Всемогущий

Алексей шёл, неторопливо переставляя ноги и поглаживая пролетавшие мимо облака. Он мог мгновенно оказаться в любой точке созданного им мира, но иногда хотелось просто неспешно погулять, подставляя грудь тёплому солнышку. В этом мире он был всем: и солнышком, и облаками, и высоким костлявым мужчиной сорока лет, с худым лицом, впалыми щеками, высоким лбом и синими глазами, смотревшими на мир с детским удивлением.

Он знал, что это лицо когда-то принадлежало ему, но теперь было лишь одной из многих масок.

Внизу кочевники совершали набег на деревню. Алексей чувствовал их весёлую ярость, его сердце замирало от предвкушения богатой добычи, чресла сладко ныли, ожидая мига, когда он сможет вонзиться в жаркую податливую плоть испуганной поселянки. И одновременно холодный ужас перехватывал дыхание, а руки судорожно прижимали к себе младенца. Алексей был этим кричащим младенцем, и испуганной матерью, и стариком на дрожащих ногах, чьи пальцы вцепились в старый меч, а глаза ожидали мига, когда дверь амбара распахнётся и воняющая кровью и потом туша кочевника замрёт в проёме. Старик молился, чтобы ему хватило сил нанести свой последний удар и умереть в бою, как и положено воину. Как кочевник он направлялся к этому сараю в предвкушении добычи и женщин, как старик он ожидал славной смерти. Как перепуганная мать он вжимался в угол, закрывая рот плачущему ребенку.

Мир по имени Алексей имел своё начало. Алексей помнил яркий свет встречных фар, побелевшие от напряжения руки, вцепившиеся в руль, и бесконечно медленно приближавшееся лобовое стекло. Дальше была вспышка, и бешено вращающаяся световая спираль разреженного, мерцающего и переливающегося всеми цветами радуги тумана сгустилась в мир.

Очень скоро Алексей понял, что этот мир абсолютно послушен его воле. Дорога появлялась под его ногами, и он был и ногами, и дорогой. Повинуясь мимолётной мысли, вырастали горы и так же мгновенно исчезали, сменяясь пустотой или морем. В этом мире были и люди: они суетливо бегали по своим делам, сидели в офисах, дрались, совокуплялись, торговали на базаре, били кузнечным молотом, плескались в джакузи и горели на кострах. Алексей чувствовал их страх, жажду, боль, вожделение, думал их мысли, говорил их голосами и слушал их ушами. В этом сплошном потоке сменяющих друг друга жизней жизнь самого Алексея оставалась бледным воспоминанием. В этом воспоминании был город, название которого Алексей не помнил, и женщина, чьё лицо он не помнил, но чей голос иногда звучал, доносясь ниоткуда.

Вначале Алексея забавляла его роль всемогущего творца, но если знать, что всё является твоим творением, то становится скучно. Все разговоры в этом мире могли быть не больше чем внутренним диалогом. О чём будет говорить с собой всемогущий? Поэтому Алексей просто отдался потоку чувств и ощущений, притворяясь перед самим собой, что он не управляет событиями. Неожиданное возникновение всего окружающего было интересней, чем знание о том, что должно произойти.

Драма в поселении подходила к финалу. Алексей отбил слабый выпад старика, и его топор со смачным хрустом пробил черепную кость. Насладившись вспышкой предсмертного ужаса и почувствовав, как из его тела уходит жизнь, он испытал сильную эрекцию. Повернувшись к женщине, Алексей вырвал младенца из её рук и небрежно откинул в сторону.

Она закричала — но её голос странно слился с другим, далёким, женским...

«Алёш, ты меня слышишь?»

На миг мир дрогнул.

Но Алексей уже схватил женщину за грудь, впился в её шею, втолкнул себя в неё. Боль, страх, жаркое сопротивление плоти — всё смешалось в вихре. Замерев от ужаса, Алексей смотрел, как его большие грубые руки схватили налитые молоком груди. Он чувствовал боль от своих пальцев и нестерпимое напряжение члена, пронзающего неподатливую плоть. Его ноздри втягивали коктейль из запаха молока, крови, пота, коровьего навоза, немытого тела, страха и вожделения. Смесь страха, мужского возбуждения и жаркой волны, поднявшейся из лона женщины, была непередаваема. Весь мир сгустился в точку неимоверного блаженства и взорвался в оргазме.

И вдруг —

Тишина.

Он сидел на берегу озера. Ветер шевелил его волосы. Ни деревни, ни кочевников, ни криков. Только вода, небо и...

Голос.

«Прощай, дорогой. Я завтра опять приду. Мы дочитаем твои любимые исторические романы.»

Алексей обернулся — но никого не было.

А потом —

— Марина?

Имя вырвалось само. Откуда он его знал?

Марина смахнула слезу и одёрнула юбку. Она была высокой, стройной, с тёмными волосами, собранными в небрежный хвост. Её лицо — милое, но уставшее — казалось старше своих тридцати лет. Тени под глазами, чуть потрескавшаяся помада.

Она подняла книгу с пола — на обложке красовался круглолицый монгол.

«Опять эти кочевники...» — подумала она с грустью.

Пальцы её дрогнули, когда она дотронулась до руки мужа.

— Алёш... — прошептала она. — Хватит уже спать.

Но он не отвечал. Только монитор мерно пищал, отсчитывая удары сердца.