Сорняк

Сиреневые кисти за окном: будто кто-то вытряхнул из ведер фиолетовую краску. Смотрю на них и думаю: "Вот оно, выздоровление". Тело больше не скрипит ржавыми шарнирами, в легких вместо пепла - ветер, холодный, колючий, но живой. Только вот компас внутри по-прежнему сломан. 
Каждое утро начинаю с эспандера. Сжимаю резину до дрожи, будто выжимаю из пальцев память. Шестнадцать килограммов - смешно, правда? Будто можно отмерить боль в повторениях. "Двести раз", - шепчу, а сама считаю дни без снов о нем. Семь. Всего семь. Восьмой сбили рекомендации в соцсетях. Алгоритмы - те еще садисты, подкидывают прошлое, как котов под дверь. 
На прогулках обхожу кусты сирени стороной. Знаю, что пахнет - не им, а землей и дождем, но все равно сжимаю челюсть, будто от укуса пчелы. Вчера коллега прислала мем: "Когда прошлому есть, что тебе сказать, оно обязательно тебя настигнет". Ответила смайликом. Смайлик - это новый способ кричать в подушку. 
Вечерами практикую дыхание: вдох на четыре счета, выдох - на восемь. Легкие расширяются, а где-то между третьим и четвертым ребром - щель. Туда проваливается все: обрывки его голоса, тень на стене, похожая на тот профиль, цифра 27 (дата, когда мы познакомились?). Иногда кажется, что болезнь не ушла, а переродилась: вместо вируса — виртуальность, вместо кашля — ком в горле, который не выплюнешь, не проглотишь. 
Врач обрадовал: "Рубцы затянутся". А я молчу, потому что знаю — некоторые шрамы не на ткани, а на карте памяти. Ложусь спать с мыслью: "Завтра будет легче". Просыпаюсь с тем же сорняком под ребрами. Выдергиваю, бесполезно: завтра он будет снова на том же месте. 
Майский дождь стучит в окно, а я пишу в блокноте: "Любовь - это когда твое "здравствуй" и "прощай" сливаются в один звук, как эхо в пустой квартире". Стираю. Пишу: "Любовь - это пневмония души". Стираю. Оставляю страницу пустой. Может, так и надо - не давать словам права на то, что и без них пульсирует в темноте.
Раньше любовь была хоть и несчастной, но рациональной: как аккуратная грядка с табличками "посажено-выращено-умерло". Она возникала после суток вместе: отмеренных, как чайная ложка сахара в рецепте. Признания падали с чужих губ, как спелые яблоки, и я ловила их, зная заранее вкус - сладкий с горечью сердцевины. Но эта… Эта проросла сквозь асфальт лихорадки, вопреки логике, вопреки свету. Абсурдная. Незваная. Без корней и причины. И все же: сорняк оказался мудрее роз. Он не просил воды, не ждал солнца, не требовал слов. Просто рос, разрывая бетон моей рациональности, и в щелях показывалась земля: настоящая, живая, пахнущая не болью, а возможностью. Может, это и есть исцеление: не вырвать, а научиться дышать рядом с тем, что не вписывается в твой аккуратный план?
Теперь, когда я сжимаю эспандер до онемения пальцев, то знаю: резина сопротивляется ровно настолько, насколько я сама позволяю ему оставаться призраком. А сорняк меж ребер, оказывается, умеет цвести - фиолетовым, как май за окном, ядовитым и прекрасным. Неужто это он, а не я, все время поливал те самые сиреневые кисти?
P.S. Сегодня кашлянула - без крови, но с горьким привкусом. В зеркале ловлю свой взгляд: "Ты же сильнее этого". Киваю. Не верю. Зато май верит за меня - каждый день раскрывает по фиолетовому лепестку, будто напоминая: даже сорняки когда-то цветут.