Матоака

В жилах моих не кровь, а прибрежный ветер, в сердце напев антары да шум прибоя. Пусть никогда не сможешь ты мне ответить, племя моё, я вновь говорю с тобою.

Я, Матоака, призрак твоей свободы, стёртый с лица земли, с чертежей и фресок, вера и боль всего моего народа, дочка вождя, как скажут потом — принцесса.

Сжался безбрежный мир до одной каюты, пахнет лекарством, морем и новым веком. Кто-то сжимает руку, и почему-то всё называет бедной своей Ребеккой.

Жар нарастает, иглы пронзают тело, воздух чужбины ядом разлит по жилам. Я бы тебе, мой край, на прощанье пела, если бы то мне снова пришлось по силам.

Помнишь, как в детстве: радости урожая, от лихорадки травы, от зла заклятья… Кто бы предрёк, что наша земля рождает то, что дороже жизни моих собратьев…

Пришлые люди, грозные чужестранцы пахли войной и порохом, пахли смертью. Всё, что они умели — идти и драться, всё, что они хотели — воды и тверди.

Встали на берег — замерло всё в испуге. Шли по-хозяйски вглубь по ручьям и суше. Помню, отец стоял у своей лачуги, сжав томагавк, беспомощный против ружей.

Первая рана — взгляд любопытно-дерзкий. Были глаза пришельца небес синее. Сладкая боль упала с коротким всплеском в недра души, и боль остаётся с нею вечность спустя. А позже во снах недобрых видела всё: как землю кроит упрямо звонкая сталь, что вскоре скользнёт под рёбра, как полыхают в липкой ночи вигвамы.

Долго металась я черноокой птицей. Предков звала — агония в этом зове! Пишутся кровью подвиги бледнолицых в книгах больших и красочных. Нашей кровью.

Я просыпаюсь каждую ночь. Как будто кто-то ударил или, быть может, обнял? Жгучим лучом опять прикоснулось утро к этим местам родным, заповедным… лобным.

Душу открыла белым, но всё же людям. Отняли имя, дали шелка да хвори. Плакала лишь о том, что уже не будет оберегать мой дом штормовое море.

Ведомо было всё, но упрямо сердце. Лондонский смог всю жизнь до слезинки выел. Тело в горячке, но не могу согреться — с памятной встречи это со мной впервые.

Племя моё, меня не оставь, помедли горькими снами, тающими с восходом.

Я, Покахонтас, память о самом светлом.

Я, Матоака, призрак твоей свободы.