Плюшкин

Кто сей старик? Иль баба в ветхом платье?
Не разберёшь сквозь грязь и седину.
Лицо – как будто съёжилось в проклятье,
Глаза – два уголька, ушли в темь, в глубину.
В заплатах весь, в пыли и паутине,
Живой мертвец в своей усадьбе-склепе стынет.

Он был богат когда-то, жил семьёю,
Хозяйством крепким славился окрест,
Но скупость чёрной въелася змеёю,
Иссохла грудь, на сердце – тяжкий крест.
Всё копит хлам, гнилушки, старый сор,
И в каждом видит лишь презренного – вор.

Поместье – призрак. Тлен и разрушенье,
Заглохший сад, амбары без зерна,
Где плесень, мрак и душ умерщвленье,
Где жизнь сама, как будто не нужна.
Крестьяне мрут, а барин прячет грош,
На что ему богатство? Не поймёшь.

Забыты дети, внуков он не знает,
Любовь и ласка – чуждые слова,
Лишь страсть одна им слепо управляет –
Чтоб ни одна копейка не всплыла.
Он сам себе тюрьма, и страж, и пленник,
Души своей заброшенный подельник.

И Чичикову рад продать он души,
Что мёртвыми лежат в его краях,
Лишь бы барыш какой-никакой нарушить
Могильный сон, развеять пыль и прах.
Торгуется за тлен, за список лживый,
Скупец смешон в своей тоске трусливой.

Вот человек, дошедший до предела,
Где скаредность убила в нём Творца,
Душа его давно окаменела,
Нет у паденья этого конца.
Предупрежденье всем – не собирайте прах,
Чтоб не истлеть при жизни, впотьмах.