Прекрасный мир, далёкий век

 Четвёртый день восьмого лета
второй недели волшебства.
В светёлку тесную поэта
вползают тощие слова.
Он кормит их овсяной кашей,
божится холить и растить.
Но не велит с чухонкой Глашей
не по-французски говорить.
 Скрипит перо, от мыслей жарко,
нажим: то чётче, то слабей.
А Глаша - попросту кухарка,
ей что анапест, что хорей.
 Кивает важно, но не хает,
хотя не смыслит ни черта.
Она немножечко глухая,
почти что - женщина-мечта.
Ворчит под вечер как валторна,
а поутру - совиный смех.
Но так добра и беспритворна,
и кофе варит лучше всех.
 Она оценит непременно,
к поэту в музы не стремясь:
и в уголочке - нотабене,
и строк таинственную вязь.
 Она - богиня сковородок
и королева котелков,
а он в быту стыдлив и кроток,
и совершенно бестолков.
Её глаза, как всполох синий,
уста, как донниковый мёд,
она тоскует по России,
когда "Соловушку" поёт.
Когда речную чистит рыбу,
печёт "калитки" на обед,
и от Уэльса до Магриба
другой такой в помине нет.
Она, как редкостная птица,
как детства свет, что не сберёг.
А он мечтает с ней зарыться
в душистых трав колючий стог.
С ней засыпать и просыпаться,
и ладить рифмы набекрень,
густых волос её касаться,
и декламировать весь день.
 И он читает ей сонеты,
почти великий человек...
Четвёртый день восьмого лета,
прекрасный мир, далёкий век.