От пера до топора

У меня есть документ, в котором написано, что я проходил воинскую службу в бригаде спецназа ГРУ на территории Северо-Кавказского региона, при этом, «непосредственно участвовал в боевых действиях».

Даже просто «проходил службу» в бригаде спецназа – очень почётно. Но формулировка, что в составе бригады «непосредственно участвовал в боевых действиях» - это уже совсем другой уровень прохождения службы.

Но, несмотря на такое мощное фактическое – документальное подтверждение, я упрямо и неизменно отказывался признавать себя ветераном боевых действий, поскольку, хорошо понимал и понимаю, что этот документ – проявление уважения.

А его выдача, возможно, обусловлена ещё и тем, что я никогда не просил мне этот документ выдавать. Но мне его выдали, и я его храню - просто, в коробочке, вместе с командировочными удостоверениями, которые сплошь усеяны печатями воинских частей, где мне пришлось побывать два с половиной десятилетия назад.

А ещё этот документ  никогда не был для меня поводом резать «правду-матку» о войне, особенно, водевильно-пасквильного формата, который так обожает определённая читающая публика.

Хотя, имея на руках такую официальную бумагу, можно без опаски представляться боевым ветераном. И с ветеранской прямотой рассказывать всё, что угодно – даже создавать водевильно-пасквильные истории о войне, типа: «я воевал – я лучше знаю, как было на самом деле».

А на самом деле на войне бывает по-разному - кроме пасквильной водевильности, которая так хорошо «заходит». А ещё я знаю, что если бы даже я написал нечто в таком хорошо заходящем формате, то мне бы потом могли, что называется, предъявить претензии многие люди.

И среди них могли быть, в том числе, претензии от очень серьёзных военных чинов: от генерала армии Александра Дворникова, которого я знал, когда он был ещё полковником, от генерал-майора Иванина, с которым мы познакомились, когда он был просто майором, и от многих других воинов России, солдат и офицеров, удостоенных Золотых Звёзд и Орденов Мужества.

И все они, в один голос, могли бы мне сказать: «Что же ты творишь? Мы же с тобой вместе были,  в одном строю. Зачем же ты позоришь – и живых, и павших?».

Так что, если у тебя есть не только документ, но ещё и тебя самого знают и видели очень многие - там, где шла война, это накладывает весьма серьёзные ограничения на твой литературный язык, в том числе.

А если ты написал пасквильный водевиль о войне и тебе никто ничего за него не предъявил, а наоборот – похвалил, значит, ты – просто писатель, создатель художественной прозы.

А за художественную прозу, пусть даже водевильно-пасквильного формата  -  какой может быть спрос с писателя? Разве только, Евангельский: «Ибо, от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься».