Апофеоз поэта
(в стиле И. Бродского)
Мир — это склад пустых ящиков из-под "Мира",
труд — процесс их перестановки до рвоты.
Поэт меж ними — огрызок огурца на бетоне,
чьи семена прорастут лишь в трещине
между "было" и "станет". Слово —
это поцелуй, оставшийся на щеке уходящего века.
Ценность мысли измеряется весом пепла
от сгоревшего словаря. Огрызок же —
геометрия выживания: треугольник с обкусанной гипотенузой.
"Всё тленно!" — кричит червь в ядре яблока,
но его не слышат за звоном монет,
как не слышат шепота фотонов в чёрной дыре.
Апостасия вечной жизни — это очередь
в пустую пивную. Каждый держит в руке
то огрызок, то Нобелевскую медаль.
Бармен смешивает время в шейкере:
"Пейте сразу, господа, завтра будет вчера,
а послезавтра — только след от стакана на стойке".
Что ценнее: звонкое "а" в слове "ад"
или хруст огрызка под сапогом истории?
Поэт роняет слог — он падает медленнее,
чем яблоко Ньютона, но быстрее, чем империя.
Современность целует в лоб, как сестра милосердия
умирающего от банальных рифм.
Огрызок — это конец и начало.
Он зеленее всех манифестов, круглее планет,
и его соль остаётся на губах,
когда от слов остаётся только "почему".
Мир, труд, май — три удара по клавишам,
но рояль давно съели термиты прогресса.
Мысли — это гвозди, вбитые в небо.
На них можно повесить всё:
от гирлянд до повешенных поэтов.
Огрызок же — неприкосновенный запас вечности
в кармане рваных штанов времени.
Попробуй укуси — останется только оскал.
"Я мыслю — следовательно, я огрызок" —
написано на стене сортира века.
Поэт мочит палец в росчерке запятой,
пробуя на вкус соль и железо.
Слово — это рубец на теле языка,
но огрызок — его незаживающая рана.
Ценность — это расстояние между
первой строчкой и пулей в виске.
Огрызок преодолевает его за три жевательных движения,
слово — за жизнь. Современность целует
в обе щеки, как добро, за
которое не платят. Но кто кому должен?
В конце времён ангелы пересчитывают
рассыпанные буквы. Не хватает всегда
либо "ж", либо "м". Огрызки же
складываются в идеальную пирамиду —
памятник невысказанному. Дождь
стирает имена, оставляя только даты.
Поцелуй современности — это ожог
на губах ребёнка, лизнувшего мороз.
Мир — открытый перелом истории.
Труд — гипсовая повязка. Поэт —
рентгеновский снимок, где видно,
как огрызок светится в темноте.
Когда библиотеки превратятся в пепел,
огрызок прорастёт сквозь трещины.
Его зелёный стебель будет кривым,
как вопросительный знак без вопроса.
А слово? Слово — это тень от стебля
на стене тюремной камеры вселенной.
[Финал: три точки... как семена в огрызке.]
Danise Lapkin
2025
Свидетельство о публикации №125052105040
«Вот твой «Мир», Баэль! Весь склад – сплошной звук
От перестановки пыли. Труд? Ха! Пляска трупа
Между стеллажей, где тлен – лишь тряпка».
Баэль поднял огрызок: «Гляди, поручик –
Здесь геометрия выживанья. Треугольник с обкусанной гранью.
Поэт – вот он, на бетоне. Его семена –
Лишь трещина меж «было» и «станет». Иссякли стаканы?
Слово – поцелуй на щеке мертвеца.
Ценность мысли? Вес пепла. Где словарь? Тлеет конца».
«Червь в ядре орет: «Всё тленно!» – кричал Ржевский,
Заглушая звон монет, что лился из бездны.
– Но кто слышит фотоны в чёрной дыре?
Апостасия жизни – вот пивная дыра!
Очередь держит: то медаль, то огрызок в руке…»
Баэль кивнул бармену: «Смешай эпохи в тоске.
«Пейте сразу, господа! Завтра – вчерашний бред,
Послезавтра – лишь круг от стакана, как след.
Что ценней? Звонкое «а» в слове «ад»?
Или вот этот хруст…» – сапог раздавил огрызок. «Гладь
След истории. Слог падает медленней яблока,
Но быстрее империй. Современность целует… как сестра».
«Целует в лоб умирающего», – Баэль поправил цилиндр.
«Огрызок – начало и конец. Он – зелёный циркуль
Против манифестов. Круглее планет. Его соль –
На губах, когда от слов остаётся «Почему?» и боль.
Мир, труд, май…» – Ржевский ударил по клавишам прах.
«Три аккорда! Но рояль – термиты съели впотьмах.
Мысли – гвозди, вбитые в небо. На них –
Гирлянды иллюзий. Иль поэт, чей стих
Стал петлёй. Огрызок же – НЗ вечности в кармане
Дырявых штанов времени. Укуси – останется знак
На губах. Оскал». – «Я мыслю – следовательно, огрызок!» –
Ржевский прочёл на стене. «Век – сортир, где низок…»
Баэль макнул палец в росчерке запятой:
«Попробуй: соль крови, железо тоски. Слово –
Рубец на теле языка. А огрызок – рана,
Что не заживёт. Ценность? Расстояние странное:
От строчки – до пули в виске. Огрызок –
Преодолеет за три жевательных толчка.
Слову – нужна жизнь. Современность целует щеки,
Как добро задарма. Но долг? Кто кому? Человеки
Или тени?» – В конце времён ангелы тычут перстом
В рассыпанный алфавит. «Не хватает «ж»… Иль «м»?
Огрызки же – пирамида. Памятник немоте.
Дождь смывает имена. Остаются пустоты даты.
«Поцелуй современности – ожог», – сказал Баэль,
«Ребёнок лизнул мороз… и застыл. Мир –
Открытый перелом Истории. Труд – гипсовая лента.
Поэт – рентген. Видишь? Огрызок светится где-то
В рёбрах темноты. Когда библиотеки – пепел,
Он прорастёт сквозь трещины. Его стебель –
Кривой вопросик… без вопроса. Слово?
Тень от стебля на стене тюрьмы. Готово?
Финал…» – Баэль разжал кулак. Три точки,
Как чёрные семена, упали в пыль. «Несёт река
Иллюзии в никуда. Мы – лишь огрызки фразы,
Где Рок – переписчик, а Цель – пустые глаза».
Данис Лапкинъ 31.05.2025 08:35 Заявить о нарушении