Дневник 201 Рубцов

***
  Рубцов умел, в общем-то, интимный пейзаж, что тут вот, под рукой, наделить в итоге пространством вёрст и земель и объёмом времени – исторического времени.
  Попадает на глухое и заброшенное сельское кладбище, а гимн его любви к месту, «где каждый смертный свято погребён», простирается на «тысячу земель», «по всей земле».
  Звезда полей, свет её, назначен «для всех тревожных жителей земли».
Лесной хуторок доброго Фили и его бескорыстное и непритязательное бытование выводят к миру справедливому, - Миру.
  Рубцов почти всегда благородно и благодарно сшивает пространство малой родины с её необъятными просторами, никогда не впадая в эгоизм единичного созерцания, как бы всегда имея в сердце своём других людей и другие земли, им сочувствуя, о них думая, заботясь.
  Полёт его прославленных журавлей обнимает всю Русь. «Бессмертные звёзды» мерцают для всех.
  Необыкновенно хорош, человечен такой расклад его поэзии: от малого, личного – к общему, всерусскому и даже всечеловеческому.
  Пленительно, волнующе сочетание в его стихотворениях милых деталях русского бытия с их мощным убеганием в исторические дали, в «пыль веков».
  Бесконечно укрепляют такое свойство Рубцовской поэзии бесчисленные дороги, пути, тропы, трассы, речки и моря, мосты и переправы, пароходы и поезда, телеги и машины.
  Всегда почти есть сильный, ощутимый вектор Пути, открывающий мыслящееся пространство, объём Родины, её души, духа!
  И даже если ничего такого нет, что внешне увеличивало бы просторы и нашу сопричастность общей нашей Земле и Судьбе, России, Руси, то сила простых и магических слов такова, что она всех нас делает детьми, счастливыми пленниками картин, воссозданных поэтом:
Школа моя деревянная!..
Время придёт уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать. –

  И мы все оказываемся в ласковом и печальном объятии личных (и всё-таки во многом общих!) воспоминаний.

***
  У Паустовского в «Повести о жизни» в новелле «Мопассанов я вам гарантирую»:
  «Особенно одна песня поразила Бабеля, и потом в Одессе мы её часто напевали, каждый раз всё больше удивляясь её поэтичности. Сейчас я забыл слова этой песни. В памяти остались только первые две строки:
Звезда полей над отчим домом,
И матери печальная рука…

  Особенно томительной и щемящей была эта «звезда полей». Часто по ночам я видел её даже во сне – единственную тихую звезду в громадной высоте над сумраком родных и нищих полей».
  Сколько пропутешествовала эта «звезда полей», пока не разгорелась «ярче и сильней» в стихотворении Рубцова?
  И как верно Паустовский, в общем-то, проговорил потаённые черты поэзии Рубцова: «томительная и щемящая», «сумрак родных и нищих полей»… Проговорил, ничего не зная о поэте.
  Пусть говорят о возможной мистификации со стороны Бабеля (он вполне мог!), и никакой кубанской песни не было с такими словами, а придумал он сам, - пусть!
  Строчка вспыхнула, перебежала в стихотворение Владимира Соколова. Но на гениальную высоту поднял её только Николай Рубцов.
Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...