жамосьев

Сизый птенчик, прыг-скок, лапку подтягивает. Повредил, кроха. Глазки то бусинки. Поблескивают, а выражать ничего не выражают. Тупые что ли.

Саможьев крепко взял пальцами птенца за тонкую шейку и сдавил. Птенец затрепетал, забил коротенькими крылышками, заклокотал тихонечко. Саможьев приподнял птичку к самому носу и стал смотреть той в глаза. В глазах ничего не было, ни страха, ни возмущения. Точно тупые. Саможьев с хрустом пришлепнул птенца о столешницу, только мокрое место и осталось.

Смахнул размазню на пол и посмотрел на ногти. Заусеницы убрать. Ногти подпилить и почистить. Стыд и срам с такими щеголять. Птенчик, ты что, забытый, потерянный. Цып-цып. В глаза смотри. Че морду воротишь. Саможьев вдавил большим пальцем головку птички в столешницу. Птенец яростно заработал крылышками, заюлил на месте как заводной. Головка хрустнула, причмокнув. Расплылся по дереву грязноватый, розовенький как марганцовка плевок.

Саможьев понюхал пальцы. Курятником пахнет. Помёт лапчатый. Голубятни не такие. Там городской душок. Крыши рядом. Пацаны. Голубь птица почтовая. Голубь птица мира. А не то что эти. Цыплята. Не вырасти вам в петухов. Мастью не вышли. Саможьев поцыкал язычком, подзывая пятнистого птенца, гуляющего вразвалку. Не надо бояться. Сюда иди. Папке в ладошку. Саможьев протянул птенцу открытую ладонь и тот доверчиво с ленцой запрыгнул прямо в неё.

Что с глазами? Саможьев поднес ладонь с птичкой ближе к лицу. Та же петрушка. Тупой ещё тупее. Саможьев с размаху прихлопнул ладонь с пассажиром второй ладонью и жестко сдавил их вместе. Как щипцы. Сквозь расщелину между ладоней просочилась тонкая нервная струйка свекольного цвета.

Саможьев раскрыл ладони и удивленно рассматривал образовавшуюся кляксу. Из кляксы торчал похожий на зубочистку клювик в перепачканном чем-то серым перьевом ожерелье. Данила, ты тут? К телефону подойди. С института звонят. Мать стояла на кухне, чистила картофель и собирала что есть на рассольник. Саможьев любил материнскую стряпню, а не любил он суету и весеннюю слякоть. Грязно, неряшливо было на улице. В институт тащиться через весь город да вы совсем ополоумели. Ради чего. Аспиранты, так те тупые. Они кропать кропают, а все впустую. Глазками хлопают, чужую тупость за свою выдают.

Саможьев откусил заусеницу, поигравшись с ней и выдрав под конец с самым корнем. Кровь была безвкусная, но всё-таки не водица. Мать зашла в комнату и поставила на стол миску. Здесь тебе перекусить. До ужина далеко ещё, чтоб живот не бурлил. Салатик. Саможьев выразил краткие слова благодарности. Забота о нём со стороны матери была трогательна.

Саможьев заглянул за занавеску. В самый угол забился птенец. Головка была будто помечена зеленкой. Саможьев задорно «пошел» к нему пальцами. Топ-топ. Стой кто идёт. Отвечай кому говорю. Птенец больно клюнул в палец. Данила от неожиданности ойкнул и чуть не опрокинул миску. Прямо в место, откуда заусеницу выкорчевал, и клюнул, зараза! Данила сорвал занавеску, навалил её на птенца и стал давить всем телом, хрипя и тихонько повизгивая. Пока под занавеской не стало совсем пусто и плоско. Закончив, Саможьев удовлетворенно откинулся на стуле и стал тщательно пережевывая куски поглощать салат. Взгляд его упал на каплеобразную лампу торшера. Та тускло пылилась под коричневым абажуром.

На абажуре прикорнул нахохлившийся птенец, совсем желтенький с веселым хохолком. Саможьев отставил миску и на цыпочках подкрался к торшеру.