учитель, который умел плакать

Иногда ученики замечали, что когда он пишет мелом на доске, буквы получаются будто мокрыми. Будто кто-то только что провёл по ним пальцем.
— Дождик пошёл, — говорил он и улыбался.
Хотя дождя в классе никогда не было.
Он не был старым. Он был учителем с самого начала. Будто родился сразу с журналом в руке. Его не помнили мальчиком. Даже те, кто жил на его улице, говорили, что он всегда был взрослым, и сразу — в пальто.
Он никогда не повышал голос. Даже когда кто-то разлил чернила на карту мира, он только вздохнул и сказал:
— Ну вот, Атлантика снова потерялась. Придётся искать.

Он умел объяснять. Даже самые скучные вещи — дроби, углы, параграфы — начинали звучать, как сказки.
— Подумай, — говорил он, — дробь — это когда у целого появилось сердце. Маленькое. Но своё.

Весь город знал: он один из тех учителей, кто помнит имена даже через двадцать лет.
— Ты — та, что рисовала корабли
— А ты писал сочинение про пса, который умел дышать под водой.

Но не это было главное. Главное — что он иногда плакал.
Не так, чтобы в голос. И не так, чтобы слёзы катились. Просто будто становился мокрым изнутри.
Как земля, когда она долго ждёт дождя, а он уже был. Никто не знал, почему. Иногда — после рассказа кого-то из детей. Иногда — посреди темы.

Однажды он расплакался, когда на вопрос: «Почему падают листья?» мальчик сказал:
— Потому что деревья устают держаться.

С тех пор в городе говорили: «Если ты расскажешь что-то очень правдивое — учитель может прослезиться».

В последний год он стал писать чуть тише. Смотрел в окно чуть дольше.
А потом однажды просто не пришёл.

Класс вошёл. Доска была чистой. Только внизу, белыми пыльными буквами, кто-то написал:
“Если когда-нибудь вы почувствуете,
что слёзы идут сами —не бойтесь.
Это значит: вы остались настоящими.”

Некоторые говорили, он уехал. Другие — что стал деревом, которое шепчет детям по ночам. А кто-то нашёл в старом учебнике письмо:
“Когда я был маленьким, я думал, что учителя не плачут
Потом — что они плачут, но тайно.
Сейчас — что если никто не плачет,
значит, никто уже не слушает”.