незаметно настала пора рифмованных некрологов

Господь — пастырь мой, дитя.
Я ни в чём не буду нуждаться…
И бегут по злачным пажитям
сёстры мои и братцы —
Я отстаю, но однажды и я
смогу к ним добраться.

А пока предстоит проститься и обрыдаться:
хриплое меццо, рваные танцы,
оплатить квитанции, придумать ужин.

В своих же глазах – я Уже, пизже, моложе:
упругое тело, нежная кожа.
Люся может? Конечно может.
В моей картине мира – я часть его.
Я – частица, что из него создана
и в него возвратится,
но не в тридцать.
Сука, не в тридцать.

Как вместить в себя смертность чужую,
смертность родную, смертность внезапную –
что раздевает за запонкой запонку,
снимает ношу костей и мяса,
не точит лясы – точит,
как вода точит камень.
И ничего, ничего после себя не оставит –
ни реснички, ни волосинки.
Лишь память.
Большую ли? Малую? Кто же знает.

Спасибо, конечно, за мотивацию –
жить на полную,
ничего не ставить на паузу,
вырвать себя у города,
потрогать траву и розу,
лозу, что начинает виться,
подумать о сути вещей,
отбросить гонор.
Мои вам поклоны, овации —
но вы видели наши лица,
слезами замаринованные?
Ну камон… Вы чего вообще?
Какие похороны? Какие проводы?

Мне так жалко. Я так скучаю.

Кораблик отчалил, поплыл,
добрался до края.
Вы как там – устроились?
Чемоданы распаковали?
Пришлите чайку. Голубя.
Да хоть целую стаю.
Вышейте в небе сияющей звёздной нитью
–
как-нибудь маякните,
что смерти нет,
не было
и никогда не настанет.
—

Анне, Лёльке, Жене, Максу и Алишеру