В круговерти былинного времени

В круговерти былинного времени,
Сознавая свой рыцарский век.
Благородного рода и племени,
Жил отменной души человек.
Не искал он к себе сожаления,
И судьбу свою не проклинал.
Отправлялся под вздох восхищения
На военный турнир, как на бал.

Но сыграло с ним счастье в иронию.
Как-то в лунную, светлую ночь,
Он влюбился без памяти в стройную
Молодую цыганскую дочь.
Та была и мила, и приветлива,
Обещала до гроба любить.
И шептала словечко заветное -
"Мне тебя никогда не забыть".

Он лелеял её и одаривал
Самой сладостной ласкою чувств,
И спешил выполнять, не оспаривал,
Что желалось из пламенных уст.
Только, где-то старушка какая-то,
Попыталась его убедить,
Что любовь замутила глаза его,
Что с ней вместе ему не прожить.

Был он полон азартного пафоса.
Не страшился колдуньих причуд.
Жизнь свою изменить мог он только сам,
Не волнуясь, где Бог, а где чёрт.
Не поверил старушечьим присказкам.
Рассмеялся в ответную речь.
Приказал ту старушку осиновым,
Гладким, тоненьким прутом засечь.

Но однажды, увидел воочию,
Как средь шумной бродяжьей толпы,
Та цыганка, что верность пророчила,
Старику признавалась в любви.
Сила страсти и горькая ненависть,
Как вода закипели в крови.
Жаждал он, то возмездия бесновость,
То, как прежде ответной любви.

Не стерпев ту обиду жестокую,
Он в смятеньи решил погубить
Её жизнь до безумья убогую,
Пеплом смерти все чувства покрыть.
Ненавидел себя за покорную
Отчуждённость судьбы, за ту ночь,
Что влюбила его в хладнокровную,
Молодую цыганскую дочь.

А цыганка пред смертью не каялась
В сотворенье подобных грехов.
Не кричала в бессилье, не маялась,
Уронила лишь несколько слов:
"Я была и мила и приветлива,
Обещала до гроба любить.
И тебе мои чары заветные
Никогда уже не позабыть".

Жизнь окончилась адовой пропастью.
Завершился безрадостный путь.
И кинжал с удивительной лёгкостью
Опустился на смуглую грудь.
В круговерти былинного времени,
Сознавая свой рыцарский век,
Благородного рода и племени,
Жил отменной души человек.