Собакевич

Медведю бурому подобен он фигурой,
И поступь тяжела, и взгляд из-под бровей,
Лицо обрублено топорною натурой,
Неловок, прочен, чужд пустых затей.
В нём крепость есть, земли сырой основа,
Но духа лёгкого не сыщете ни слова.

Всё прочное ценил – обед, добротный дом,
Культуру презирал и всякий вздорный свет,
Мошенником считал любого за столом,
И пользе лишь одной служил десятки лет.
Надёжность – вот его единственный кумир,
А остальное – тлен и суетный эфир.

В именье всё стоит – не сдвинуть и веками,
Столы дубовые, комоды тяжелы,
Порядок грубый виден меж домами,
Крестьяне – кряжисты, надёжны и целы.
Нет тонкости ни в чём, лишь толщина и вес,
Хозяйский глаз за всем следит окрест.

Жена ему под стать – Феодулия Ивановна,
Без грации пустой, крепка, как он сама,
В ней та же плотность, та же суть державная,
Хозяйка верная поместного холма.
Их быт – незыблемый, простой и вековой,
Союз двух крепостей под крышею одной.

И Чичикову он, торгуясь без прикрас,
За души мёртвые назначит высший балл,
В покойниках узрит хозяйский верный глаз,
Как будто каждый жил и пользу подавал.
Расчётлив, груб, но в сделке прям и твёрд,
Кулак помещичий, лишённый всех щедрот.

Вот образ крепостной, тяжёлой Руси старой,
Где сила есть, но дух в материи увяз,
Где каждый угол мечен выгодой и карой,
Где нет мечты полёта, лишь прищуренный глаз.
Собакевич – столп, но столп без красоты,
Земной, надёжный страж поместной пустоты.