И это всё о любви. В память о Николае Конинине

http://stihi.ru/avtor/nakonininmail

И это всё о любви.
Подборка избранных стихотворений Н. Конинина

От составителя рубрики Белышевой И.С.:

Мне нравятся стихи, что на трамвай похожи:
звеня и дребезжа, они летят, и всё же,
хоть косо, в стёклах их отражены
дворы, дворцы и слабый свет луны,
свет слепоты – ночного отблеск бденья,
и грубых рифм короткие поленья.
Елена Шварц

В моей любви огромность неба
Н. Конинин

Принимая участие в подготовке к изданию посмертной книги избранных произведений Николая Конинина, занимаясь корректурой и бережным редактированием текстов автора, я обратила внимание на то, что Николай отлично владел силлабо-тоникой, мог писать канонично просто, легко и свежо. И ритм на месте, и размер, и рифма точная, нетривиальная. Так что же заставляло его вгрызаться в гранит часто неподдающейся поэтической формы, прибегать к косноязычному синтаксису, карабкаться на недостижимую вершину, то и дело срываясь в нестройный ряд громоздких лексических конструкций?
Сам Николай Конинин писал о себе, как о поэте: «Есть у меня грешок: образы сыплются, как орехи из мешка. За обедом в детстве я одной рукой решал задачи, другой листал «Три мушкетёра», третьей крутил радио, винегрет перемешивался, и ощущение зелёного горошка во рту сливалось с цокотом копыт по Парижской мостовой». Думаю, так работает шестое чувство, стремящееся облечь в слова испытываемые и угадываемые переживания. «Наши чувства устремляются за пределы нашего я» . Добавлю: наши чувства устремляются за пределы нашего мышления и языка. Что же это за орган такой, рождаемый в муках, по Гумилёву? Шишковидная железа или надъязыковая, надмирная структура неизречённого? Как чувствование облечь в слова? Что составляет симфонию сказанного? Симбиотический коктейль поэзии даже в случае усреднённом, как минимум, должен включать в себя необходимые и достаточные ингредиенты. В выдающемся случае – рецептура таинственная. В качестве усреднённого необходимы и достаточны: начитанность, всеохватная культурологическая преемственность, слух, вкус, ценностная ориентация, смысловая и лексическая наполненность, владение словом  —  то есть те параметры, мера которых определяет качество поэтики любого автора. Всё сверх перечисленного обладает необъяснимым воздействием, магией, волшебством, определяя масштаб Божьего дара, уникальность автора и вероятность его пребывания в веках. Стихотворения Николая Конинина по техническим параметрам порой не дотягивают до усреднённого необходимого, но его поэтика невероятна и заслуживает всяческого внимания. Отдавая приоритет рифме, он часто не согласовывает падежные окончания и времена глаголов, следуя приоритету мысли, нарушает синтаксис, стремясь за траекторией стремительного полёта сознания, нарушает заданный ритм. Но в Божьем даре стихотворцу Конинину не откажешь. Такие поэты, как яркий след кометы, сгорают в атмосфере обыденного, освещая небосвод на короткий момент своего бытия. Но кометы всегда возвращаются.
Творчество Николая Конинина сплошь пронизано любовью: к России, к малой родине, к русской душе, к ближнему, к матери, к женщине, к другу. Силу вселенской любви, по моим ощущениям, в него вдохнули задолго до рождения, ещё в момент зачатия. Этой любовью он дышал с колыбели в родительском доме. Дыхание превосходящей материнской любви, как духовную связь с человечеством, Николай Конинин пронёс через всю свою жизнь, принеся себя целиком на алтарь Поэзии. Судьба родной страны отпечаталась в истории рода Конининых, и эта история стала для него и всех нас примером стойкости и верности идеалам, способным превозмочь любые земные тяготы. В текстах Николая Конинина отсутствует самолюбование («…и я уже боюсь потолков, но слава Богу до них далеко» ), но есть переживаемое им ощущение избранничества. В его уникальном поэтическом голосе, в его лексике и стихопостроении явственно слышится аритмичный стук неравнодушного саднящего сердца, чутко прилаживающегося к новозаветному камертону.
Очень надеюсь, что следующей книжкой ушедшего от нас 3 мая 2025 году томского поэта и прозаика – Николая Конинина, станет сборник его прозаических произведений, которые были высоко отмечены томскими ценителями от искусства и литературы, в частности народным художником России и театральным деятелем Леонтием Усовым. Известно, что Тэффи настойчиво писала далеко не совершенные с технической точки зрения стихи, и приобрела всемирную известность благодаря своим рассказам. Уверена, что наше нынешнее издание лирики Николая Конинина прославит его и как незаурядного поэта.


P. S. Тексты стихотворений приводятся после частично выполненной мной корректировки и бережного редактирования. Читатель волен пройти по ссылке, указанной в начале статьи на оригинальную страничку Н. Конинина.


С лобным местом мне голову дали
С. Н. Конинин

Когда надежда множится на ноль,
Когда разлука ум и сердце гложет,
Мы все берём себе любимых боль,
И ничего дороже быть не может!
Н. Конинин

А хорошо было бы невозможное:
при жизни быть счастливым человеком,
ну а после великим поэтом…
Н. Конинин

Сон

В паутине спит картина,
На картине: конь
Рвётся в небе парусина,
Гриву вьёт огонь.
От копыт летят каменья –
Звезды да Луна.
Так случаются затменья –
Сходят так с ума…
Расправляю сон спиралью,
Сны всегда правы?
Исправляю острой сталью,
Лезвием травы.
Искривляю по лекалам
Линии судьбы,
Разбирая по зерцалам
От копыт следы.
От заката до восхода,
Путы рву во ржи.
Дождик шепчет с небосвода:
Сон в закат из лжи!            
Знаю я, что за горами
Сгинет солнца шар.
Видеть то, что станет с нами,
Божий это дар?
2018

Сны-стихи

Ночами снятся мне стихи  –
Так будят душу слёзно люди…
И совершенны, и легки –
Катится яблочко на блюде.
Сон – прозревающий дурман,
Светится сонм лучей в апреле,
Крик кораблей забытых стран…
Открыл глаза –  и улетели!
Блик оживает на песке –
Клочки письма, волна усилья.
Секунды видишь их в тоске
В классическом, плывущем стиле.
Из омута глядит Муму,
Петлёй кирпич обнял за шею.
Проговорите глубину
Из немоты судьбой своею.
Вы на цветок, забывший смерть,
На саване у Нефертити
Веками можете смотреть,
Но умоляю, не дышите!
Сквозь запотевшее стекло,
Их кто-то протирает ватой.
Лик исчезает так легко –
Тире перед последней датой.
Но радует всегда одно:
Чудесный луч, что в море тает,
И прежде, чем упасть на дно,
Ко мне от солнца прилетает!
2015

Поэт

Так что же Поэт?
         Ищет днём да с огнём:
Любовь,
         Чтобы сердце лечила стрела,
Закат,
         Что стекается огненным дном,
Слова,
         Что кровят! О, судьбы удила!
Несмелый огонь
         Не горит, а чадит!
Тростинка поёт,
         Когда в горло ножом.
Поэт так живёт,
         Что себя не щадит –
Стихи лучше слышно,
         Когда их сожжём.
2017

Аржаничный хлеб

Меня сеяли в поле,
Аржаничный,  знать,  хлеб,
Русской зёрнышко доли,
Из молитвенных треб.
Песня-сказка растила,
Красный флаг в октябре.
С правдой, с верой мы – сила,
Сноп колосьев в гербе!
Мыли зори да росы –
Поле наша страна.
Если утром нас в косы,            
Россы встанут! Стерня!
Мы не ляжем валками,
Жернова – трын-трава.
Выть не станем  с волками,
Мы – всему голова!
2018

Ночь рождения

В простиранном с синькою доле,
Ковшом исчерпав день до дна,
У ночки в промокшем подоле,
Вздохнула на ладан луна.
Давно осень просит нас в гости,
Украсила избу ветлой.
Обои слоновой кости,
Рвёт ветер колючей метлой.            
В прохладе ночной Божья  милость,
Просыпала в чай сахарок,
Окурочком печь задымилась,
Присела на зимний порог.
 «Я в поле, как ветер, без доли,
И день изо дня всё одна,
На свете нет боле той боли,
Когда никому не годна!»               
О сыночке осень мечтает,
Струною дожди теребя.
И песня летает – не тает:
«Я жить не могу без тебя».          
Гость, ранний и званый Николкой,
Искрой разгорался в печи,
Небесным серпом ново-колким
разрезал подолы ночи!            
Укутан снегами пелёнок –
Из снежных пространств моя Русь,
Я мамы осенний ребёнок,
Пусть Зимним Николой зовусь! 

Рождение

Слабо зная закон притяженья,
Вовлекаясь в земные моря,
Испытал я одно ощущенье:
Всё что есть – это мама моя.
Красотой было близкое небо,
Красотой бились звуки вдали,
Красотой было мамино чрево,
Что взрастило меня внутри.
А когда я достиг небосвода,
Кто-то сверху позвал меня,
И привиделась в небе свобода,
Что звала и манила, зовя.
Как ракета, понёсся на звуки,
Отбивая ступени ступнёй.
И прорвался сквозь первые муки,
И был схвачен судьбой-западнёй.
Горький здешний нектар я вкушаю,
Жду, Господь прикоснётся когда,
И прощения дары принимаю,
Как объятия мамы тогда…
2015

Солнышко

Мамочка мне на ночь пела песни,
Бабушка рассказывала сказки –
Что на свете может быть чудесней?
Что бы не отдал за эту ласку?
В ночь родился вылитый галчонок,
Утром – листик, днём – снег с Борогонцев ,
Улыбнулся в облачке пелёнок –
Зимнее, родное наше солнце!
Солнышко –  меня так в детстве звали,
Нужен был я каждой встречной луже,
Истоптав сандаликами дали,               
Лучики шнурков сушил на суше.
Лето гладило ладошкой жаркой:
«Волосы топорщатся соломой!»
В парикмахерской стрижи. Под аркой
Ждал с косой, граблями дядя Рома.
С Гулливером я гулял по крышам.
Солнце покосилось из-за тучи,
Не хочу гадать, кто из них выше,
Выйти в небо книгой, что же лучше?!
Папа зажигал звезду на ёлке,
Я Гагарин! День мой незакатен!
Солнышком сиял я из-под чёлки,
Не было на нашем Солнце пятен!   
2016

Никто себя толком не знает

А ведь никто себя толком не знает.
Что было бы, если бы да кабы,
Когда судьба на крыле поднимает,
И смерть обращается только на «Вы».
Когда убывает ущербный месяц,
И тенью коса подпирает плетень,
Когда бесы-кони мне душу бесят,
И редьки не слаще житейская хрень,
Когда на ровном, знакомом месте
Конь спотыкается раком с клешнёй
И крыша летит черепицей по жести,
И ты будто голый и даже смешной.
Тогда-то грудь парусом развернётся.
И взмоет голубкой немая душа,
И улыбнётся, и рассмеётся –
Так крошка жизни моей хороша!
               
Мама

Как нежит боль на мамочку смотреть,
Рассвет вбегает к нам оконным бликом.
Звезде в законный срок не умереть –
Любуется её иконным ликом.
Похоже, обессилила сама,
Когтистую ослабила боль хватку.
Иль зла пошла набраться в закрома,
А, может, запихала в уши ватку.
Успел я зацепить за шторой луч,
Звезде сказал: «Гляди! Не уходи ты!»
И тут же в сон упал с бессонных круч –
Убит, но слышу всё как неубитый.
Два года я просил: «Не забирай!»,
Молил я еженощно, ежечасно.
О, как изломан её жизни край,
Как в этой участи она несчастна! 
О, Господи, зачем же я прошу!
Ведь этим лишь продляю её муки.
И против воли я Твоей грешу,
Стараясь задержать момент разлуки.   
Так сделай же, как будет лучше ей!
Я верю, всё стерплю, Ты дашь мне силу.               
Вдруг упорхнула птичка воробей…
Листвою осень устлала могилу. 
И только из сегодня понял я,
Как на неё свалились эти муки.
Она беду в свои объятья приняла,
И боль мою в свои схватила руки.
Когда надежду множим мы на ноль,   
Когда уже разлука сердце гложет,
Мы все берём себе любимых боль,
И ничего дороже быть не может!
2019

Иду по Томску

Иду по Томску летней ночью,
И многоточье огоньков!
Души надорванные клочья!
Латаю строчками стихов.
Мои неверные решенья,
Пуды своих, чужих грехов,
Обман, обиды, пораженья –
Всё только строчки для стихов.
Железом жжёт сердца калёным,
С винцом венчаются свинцом.
Из скорби скорлупы зелёной
Надежда клюнула птенцом.
Льёт месяц небо в звёзды-чарки,
На крыше кошка: «Упаду»,
Щенок залаял из-под арки
На кошку, или на звезду.
Листок изжелта-краснорваный,
Туман, живущий над рекой -
Живой водой все льет на раны,
Вплетаясь лыковой строкой
Рассвет бьёт бабочками окон,
Душа болит, когда растёт.
Так бабочка родной рвёт кокон,
Чтобы в рассвет родить полёт!

А питаюсь я снегом

А питаюсь я снегом,
И опавшей листвой.
Я пытаюсь быть с Небом
И остаться собой.
Дышат в душу рассветом
Те, кого я любил,
Сушат душу мне ветром,
Кто простить позабыл.    
Вешним полем оттает
То, что было черно,
И слова прорастают,
Как на пашне зерно.      
И душа прозревает –
Познаётся судьба,
И зерно вызревает
Век из века в хлеба!
2015   

2015   

Книга-окно 

Бабушка радугу ловит крючком,
Сказка, дым чая по спице струится,
Пуха поземка сквозь стекла волчком –
Вяжут судьбу мне.
Над книжкой – я птицей!
Лёд на окошках со вкусом весны,
Искус листвы, слёту в лето влетаю,
Книга-окно открывает мне сны,
Ветер страниц –
Я попал в свою стаю!
Я Робинзон между букв без границ,
Чтение – жизнь, в бесконечье теченье!
О сочетанье себя и страниц!
Главный из признаков жизни
Есть чтенье!
Парус, весло в океане из слов,
Что Робинзон, кроме книг, взял на остров?
Ручку и птичку, и пачку листов! –
То, что вдохнул,
Надо выдохнуть просто.
2015

Гуси-лебеди

Напрасно ожидают нас осадки,
Набрякли в гневе градом облака,
Илья пророк катает в небе кадки,
Блеснёт пером Евангелист Лука.
Сквозь пальцы солнца вижу чьи-то слёзки,
Как хорошо! Грибной бы хлынул дождь!
Но по щекам, по душам хлещут розги,
Святой водой смывая пыль и ложь.
Я маленьким сквозь дождь глядел, как туча,
Льёт чистоту гусиного крыла,
Стучали капли-мысли, сказку звуча,
И стая лебедей с собой брала.
Как жаль, что навсегда оставил детство,
Там дождь грибной, под солнечной косой,
Там Бабушка зовёт: « Беги одеться».
Мну шляпки пузырей ступнёй босой!
Ласкают пальцы дождевой ладони:
«Промок –   расти! Беда не стыдоба!»
Такая же ладонь у Бабы Они:
«С гуся вода, с Николки худоба!»
Умыло утро из кедровой кадки.
Подрос? Дверной косяк ножом секу!
Прильну спиной к нему – крылит лопатки,
Гусиному равняясь косяку!
Да, столько лет на дождь гляжу сквозь крышу,
Косяк гусей уже не по плечу!
Схвачу перо, зовёт с собой, я слышу!
Взмахну рукой – Лечу! Лечу! Лечу!
2020

Банька

Дедова банька, да  в ноги порог.
Банька отцова – парок в потолок.
Сброшу одежду, нужду и вражду.
Снова, как прежде, в детство войду.
Хмеля на каменку в баньке плесну,
Словно бы в счастье закину блесну.
Щука Емелина плещет хвостом,
Веник берёзовый хлещет листом.    
Уши сердито мне жар теребит.
Рядышком батя на лавке сидит.
Мама «рябину» поёт за окном.
В печке невзгоды сгорают огнём.         
В тазик студёной воды зачерпнёшь,
Десять несчастий в судьбе зачеркнёшь.
Лёгкость, как будто по небу летишь,
Все ещё живы, и сам ты малыш.         
Выйдешь из баньки, и небо искрой –
Жизнь там записана деда рукой.
Звёздные строчки отыщешь свои.
Сыплются буквы – читай их, лови!         
Конь да топор, да чеплашка вина,
Дочка и сын, да по сердцу жена!
В поле дорога, и брат за плечом –
И не жалей никогда ни о чём.         
Глянешь на улицу, в окнах покой,
Брат на порожке стоит за тобой.
Воздух, как радость, в грудь наберёшь,
Самое главное в жизни поймёшь.         
Дедова банька – купель и Собор,
Банька отцова – судьбы приговор.
Банька моя – поднебесный полок…
Жар не остыл, да и срок не истёк.

Известие от без вести пропавшего

Любезные, папаша и мамаша,
Из Таратоновского вам пишу села:
Безвестная нашлась потеря ваша,
Сюда на смерть война сыночка привела.   
В окопах восемнадцать  – в двух могилах,
Сплелись, как корни безымянные  дерев.
Напрасно ждут домой сыночков милых,
Ваш Коля, с именем святым, один на всех!
Упрямы: мёртвые не имут срама,
Без храма пули нас отпели – пала рать.
Вот также в жатву родила нас в поле мама,
Рожь тянется руками: «Надо ждать…»
Ждёт дома мама, десять лет от горя,
Осьмушку солит жгучею слезой:
Изменник сын? Не можно! Мать героя!
Зайди в дом, Коленька, хоть утренней звездой!
Чуть стук, мамаша к двери – стыло, сиро.
Афоня-внук: «Ефимка сбережёт в войне!
Вот подпись Афанасьева-кассира:
Царь – Николай, отец – Ефимович! – втройне!»
Письмо, с ним  фото, оберег-Ефимка,
За десять лет сыновий долг прошу зачесть.
Не сберегла война – по  жизням финка!
Но сохранила всех Елугачёвых честь.
Сильней клейма позор казённых писем,
Святая, русская неграмотная мать.
О, сколько в нераскрытых письмах истин!
Ей радость горькую не довелось узнать.
Не можно нам молчать, нас ждут герои,
Безвестные Матросовы страны.
Не память, а себя землёй сырою
Засыплем, коль забудут нас сыны!   
Их восемнадцать здесь – назад ни шагу!
Елугачёвы – с братским корнем в Ювале.
Святые, без медалей за отвагу,
Россию-Мать корнями держат на Земле! 

Томск – это мы.

В этот край прибегли мы лет триста назад,
Из хохлов, из Москвы, скоком зайца.
Вынимать из тайги золотой Сибирь-град
Да обозом ходить до китайца.
Без папахи, но головы есть на плечах,
Что прямили саж;ни косые.
И смекали дорогу у встречных в речах,
И спешили встречь солнцу босые.
Там простор на простор – вёрсты тонут в очах,
Там очей не видать из-за гнуса.
Рыбы там по колено в студёных ручьях,
И калёные стрелы тунгуса.
А дошли – ешь земли, сколько можь, сколько хошь!
Вся в осине, в березовой силе –
Не умела она колоситься, как рожь,
Только травы утрами росили.
И паслись по-над ней лошадей табуны,
Девки жили раскосые в чумах –
Не достать и сто лет сквозь болот зыбуны,
Лишь ночами являлися в думах.
Что же надобно тем мужикам-казакам?
До царя далеко – не достанет!
Песней новой острог обустроится там –
В сердце прежняя жить не устанет!
Рыжий, к срубу привязанный в упряжи конь,
Печки белены, глиняны стенки.
И сбривали бразды ежецарских погонь
Те Конинины – вряд ли Коненки.
И на томском гербе дыбит нашенский конь,
Не подковы – столетия чаши…
Я взошёл, положил по-хозяйски ладонь:
Сколько есть коней – все из них наши!*

* По семейному преданию Конининых, лошади, на перегоне от села Ишим до Томска во время поездки цесаревича Николая по России, предоставлял Андриан Конинин.

Любовная лирика

Гений и женщина. Всегда у поэта была муза, а в дальнейшем хранительница, лелеявшая посмертную славу. Лев Николаевич – Софья Андреевна, Волошин – Сабашникова, Булгаков -  Елена Сергеевна. Необыкновенный феномен первой трети 20 века – русская красавица творит гения (…) У Горького – Мура Будберг, у Маяковского – Лиля Брик. Лиличка – тот клочок сена, что тянул лошадь за собой. Упирается, а кнут на что? Вот вам Муза, вот вам Поэт. Облако в штанах. Не тучище с молниями, громами, градом, а нежное облачко, что легко порвет и лучик.
Н. Конинин.

Натюрморт

Напрасно сломили вы ветки рябины –
Продлить захотели любовный аккорд!
Нам только приснилось, что кем-то любимы,
Нас просто включили в любви натюрморт!
До хруста втеснили в хрустальную вазу,
Те пальчики-ветки в засохшей крови…
За слёзным окошком в весеннем экстазе –
Что недолюбили сияет вдали!
2015

Снежность

Календарь тоску навеет,
Дни листочками вертя.
Вьюга снежная сумеет
Сделать нежною тебя.
Ты придешь ко мне нежданной,
Зябко сядешь у окна,
Станешь слушать неустанно
Ссору вьюги и огня.
Счастье кошкой примостится
На коленях у тебя,
И ладошка заискрится,
Шерстку кошки теребя.
Я возьму твою ладошку,
Поднесу к своей щеке.
И слеза с искрой дорожкой
Побегут рука в руке.
Пламя по трубе взовьётся,
Искры в небо полетят.
И ладонь огня вольётся,
В снежный свадебный наряд.
Новый год судьбу навеет,
Блюдцем с кольцами маня.
Вьюга снежная сумеет
Сделать нежным и меня.
2023

Твоё имя чертит, падая, звезда

Странно ткано ваше имя, Таня,
Боль – уток, основа – нить-любовь.
Сколько лет звездой мерцала тайна
И в тоске ломало шрамом бровь.
Бантик на конце косички синий,
С леденцами не твоя рука.
Первый раз звезды коснулся иней –
Леденящая любовь-река!
Абордаж на парковой аллее,
Из фанерки сабля на боку,
Пионерский галстук – стяг на рее,
Проиграть тебе я не могу.
Рубанула – кровью бровь алеет,
Навсегда тобою я сражён,
Сквозь ранение галстук алый реет –
За звездой летел я на рожон.
Выбираю галстук в тон рубашке,
Из косичек ты причёску ткёшь.
От пиратской сабельки замашки,
А характер во-сто вострый нож!
Целый день стихи тебе слагаю,
А в ночи ищу звезду ничью.
Иней на сердце моём не тает,
Что ж, сраженье завершу вничью.
А соперник (ну какой соперник!) –
Так, приемник! Будет счастлив он!
Вот, Звезда тебе, второй Коперник!
Что несбывшимся сияла сном.
Ты не раз ко мне сходила разной –
Тайна имени у вас одна.
Но река не та… Сражала разом,
Леденила Стиксом, хваткой дна.
Наземь скинуло звезду-планету.
С ней льняные сгинули года.
И сплетали нити галстук-ленту,
Боль-любовь не тлеет никогда.
Странно ткано ваше имя, Таня,
Боль – уток, основа – нить-любовь.
Сколько лет звездой мерцала тайна,
И в тоске ломало шрамом бровь.
2017

Танька

Танька, встань-ка затемь, спозаранку,
Лёд колодца зачерпни ведром,
Мёда капельку плесни на ранку,
Невзначай задев меня бедром.
По твоей коленке капли тонко,
Как глаза мои, по всей скользят.
В платье талия, что веретёнко.
Танька, Танька – каблучки звездят!
Из ресниц бьют искры пулемётом,
А ведром по сердцу, как ядром!
И железом колется не лёд там,
А души живое серебро.
Жахни воду самовару, слышишь!
Полной грудью пусть задышит жар,
И твоя душа моей задышит.
Вспыхнет жадной близости пожар!
Чашки вывалятся парой дружной,
Отхлебнёшь – по жилкам зажурчу.
Стукнет в сердце пулемёт натужно:
«Танька, быть с тобой всю жизнь хочу!».
 
Пустая лестничная клетка

Ну что же ты, Татьяна?
К нам празднично и пьяно,
весна стремится рьяно.
Дрожат в замёрзших лужах,
напруженных, что странно,
осеннею тоскою
сердца едва живые,
так льдисто ножевые.
И мы как на пружинах,
с улыбкой почти детской,
расколем эту клетку,
скользнём любви навстречу,
нисколько не переча
извечному порядку,
про овощи и грядку,
и «дураки  - дороги»,
овраги и бумаги...
А просто потому
что сердцу моему,
и, верно, твоему,
всего благоприятней
осенние порядки,
весна  - ведь это осень,
живущая вприглядку,
коленками на пятках,-
так птицы говорят.
А птицы лучше знают,
весну они свивают
на старой доброй ветке,
с обрывками газетки,
и сплетнями соседки,
о рукавах жилетки,
и прошлогодней песней,
о прошлогоднем снеге.
и лестничной той клетке
(сердца стучатся  в клетке,
грудною что зовём).
Вот так пустое нечто
становится гнездом.


Любовь-волна

Солнце в полдень зовет воспалённо,
А луна тянет в ночь непреклонно –
Омывают мне душу солоно.
И спасенье одно мне – Алёна!
С ровной жизни на побег подначен,
С твёрдой суши волною подхвачен
В океан любви унесённый тобою
На шторма страстей, за линию прибоя.
Там простор широт, что милями даден,
Глубина Марианских таится впадин.
Поцелуев каскады качаются хмелем,
Пальцы каплями перебирают мели.
В донно–томных очах утопаю,
Холмы млечных буйков ласкаю.
Стан волнующий век обнимаю:
Где обман, где любовь, я не знаю…
И стремлюсь в глубину, как в лоно,
Ах Алёна, моя ты Алёна!
Челноком на волнах скользко-нежно
На плече задыхаюсь я, грешный.
Утопаю в пространстве с тобою –
Бытие о борта бью любое!
И нельзя мне досыта насладиться.
Невозможно впрок тобою напиться.
Груди нежно упруги - воланы,
Бёдра девятыми поднимают валами.
Зыбко-зябкая тёплая зыбка,
А зовут тебя рыбкою? Рыбка?
Тинно-томные речи стихают бризом,
Соль со дна прорастает шершавым капризом,
И гребу по камням – стон о береге,
Плач мешаю со смехом в истерике,
И не пеший я, и не конный,
То ли брошенный, то ли спасённый…
Аллилуйя до неба, Алёна!
Аллилуйя в веках непреклонно!
Аллилуйя, Алёна-волна,
Что до рая меня донесла!
2025

Забытые письма

Одетая в запахи пыли,
В зеркальных растаяла створках.
Парус за парусом плыли
Забытые письма на полках.       
Гонимые лунным бризом,
Блуждали они зеркалами:
Тебя прошлогодним сюрпризом
Корветы приносят с волнами.         
И ты, не дождавшись сходен,
Кружишь ко мне кружевом песен.
Полёт так знакомо свободен,
А голос так нежно чудесен.         
Сквозь пепельный бархат разлуки
Вдыхаю каждое слово.
Ты мягко струишься в руки,
И пью тебя снова и снова.         
Я жаден, как парус в надежде,
Я в зыби нашёл опору.
В руках ты моих, и, как прежде,
Скользим мы по лунному створу.       
Крик солнца красносатинный,
Бумажный кораблик сломался.
Твой парус порос паутиной,
И зеркала бархат помялся.
2017

Ятаган

Любая женщина была покорна мне,
Как бег коня – подкованным копытам!
Как ятаган, проворный на войне,
Как луч стрелы, соперникам убитым.
И выгнут ятаганом тонкий стан -
На грудь принять неудержимо тянет!
Как грудь врага, манит мой ятаган,
И мне магнитом быть не перестанет.
Тебя с коня увидел на бегу,
Ты звёздочкой сияла неприступной
На белом обжигающем снегу,
И стал для остальных я недоступным.
Я вырубил тебя из здешних льдов,
Укрыл в груди, украв с земли Деметры,
Окрест окрасил в кровь своих врагов,
Привёз домой, презрев семьи запреты.
Цвета всех красок я тебе отдал,
И душу всех цветов вдохнул тем летом,
Прозрачным эхом зов тебе послал,
И изумруды листьев первоцветов.
Любовь мою поёт хрусталь ручьёв,
И облака, за горы задевая,
На плечи сыплют град из жемчугов
Касанием нежней, чем шёлк Китая.
Хотел из памяти изгнать снега,
Хотел с тобой расцвесть любви пожаром,
Чтобы забыла зиму навсегда,
Лишь не поил бессмертия нектаром.
Ты снадобья того багровый яд
Отвергла звёздно-хладным равнодушьем,
Как чёрной ненависти жгучий хлад,
Последний дар любви твой стал удушьем.
Носи же век тиски тех ожерелий,
Что я в тоске тебе на шею дам,
Храни во мгле, агатово-могильной,
Мой медно-вострый месяц-ятаган!
2020

Юля

Жить хотелось только в июле,
Лить хмельную силу в уста.
Утонул я в девочке Юле,
И трава нас спасала густа.
Все смотрели на нас без печали,
Из платков-облаков вторил бас.
Так венчали нас, величали,
Что всплакнули даже за нас.
Но проснулись рассветные ветры,
Ночь последнюю лета украв,
Разметали по свету секреты
Равнодушием скошенных трав.
И на самом краешке поля,
Где у трав был особенный нрав,
Были юные Юля да Коля,
Пилось зелье любовных отрав.
Доедали лето коровы,
По верхам осень шла босиком
И срывала счастья покровы,
Как корова – слизнув языком.   
А зимою из летней кружки
Счастья выпил я молока –
Поцелуи Юли-подружки
И коровьего языка.

Любовь-самоволка

Ты прищурилась. Блеск полумесяцев глаз –
Низко в тучу-грозу начесала дождь-чёлку,
Потайной отыскали друг к другу мы лаз,
Проскользнул наугад я в любовь-самоволку.
Две звезды на ушах в мириады карат,
Серьги девичьи, что ещё вешать на уши?
Семизвёздный коньяк, вах, с горы Арарат
Из Большого ковша – ты из Малого, сушим.
Мы влетели в перину на Млечных путях,
Метеоры, сгорая, летели на землю,
Губы терпко немели на нежных губах,
Ниже этого ложа с тех пор не приемлю.
И от кожи твоей по моей шёл озноб,
Намотал на кулак я кометами косы,
Рисовали в полнеба мы пламени сноп,
Зависали в истоме, как летом стрекозы.
В изумленье Луна свой раззявила рот,
Растерялись планеты и стукнулись лбами,
И, завидуя, Солнце зажгло горизонт,
Свет сверхновой звезды засиял между нами!
И поблекло любви звёздное серебро,
Я вернулся на Землю из сна стороною,
Астероид сгорел, невредимо ребро.
На Тунгуске привиделась встреча с тобою…

Смотрит женщина странновато

Смотрит женщина странновато,
Осень бросил кто-то в лицо.
Может зеркало виновато,
Паутинкою вдруг зацвело.
Погрозить бы весенней тряпкой,
Как резинкой стереть дожди.
И, махнув на всё красной шляпкой,
Крикнуть в зеркало: «Подожди».
Может, мода во всём виновата,
Кто-то платье в шкафу поменял.
В бёдрах жмёт, в груди тесновато
И пробор в волосах полинял.
Взять иголкой летнее солнце,
Оторочить весёлой листвой.
И фату-кисею с оконца,
И цветок в волоса полевой.
Вдруг погода во всем виновата,
Сушат душу дожди февраля.
И метели июльская вата
Унесла без ветрил и руля.
Распахнуть бы пошире шторы,
Непогоды вон за окно.
Налетят воробьиные воры
И тоску расклюют, как пшено.
Может нервы, во всём виноваты.
Телефонный уснул звонок.
Через двор идти страшновато,
Догоняет - но только щенок.
Опрокинуть зеркало небом,
Телефончик щенку отдать.
И пойти, как в детстве, за хлебом,
И ворон по дороге считать.



Из цикла «Мои поэты» и Посвящения


Пушкину А. С.  (1799 - 1837)

Наш генетический код

Закрыл Александр Сергеич страницы…
– Открытая Вами страна на века!
Мы строчки пера от крылатой десницы   
Великого пушкинского языка.
Синице воды в решете не напиться,
То в песню, то в сказку заводит нас кот.
Не  вычерпать кровь, журавлём из криницы, –
Загаданный им генетический код.
Вздымает нас к звёздам на дыбу в ракете!
В объятья  опять забирает Земля!
В ответе мы! Солнце встаёт на рассвете!
Нам правда нужней, чем пустыне – вода!
Он смотрит небес голубыми глазами –
Синицей звеним в журавлиную синь.
Дождём его сердце стучит: «Всегда с вами!»
И ныне, и присно, во веки! Аминь.
2018

Анненскому И. Ф. (1855-1909)

Если Есенина песню пьёшь –
Словно весенний берёзовый сок.
В поле, где сеяна только рожь,
Вдаль, где раздолье семи дорог.
Блок – как игристый бокал вина,
Льдисто-искристой влаги Невы.
Гулко где-то рысак проскакал,
В горле глоток – хрусталь синевы.
Анненский кормит-поит не так!
В кубок залито зелье давно.
С зеленью в кубке медной пятак,
Сверху берёзовое вино.         
Пейте скорее, а то не успеть!
Заговор мыслей вяжет одну
Прочную, вечно-шелковую сеть,
Каждый стежок пришивает ко дну.      
Силы последние – снова бросок!
Видишь, не с зелени-тины медяк,
Солнца искрит за мазками мазок.
Не разглядеть то, что будет, никак.         
Вертишь, вкушая, во рту языком,
Нёбо подёрнуто сладким огнём,
Мерою веса и рифмой с крылом –
Меч Серафима разит остриём!
2016

Маяковскому В. В. (1893 - 1930)

Дули над столицею
       Красные Ветра!
Исслезилось Облако
      ликами костра!
Ласковой нагайкою –
      годы так и сяк!
Распорол то Облако
      молнии ЗИГ-ЗАГ!
 Разорвало сердце то –
      пули-дуры рык!   
 Встретил Маяковский В.
      Лилю – Лилю Брык!
2016

Есенину С. А. (1895 – 1925)

Я по первому снегу бреду,
В сердце ландыши вспыхнувших сил.
Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей засветил.          
И не знаю, то свет или мрак?
В чаще ветер поёт, иль петух?
Может, вместо зимы на полях
Гуси-лебеди сели на луг?
Хороша ты, о белая гладь!
Греет кровь мою лёгкий мороз!
И так хочется к телу прижать
Обнажённые груди берёз.         
О лесная, дремучая муть!
О веселье заснеженных нив!
Так и хочется руки сомкнуть
Над древесными бёдрами ив.
2016

Высоцкому В. С. (1938 - 1980)

Хрип посмертный «На волю!» Володи
Над Ваганьковским… Саваном блюз:
К нам, отары ушкуйничьих лодий!
Здесь хоронят Советский Союз.
Рвали парус мой, но не сорвали,
Да, грешил я, был мужем трёх муз.
С лобным местом мне голову дали,
Но не рвал на куски я Союз.
Ну не врите, что умер, не врите,
И без струн, так вам душу рвану!
Не держите меня, развяжите,
Я собою закрою страну!
***
Пел и пил он, не ведая меры,
Жил так! Жилы рвались стон-струной!
Он молитвы кричал нашей Веры,
Что искали мы всею страной.
Каждый встречный тянул его в омут;
Дно души бьёт ключом – чистый Дар!
Из глубин, недоступных другому,
Он рождал высоту Ниагар!
И в сердцах разрывал он границы –
О гранит разбивая своё.
Нет границы у песни-птицы,
Нет страны, что прервала её.
Как сказать Союзу: «Воскресни!»,
Если внуки спросят о нём?
Запою я с Высоцким вместе,
Замолчу вместе с вечным огнём.

Климычеву Б.Н. (1930 – 2013)
 
Из печали нож – прочней стали!
В ночь на кольца разрезали лук,
Не кричали, и не причитали,
Дверь вздохнула как сердца стук.
Только словом разил сразу в око,
Разрешая слезою отдать!
Так высоко на срезе жестоком
То росло, что поэзией звать!
Он ушёл, как всегда, ножик в воду,
Разрезая все разом узлы,
И не то чтоб любил он свободу,
Не терпел на устах он узды!
Будет долго сочиться рана – 
По ножу вверх стекают стихи,
Всё случилось ни поздно, ни рано –
Хорошо осень небом пройти.
2016

Памяти Фазиля Искандера (1929 -2016)

Самолётик пластмассовый сел,
Задрожал вместе с сердцем в такт часто…
Так по трауру крошится мел:
«На одиннадцатый Вам участок».
Кто в чугун, а кто в мрамор-гранит,
Кто парит, кто царит – всегда первый,
Кто сквозь время травою проник,
Величает судьбу кто-то стервой…
Девяти ждут служители муз,
Небожители, люди земные,
Сохраняют Советский Союз,
Всё знакомые, все мне родные!
Боль-дорожку цветы замели,
Их шипы-языки – в мозг занозы:
«Тут Фазиль Искандер –  край Земли,
Окончание здесь русской прозы…»
Песнь-Абхазия – мой материк,
Центр вращенья сердечной системы –
Той Земли, где глава – мальчик Чик
Прозвучавшей о счастье поэмы.
Я тебя почитал сорок лет,
Царь-прислуга российского слога.
На извечный вопрос дал ответ,
Кто дурак и куда нам дорога!
2016

Шукшину В.М. (1929 – 1974)

Ты, даже если в сердце ранен,      
До книжных дотянись вершин,
Там парень жил – советский Разин,
Твой брат по Родине Шукшин.
Шагнул в Москву с Алтая прямо,
Грязь не пристанет, в сапогах!
Взвалил свой крест и нес упрямо,
И мама – свечкою в руках.
Стал мерой русского размера –
Калина на краю кручин.
Мужицкая жила в нём вера,
Измерил нас на свой аршин.
Бил каждый шаг его по цели:
За Родину сражался он.
Два пуда соли мы с ним съели…
Пал – сердце надорвал крестом!   
От древа Пушкина – листами
На каждой встречной нам версте,
Писатели то под крестами,
А то и вовсе на кресте!
Нам Горбачев пришел дать волю,
Когда проснулись по утру…
Союз на доли, да по полю,
Калиной  красной на ветру.   
Так Образ наш стал безобразен:
Печать молчанья на устах,
Что рот другой разинул Разин,
Шукшин, как «Чудик» встал с креста!
Он понял после слов: «Воскресни!»,
Всего сильнее  доброта,
А Разин – атаман из песни,
Что нет прямей пути Христа.   
Мы вместе пишем нашу повесть.
В стихах о третьих петухах,
Идёт по свету моя совесть,
В его мужицких сапогах!



Климовской Г. И.

«Мы абсолютно противоположные коромысла весов грамотности, профессор-славист, пурист правописания, и я… Но противоположности как пазлы…, или как назло? Посмотрел на её студенческую фотографию, прочитал стихи, и одно меня так толкнуло! А если одеть курсисткой, да так в век 19-й, да томик Некрасова в руки?»
Н. Конинин

Уездный город

Шагнула женщина
             в окно картины,
Достойный прошлый век,
                городовой…
Живёт Россия Волгой
             без плотины,
Как в детство, истина ведёт домой.
Столпы деревьев –
             неба осязанье,
Дома самодостаточней  планет –
             краеугольный камень мирозданья,
Желанья ход планет
             поправить нет!
А лошади,
            в две лошадиных силы,
Овёс сработают
            в прекраснейший навоз,
И воробьи,
           спесивы и кичливы…
Извечный русский
           разрешён  вопрос.
В девчонке женщина нашла ответы,
           Некрасова читать,
           Руси служить,
Быть спутницею
            собственной планеты,
Век девятнадцатый  –
            век сторожить.
Прощай,
Столетие кровавой прозы!
           Как славно жить в стихах и при свечах!
Некрасов, Фет, «Земля и Воля» –
          слёзы!
Зачах век в палачах, зачах!
Сон – в стон!
           Дверь  – вон!
Подол трепещет флагом,
Глаза девчонки –   
           дуло из под век,
Упал городовой!
           Планета, лошадь…
Так девятнадцатый
           Убили век!
2016


Комаровой О. Г.

«Ольга Комарова. О, это особая песня. Столько я ей на уши навешал завиральных идей. Стихи опасная вещь. Обращаться к небу напрямую, что браться голыми руками за громоотвод в грозу, вот и приходится выбирать. Я прочитал Ольге строки: «Стоит столб телеграфный на площади....»
Она сделала замечание: «Нет энергии». Ну что же, провода надо брать в свои руки!»    Н. Конинин.

Поэт и поэт

Аз есмъ столб телеграфный на площади,   
Понавешали сто проводов,
А по ним в нетерпении «лошади» –
Говорки скачут всех городков!
Я не верю ветрам, не качаюсь я,
От вестей пусть гудит голова,
Я не стану виниться да каяться.
Я всегда постою за слова!
Провода-города тянут в стороны.   
Мокрым снегом на сердце грусть.               
На плечах припечатаны вороны:
Не сломлюсь, не согнусь, не боюсь.
Языком, на ветрах прополощенным,
Разбираю судьбу по слогам.
В душу шепчут стихи: «Прочти отче наш!
Пронеси, сохрани, Аз воздам".
Я стою, я пою, в площадь врощенный,
Пульс звучит с миллионами в лад.
Сверху в темя грозит! –
Пращи прощены!
Я поэт, и не шагу, назад!    


Песня шаманки Ольги

«Ольга Комарова человек, для которого жизнь и дело – одно. В славянах, в варягах, в чуди, и в мери её звали то Вольга, то Ольга, то Эльга, Амальгама живого серебра и вечной тотемной жизни волчицы, кобылицы, В самодостаточных сообществах: люди – руки, люди – клыки, люди – память, и люди – чистое горло. Песня её сквозь века, на века, и только её»
Н. Конинин

Обнимала месяца останки
Струйка дыма трубки в небесах,
Дрожью кожи бубна у шаманки,
Памятью волчицы на сносях.
Песня звёздной безответной стыни,
Языком ласкала облака.
И бежит намётом в снежной пыли,
И в сосцах набух зуд молока,
След вбираю лунными клыками,
Сани криком кинули в меня
Свёрток, перетянутый платками.
Девочка! Не кормлена три дня.
Прикусила по щенячьи брюхо,
Утолила волчий аппетит.
«Дочь верни мне», – сани стонут глухо,
Не сосцы, душа теперь саднит.
Волчий век по горлу песней режет,
Губ девчачьих сладкий звук и зуд.
У шаманки Эльги песни те же,
«Вольга! Вольга!» – мать и дочь зовут…
Сколько вёрст-веков промчалось? Сколько      
Спало месяцев-подков с копыт?
Плачет песню пусть другая Ольга –
Бубен раной к небу той прибит.   
2016

Киселёвой И. В.

Тоскуют в доске поседевшие гвозди.
Наверное, я из таковских сучков.
Но люди есть – видно везде их, как звёзды!
Блуждают тенями они маячков.
Кочуют с ветрами, вестями по миру,
Коротким весенним поплачут дождём.
Нагрянут снежком или, как наша Ира,
В свой час выпадают осенним листом.
Стихами слетаются листья горстями,
С погостов сухих Женевьев де Буа.
Трава православными скрыта крестами
Гражданской войны. Полегла та трава.
От Чёрного моря, шелковиц покорных,
Марины Цветаевой помнивших лик –
Как чаек прибрежных, что в небе проворны,
«Найдите мне Алю!» – доносится крик.
Иголки еловые ржавчину сеют,
Венцами терновыми всех лагерей,
Куда Енисеем сплавляли Расею
И были зверей самых лютых зверей.
С земли палестинской, из Назарета,
От пальмы перо в нашу степь занесло –
От первого века святого Завета –
Ресницей Спасителя в наше село.
К василеостровской пожухлой берёзке,
Напоенной вдоволь родимой Невой,
Ахматовой ветки и Блока отростки,
Пропитаны русскою речью живой.
Они издают колебанья эфира,
От них на душе наступает покой.
Спасибо тебе, Киселёва свет-Ира,
Живи и всегда оставайся собой.
 
Панову А.И.

«Как у руководителя ЛитО, есть замечательная черта –
невозможно спокойную реку заставить бурлить. Его невозможно вывести из себя. Александр, подобно Платонову, найдёт слова, чтобы рассказать о поэтически бесплодном кустике. Вот уж не знаю, кто мне дороже Платонов, или истина. Рыбак вернёт молодь в реку, пусть растёт, и сорную – пусть живёт. Часто после занятий на Шишкова мы провожаемся вдоль да по Ленина, а после по ночному Томску я иду к себе, а если в снегопад, то лучше и не надо! Любишь Всех! Всех!  Эх, Сашка!»
Н. Конинин.

Зима бьёт снегом по глазам,
Снег тает, словно слёзы.
И я, как брату: «Аз воздам» –
Шепчу почти тверёзый.
Идём по улице вдвоём
Он плечи обнимает,               
И на душе светло как днём,               
И свет во мне не тает.
На Юге людям не понять
«Люблю ненастье» фразу.
А я могу, как снег, обнять,
Подняв всю Землю сразу!
2016

Усову Л. А.

Не устану смотреть

Не устану смотреть на три чуда природы:
Шёлком в печке огонь – но руками не троньте;
Как река точит памяти воды сквозь годы,
Как для нас лицедействует Усов Леонтий.
Посмотрите на эти ужимки фигляра,
Прожигают глаза нас насмешливо, искры!
Обдавая нам душу дыханьем пожара,
Высекаются смыслы, что пламенно-чисты!
И огонь, как гармонь, льётся песней по жилам,
Раздвигается грудь, реки ширятся морем!
На подмостках не Бог, человек! Всё по силам!
Проточил он плотину – сто зим горьким горем.
Для актёров особая роль в нашем мире.
Они будят в себе то, что дал им Создатель,
Проживёт песнь высоко Высоцкий в эфире,
Воплотит лики жизни Леонтий-ваятель!
Сплошь кедровые… Плачут скульптуры по странам,
Помня звоны церковные, песни поэтов:
Томь, родная, зачем эта Темза? Так странно!
Томск, осанну поём! Усову – многая Лета!
 2024

Алаверды Чехову в лице его памятника, выполненного зодчим Л. Усоввым

Стоит босой писатель Чехов,
Блестящий нескольких местах.
До Сахалина не доехав,
Он Томск отметил «кое-ках»:
И в комарищах ваши рощи,
И водка ваша не крепка,
Зады у ваших девок тощи,
И безрукавая река.
И грязи в Томске по колено
(а в Петербурге до зимы
негорячо горит полено)!
Калоши спёрли на пимы!
Постой, покамест безкалоший,
В Сибирь забрёл великоросс!
«Хорош лишь тот, кто нам хороший!» –
Утёрли Чехову мы нос.
И он стоит! Была охота!
К ногам положат медный грош,
На счастье! С каждым он на фото,
Ведь счастье часто без калош.
Попросим Чехова Антошу,
По всей России он один,
Побудь у нас, но будь хороший,
А то калош не отдадим!
Лежим в канаве после пьянки,
А он не сводит грустных глаз…
Как жаль, что рядом нет Каштанки,
А то бы похмелила нас!
2023

Другу Малинину Виктору

Ах, какой ты стал, Витя, высокий,
Землю видишь с Божьей руки.
Ты и близкий теперь, и далекий,
Как вода у родимой реки.
Признавался: «Грудь рвут лемехами,
Горло давят слова-голыши!»
Я сказал: «Перезрел ты стихами,
Это плачь одинокой души».   
Шестиструнной гитарой запела,
Та, седьмая струна, стон-душа.
Так звенела, кипела, летела,
Что я слушал твой плачь, не дыша!
Строчки-стрелы отдал с колчанами,
Вить, струной-тетивой дай им всласть,
Чтобы нотой высокой – цунами,
Сразу в яблочко в небе попасть!
И достигла небесного града,
Рядом облачко – белым клочком.
Покатилось из райского сада,
В руки  яблочко красным бочком!
Пред глазами картинки-малинки,
А в ушах по душам разговор...
Как ошпарило: «Витя – поминки»,
Сбой гитары, судьбы перебор!
Жизнь такая: даёт, отнимая.
С ног сбивает потопом потерь,
В горле боль захлебнулась немая,
И, как милость, захлопнулась дверь.
Верю, Бог исцелил твои раны,
Но аккорд моё сердце дробит.
Коли призваны, значит званы,
Витя-Витя, небесный мой щит!