать. Однажды Александр Ильич занемог – прихватила печень.
Я отвез его в местный госпиталь, где после тщательного
обследования ему назначили строгую кефирную диету.
Вечером я пришел его проведать. Гостеприимная Галина
Константиновна радушно предложила отужинать с ними, на что
я, будучи в то время вечно голодным «соломенным холостяком»,
незамедлительно согласился.
На столе появились шкворчащие жареные котлеты, бархатное
картофельное пюре, соленые огурцы и, конечно же, запотевшая
бутылка водки. Хозяйка дома произнесла традиционный тост:
«За здоровье не пьют, за него молятся. За счастье не пьют, за
него борются. За любовь не пьют, ею занимаются. А пьют за
мечты, которые сбываются!» После чего мы с Галиной
Константиновной мечтательно опрокинули по первой стопке,
закусили хрустящим огурчиком и, не мешкая, налили по второй.
Тут Александр Ильич, решительно отодвинул стоявший перед ним
стакан с кефиром и изрек: «Нет, этого я допустить не могу. Если
раз пропустишь, то потом сколько не пей, все равно на один раз
будет меньше”. Он принес из кухни граненый стакан, наполнил
его до краев, дабы сравняться с нами, и залпом выпил. Затем,
крякнув от удовольствия, неожиданно для всех выдал афоризм на
латыни: «Carpe diem!» («Лови момент!» или «Спеши жить!»).
Как ни парадоксально, но на следующее утро печень у него
болеть перестала.
Советские бокаринцы были не только хитры на выдумку, но и
изобретательны в навешивании ярлыков. За три года моей
командировки в Индию сменилось два руководителя группы
советских специалистов и обоим народ придумал характерные
прозвища: Ивану Дмитриевичу Чиграю - «офонаревший», а
Виктору Николаевичу Андрющенко – «оборзевший», и все из-за
фамилий работавших у них молоденьких секретарш –
Иры Фонаревой и Люды Борзовой.
Настоящим соратником по оружию стал мне Кязим Гулиев.
С первых минут знакомства мы прониклись взаимным
уважением и симпатией. Он был старше меня, но ни разу не
проявил своего превосходства в возрасте. Мы с ним были из
одной когорты «вдохновенных толмачей», нас объединяли одни и
те же принципы и идеалы. Про себя я называл его «солнечный
бакинец».
Кязим был прекрасно образован, воспитан в лучших традициях
просвещенного Востока, по-западноевропейски тактичен,
обладал прекрасным чувством юмора и безупречно задавал
ритм и темп, играя на ударных инструментах в руководимом
мной вокально-инструментальном ансамбле.
В том же ансамбле играл на гитаре и замечательно пел
битловские песни Валера Караванский, выпускник минского
иняза – уважаемой школы переводчиков, уровень которой он
демонстрировал на все сто процентов. Он был настоящим:
если обещал - делал, если делал - на отлично, если гулял -
с размахом, если любил - по-серьезному. Там в Бокаро он
встретил свою большую любовь Юлю Паливоду.
На их белорусско-украинской свадьбе в Минске мы
с Валерой пели украинскую «Ой, поїхав за снопами»,
белорусскую «Скрипять мои лапти» и русскую «Ой, мороз,
мороз». И все мы тогда были братьями и сестрами, и все жили
в нерушимой дружбе.
Жизнь проходит, годы летят. И вот главным уже становится не то,
что ты сделал, а то, чего не сделал. Я часто вспоминаю и Кязима,
и Валеру, и нашу настоящую мужскую дружбу. Сожалею о том,
что жизнь разбросала нас, а мы в ней друг друга не нашли. Хотя,
все течет, все меняется, в том числе и люди, но я запомнил моих
друзей такими, какими они были в Бокаро.
Почти весь поселок был нашими друзьям. Возможно, мы были
неразборчивы в их выборе, но это и понятно, ведь мы были
молоды, наивны и доверчиво раскрывали свои объятья всему
миру. Мы искренне верили в настоящую дружбу. А еще мы
очень любили жизнь и хотели в ней побеждать.
Как пелось в одной из культовых песен тех времен:
«Мы сильные духом. Мы дети Земли. Мы смелые. Смели.
И нас не смели!»
Мои дорогие «бокаринцы», я помню всех вас: и тех, кто помнит
меня, и тех, кто забыл, и тех, кто, увы, покинул сей мир, и тех, кто,
слава Богу, здравствует:
- переводчика Сашу Нефедова и его жену Лену, с которыми мы
после Индии работали в Египте и с которыми замечательно пели
песню «Я уплываю» на стихи Рабиндраната Тагора;
- инженера-энергетика Толю Родионова, с которым мы по
вечерам наслаждались вискарем в местном баре, а по утрам
совершали «оздоровительно-опохмелительные» пробежки;
- Юрия Петровича Тугова, начальника отдела кадров
«Тяжпромэкспорта» в Бокаро, однокашника и друга писателя
Юлиана Семенова, который опекал меня не только в Индии,
но и в последующие годы и, благодаря которому я позже попал
в Египет;
- Анатолия Чекмарева, заслуженного металлурга Украины и
орденоносца, который однажды хорошо набравшись в местной
«ликерке», решил добраться до дома на велорикше, однако,
не желая быть обвиненным в использования человеческого труда,
посадил рикшу на пассажирское сидение, сам сел за руль и
лихо заехал в городок в тот момент, когда все руководство
группы советских специалистов на метзаводе в Бокаро
проводило летучку на свежем воздухе у самого въезда в
поселок, за чем последовало рассмотрение его персонального
дела за нарушение норм поведения советских граждан за
рубежом и перспектива высылки на Родину, которой удалось
избежать благодаря Толиной высочайшей квалификации и его
чрезвычайной востребованности у индийских партнеров, а также
ордену Трудового Красного Знамени; его «помилование» мы
незамедлительно отметили, сохраняя все необходимы меры
предосторожности и маскировки;
- Федю Ч. и его неповторимый, сногсшибательный,
умопомрачительный, дух захватывающий, экзотический омлет;
- Стеллу Леопольдовну, юную и манерную генеральскую дочь,
за шалости и проказы в Москве отправленную папашей в ссылку
в Богом забытый Бокаро, под чьим балконом мы с Мишкой
Григорьевым, нашим комсомольским вожаком, после веселого
застолья пели серенады из комедий Лопе де Вега;
- Ольгу Евдокимову, экономиста «Тяжпромэкспорта»,
прекрасного человека, с которой мы с Ирой дружили и после
Индии, а потом встречались в Египте, где работали более трех
лет и куда Оля приезжала в краткосрочные командировки;
- Лену Морозову, нашего уважаемого казначея-кассира,
начислявшую и выдававшую нам всегда желанную и с нетерпением
ожидаемую зарплату; с ней Ира посетила центр индуистского
паломничества в Бхубанешваре и дикие пляжи Пури, а также
место прозрения Будды – город Бодх-Гая, откуда привезла мне
в подарок три нэцкэ, положивших начало моей большой
коллекции этих миниатюрных японских изделий – резных
брелоков.
Был среди нас и весьма скользкий персонаж - некто Степан
Сергеев, мастер производить хорошее впечатление, этакого
«рубахи-парня», доброго, отзывчивого и щедрого, особенно на
выпивку, человека. Но на самом деле он преследовал личные
корыстные цели, для достижения которых искусно и филигранно
пользовался своим врожденным качеством – способностью пить
и не хмелеть.
В те «застойные» советские времена, чтобы сделать карьеру,
необходимо было быть членом КПСС, а также уметь пить, что
Степа успешно делал, подпаивая и, таким образом, располагая
к себе местное советское руководство .
Уже после моего отъезда из Бокаро, Сергеев стал старшим
переводчиком, а по возвращении из Индии вступил в КПСС и
написал в газету «Комсомольская правда» пространную статью
«Почему я стал коммунистом», в которой все было неискренне и
фальшиво.
После той статьи в «Комсомолке» я больше ничего не слышал
о Степе, однако уверен, обладая уникальной способностью
мимикрировать - вовремя «переобуться» и «перекраситься», он
не пропал ни во времена так называемой «перестройки», ни в
лихие девяностые, ни в сытые нулевые.
Вспомню один случай, который произошел в конце 1983 года.
Это был день выдачи зарплаты и, как обычно, я и наш казначей
Лена Морозова, под охраной четырех автоматчиков, получили в
банке и привезли ко мне домой килограммы рупий, которые
Лена посчитала и разложила по конвертам.
После этого все конверты были перенесены в Дом культуры и
разложены на столах: в фойе – для специалистов и в
биллиардной – для переводчиков.
И вот один из конвертов с зарплатой, предназначенный Валере
Караванскому, пропал. Под подозрения попали почти все
переводчики, потому что только кто-то из них, входивших в
биллиардную мог взять не только свой, но и, отвлекая внимание
Лены, чужой конверт.
Сама Лена вспоминала, что именно Степа больше всех
шумел и вертелся в биллиардной, правда, это было его обычное
поведение. В конце концов крайним сделали Караванского,
заявив, что это он сам взял, а затем «потерял» свой конверт.
Через пару дней Валера зашел ко мне, сел на диван и
расплакался от обиды, что его считают если не жуликом, то
растяпой. Чтобы успокоить друга, я достал из загашника бутылку
виски, которую мы с ним благополучно «уговорили».
Неожиданно явился Сергеев, как всегда, с бутылкой алкоголя.
Вообще-то, мы с Караванским старались избегать компании с
ним, но тут был исключительный случай – Валеркина обида и
тоска, которые надо было заглушить.
Что было в той бутылке неизвестно, но, покончив с ней, мы
с Валерой как-то внезапно «устали»: он замер на диване,
а я нашел пристанище на кровати в спальне. Через какое-то
время, сквозь пьяный морок я понял, что Степа шарит по моим
карманам, а потом, ничего не найдя, уходит.
Проснувшись по утру и вспомнив этот эпизод, я подумал:
«Искал ли он деньги на дополнительную выпивку или ключи от
служебного сейфа, который стоял у меня дома и в котором
были паспорта советских специалистов?
Если второе, то, возможно, Степа хотел вскрыть сейф, чтобы
забрать свой паспорт и уйти на Запад или просто, завладев
ключами, дискредитировать или шантажировать меня”.
Как бы то ни было, но ни деньги, ни ключи от сейфа,
спрятанные в надежном месте, не пропали, а мои догадки,
скорее всего, были плодом алкогольного воображения.
Однако, как в известном анекдоте о серебряных вилках,
пропавших после визита гостей и найденных позже, неприятный
осадок от пьянки со Степой остался.
И все-таки, хороших людей в Бокаро было значительно
больше, и всем им я благодарен за их дружбу и поддержку.
Чтобы перебросить мостик в следующую главу, помяну еще
одного «бокаринца» - Юру Кузина, эксперта «Тяжпромэкспорта»
в Бокаро, нашего местного «гонщика Шумахера», открытого и
доброго парня и, как и многие русские, любителя выпить.
С ним мы объехали полштата Бихар, наводя бизнес-контакты с
местными компаниями, а заодно смогли заглянуть в
Национальный парк «Валмики», где по старой доброй
английской традиции на открытом воздухе пообедали
бутербродами с джином.
А ведь могли сами стать обедом, ибо через восемь лет этот
парк обнесли стальной решеткой и превратили в один из самых
больших тигриных заповедников.
К счастью, об опасной близости бенгальских тигров мы тогда
не подозревали, а потому беспечно наслаждались прекрасным
видом на джунгли, согревая сердца и души можжевеловой
водкой - джином «Gordon’s».
А в конце турне, подъезжая к Бокаро, в одном из придорожных
кафе «дхаба» Юра познакомил меня с уличной пищей Индии, в
частности, с «курицей тандури», которой я умудрился отравиться,
хотя, возможно, это была реакция на вышеупомянутый джин,
усугубленный в чрезмерных дозах.
Как бы там ни было, с тех пор я старался избегать перекус
в индийских забегаловках, хотя индийскую кухню обожаю и об
особенностях которой сейчас вам расскажу.