Сон в штормовую ночь

Сон в штормовую ночь.

1. Свет.

С начала будет тоннель. Хорошо описанный, известный тоннель, тоннель света. И сам свет будет в конце этого тоннеля. Яркий, манящий свет. И человек будет идти и идти к нему. Через время его начнёт припекать. Ему станет и больно, и трудно идти к свету. Тёмные его части, не пропускающие свет, будут нагреваться и раскаляться всё сильнее и сильнее. Обернувшись, человек увидит позади себя контур светлых и чёрных пятен. Но, преодолевая жжение, человек будет идти. Потому что будет знать, что это правильно, и его там - ждут.
       Через некоторое время, жжение, достигнув высшей своей точки, станет ослабевать, ослабевать, и вдруг человек увидит себя на тропинке среди цветущего луга. Луга, как из сказки, где каждое растение и каждый цветок, и синее небо, и далёкий лес, излучают свой, собственный свет, согласно своему природному цвету. А в тишине, почти на грани  слышимости, появятся ласковые звуки прекрасного пения, и, как будто подпевающего ему, перезвона колоколов. Через некоторое время, идя по тропе, человек ощутит, что жжение не прекратилось, а, достигнув определённого уровня, теперь пребывает неизменно в нём. И поймёт, что так будет долго... Очень долго. Почти - всегда. Но, оглядывая место, в которое он попал, видя его неземные красоты, поймёт, что это, конечно, не ад. И - возрадуется. Рядом с ним вдруг покажется светящееся существо. Человек не привычными глазами не сможет разглядеть это существо. Будет видеть только изменяющиеся, на подобии пламени контуры. Это - Ангел-хранитель. Им с Ангелом не нужно будет разговаривать. Потому что человек и так будет переполнен собственными переживаниями открывшегося ему иного мира. А Ангел знает из какого глубокого поиска, из какой бездны черного своеволия, вынырнул этот человек. Из того мира, который он, Ангел, не может наблюдать, не содрогаясь. И, кроме того, и сам Ангел будет преисполнен великой радости, что вот, этот его подопечный, этот рисконавт, не понаслышке знакомый со злом, и даже - бывший иногда самим злом, творивший мерзости великие, всё таки сподобился идти с ним именно по этой, а не другой дороге. Дороге, где ему, Ангелу, места нет совсем. И подивиться Ангел который раз великому милосердию Божиему...
        Через путь, какой-нибудь отрезок, дорожка из более мене широкой тропинки начнёт постепенно  превращаться в настоящую сельскую дорогу. Мягкую, жёлтую и очень приятную для ног. А луга сменяться засеянными пшеницей полями. Кое где молодые росточки, а с ними и росточки средней величины, и, наконец, созревшие, склоняющиеся к земле полновесные колосья. Иногда по одиночке, но в основном - целыми кустами, похожими на снопы, но только не связанными, а как будто растущими от одного корня, молодняк вместе с созревшими, эта пшеница займёт всю окружающую видимость до самых горизонтов. Море пшеницы, изливающей в светящиеся голубые небеса свой желто-зеленый свет. Странная какая пшеница, подумает человек. Всё одновременно: и зелень, и зрелость. А вся округа тем временем всё наполняется и наполняется чудным пением и перезвоном церковных колоколов. Колокола, звонящие плавно и мягко, особенно поразят человека. Окружающий мир медленно и незаметно заливается новым и новым светом, и это свечение усиливается с каждым шагом. Постепенно и мягко, свет начнёт становится привычным для затемнённого взгляда пребывающего в недоумённой робости путника.
        И тут человек посмотрит на своего спутника. И увидит уже более чёткие контуры существа, похожего на него же, человека, только состоящего из мягкого огня и света. И ему захочется задать вопрос. Один или пару из глупых и лишних вопросов прошлой жизни. Типа "где я?", "что со мной?"... Но существо приложит палец к губам. Вернее шевельнется немного так, что будет понятно - молчи. И укажет рукой вперёд и назад. И вдруг человек увидит, что они совсем не одни на дороге. Что и впереди, и сзади идёт ещё очень много подобных пар. Человек и существо. И поймёт человек, что это - ангелы, ведущие души к месту их. И  убоится страхом великим, узрев, что если ангелы светятся одинаково нестерпимо чистым светом, то люди очень даже различны. И даже есть и такие, в которых кажется и светлого то почти ничего нет. И захочется человеку посмотреть на себя. Каков он. Но не увидит ничего. Ни рук, ни ног, ни тела. Зная, что идёт ногами и машет, как всегда, руками, однако не увидит ничего. И ещё раз обольётся человек холодным потом отчаянного страха. Потом, которого нет.
        Но вот новое явление развлечет внимание человека. На поле, среди колосьев и побегов пшеницы, он увидит других людей. И мужчин, и женщин, одетых в одинаковые светлые рубахи, и с золотистыми небольшими серпами в руках. Женщин можно узнать только по волосам на голове. У кого пышные или в косах. Эти люди, наклоняясь к каждому кустику, каждому колосу, внимательно рассматривают его, ища что то. Во время этой работы, они поют. Поют странную, благостную и радостную, но как будто безсловную песню, проникнутую призывом и смиренным ожиданием. "Славят Бога" - почему то подумает человек. Но вдруг песня поменяется  и на некоторое время станет громче и радостней. И один из ищущих поднимет над головой срезанный колос. Не обычный среди других, а более налитой и светящийся. И почудятся в песне слова:"Зреет, Господи, жатва Твоя". И пойдет этот человек по полю, исполненный веселья, бережно неся колос в поднятых руках, на обозрение всем. И все обернутся вслед и поклонятся.
      Вдали покажется город. Вернее даже не город, а просто большой, несколько дымчатый замок. Плывущий и как бы не имеющий чётких форм. Но может быть это так покажется человеку из-за бьющего от замка света. Замок, как и положено, расположен на холме. И по склонам этого холма, и возле самых стен растёт пшеница. Только несравнимо полновесней и ярче сияющей, чем в округе.  Колеблющийся, пронизанный ощутимым, почти материальным светом мир, подумает человек и вдруг почувствует непобедимую слабость перед самыми воротами замка. Ему захочется сесть и передохнуть. Но Ангел, знающий, что очень, очень немногие бывают не подвержены такой слабости, мягко поддержит человека. И обозначит то ли лицом, а то ли только мыслью, ободряющую улыбку. По прозрачным, светящимся ступеням, Ангел доведёт человека до входа в залу. В залу, в которой царит Сам Свет такой интенсивности и яркости, что человек снова почувствует нестерпимое жжение в своих самых тёмных местах. И скорчился от боли и стыда.
-Ты рад быть здесь? Не желаешь быть не здесь? - почувствует он всем телом вопрос Света, на который он не способен смотреть.
-Да, Господи. Рад. Не желаю ничего, как быть здесь! - ответит изнутри человека кто то, помимо самого человека. Ответит всё его естество. Ответит без промедления и с истовой мольбой.
-Быть по сему - опять всем собой почувствует он ответ.
     И вот вскоре на поле появится ещё один жнец. Одетый так же, как и все, он будет петь гимн, воспевающий бесконечную милость божию. Петь сообразно с далёкими мягкими звуками колоколов, и с голосами, поющих рядом. Вся цель его теперешней жизни сосредоточится в этой песне и поиске колоса. Того колоса, который созрел и засиял светом, светлейшим остальных колосьев. Того колоса, найдя который и возрадуясь, он благоговейно срежет серпом и понесёт в житницу Господню. Дополнить меру.

2. Тьма.

        С начала будет тоннель. Хорошо описанный, известный тоннель, тоннель света. И сам свет будет в конце этого тоннеля. Яркий, манящий свет. И человек будет идти и идти к нему. Через время его начнёт припекать. Ему станет и больно, и трудно идти к свету. Тёмные его части, не пропускающие свет, будут нагреваться и раскаляться всё сильнее и сильнее. Обернувшись, человек увидит позади себя контур светлых и чёрных пятен. Но, чёрных пятен намного, беспримерно больше. Он почти весь одно сплошное чёрное пятно. И это чёрное пятно, раскаляясь невыносимо, доставит нестерпимую, злую и неодолимую боль. И человек побежит от света. Не чувствуя ничего, кроме боли и необходимости поскорее скрыться. Затаится. Пропасть. И свет будет всё меньше и меньше преследовать человека. Наконец, человек выйдет на тропу.
       Осмотревшись, он увидит блестящие чёрные небеса, излучающие тьму. Вокруг расстилается степь. То ли поле боя в этой степи, то ли это такие странные растения, больше похожие на гнутые куски  арматуры и ржавого железа. Тропа и ухабиста, и, как болото, затягивает ноги. И идти трудно. Через время человек услышит рядом с собой бесконечно злобный и самодовольный смех. И побоится посмотреть, кто это так смеётся рядом с ним. Но тот, кто смеётся сам насильно повернёт его голову, и человек окостенеет от ужаса. И услышит самые страшные в его жизни слова и насмешки идущего рядом существа. Дорога, сам воздух в продолжении пути становятся всё плотнее и удушливей. Сгущается тьма. И сама безнадежность говорит с ним, шепчет прямо в середину его естества - "посмотри, человек, посмотри. Это всё - твоё. Это поле - это твои поступки и желания, которые ты вырастил. Эта чернь неба - это твои мысли, что ты лелеял. Этот воздух - это твоё, отравленное грязью и скотство тело. Эта дорога - это твоя мерзкая, гнилая жизнь. Это всё твоё, человек! Ты этого хотел! Тебе это дали! Бери! Ешь! Агахагахагага!!!".
          И начнутся поля с черной пшеницей и неописуемым жнецами, воющими бесконечную песню смерти. И орущими от боли, когда найдут и срежут искомый колос. Колос, который сжигает им руки. Колос, как и они сами, предназначенный огню. И будет замок, похожий больше на изуродованный готический собор, приплясывающий под черным небом и жующий своими входными воротами. Лающий и воющий на все голоса. Только не будет залы. Не будет вопросов. Тьма сразу поглотит человека. Никто ни о чём и никогда его уже не спросит. На поле появится новый жнец. Он будет искать самый страшный, налитый чернотой колос. Искать и бояться найти. Потому что найти - это получить сильный удар нового зла. Удар, отягощающий и без того непосильную ношу...

3. Я и сон.

         Вот же... Чтобы убедиться, что не всё ещё пропало, и наш пароход движется таки по воде, а не внутри её, подобно подводной лодке, только вертикально вниз, я  вскочил с качающейся койки и выглянул в "люмик". Однако болтанка стихает... И в небе вроде ни ангелов, восходящих, чтобы получить под опеку новые души, ни чёрных бесовских фигур, пропадающих неизвестно куда, но видимо, за тем-же, нет. Уф. Да. Стихает. Уже начинает светать, и волны не взлетают на десять метров, ударив в форштевень. Время? О... Можно ещё часок поспать. Что же я делал в конце сна? Шёл у свету или убегал от него? Не помню. Самое главное, как и всегда во снах - оборвалось на самом интересном месте. Однако, судя по тому, что сон приснился не в ясный лунный штиль, а в этот ураган - меня таки предупреждали, а не успокаивали...
        Да и последним моим ощущением от сна был - ужас. Я даже подумал, что мы утонули...
          Но через две недели я забыл этот сон. А сегодня, когда стою на рейде Новороссийска и не могу сойти, потому что ещё работать ... И меня разъедает тоска... Сегодня почему то вспомнил. Вспомнил и решил записать. Чтобы не забыть больше.