Забытые тетради. Стихи о войне. Часть 4

Забытые тетради. Стихи о войне. Часть 4.

Самуил Маршак.

Берлинская эпиграмма.

«Год восемнадцатый не повторится ныне!» -
Кричат со стен слова фашистских лидеров

А сверху надпись мелом: «Я в Берлине».
И подпись выразительная: «Сидоров».

Анна Ахматова.

Клятва.

И та, что сегодня прощается с милым, -
Пусть боль свою в силу она переплавит.
Мы детям клянёмся, клянёмся могилам,
Что нас покориться никто не заставит.

Ленинград июль 1941 г.

Мужество.

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мёртвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесём,
И внукам дадим, и от плена спасём
   Навеки!

Февраль 1942 года

Елизавета Полонская

Беломорск. Апрель.

Бушует Выг, стремяся к морю,
Идёт апрель, не тает лёд…
Девчоночку послали в город,
Она бежит себе, поёт.

Мимо семафора,
Через полотно…
Затемнённый город,
Не блеснёт окно…
Мимо часового
На большом мосту.
Чистый детский голос
Льётся в темноту.

Не потому поёт она,
Что весел день вчерашний,
А потому, что ночь, война
И ей немного страшно.

1943 год

Вера Инбер

Трамвай едет на фронт.

Холодный, цвета стали
Суровый горизонт…
Трамвай идёт к заставе,
Трамвай идёт на фронт.
Фанера вместо стёкол,
Но это ничего,
И граждане потоком
Вливаются в него.
Немолодой рабочий –
Он едет на завод,
Который дни и ночи
Оружие куёт.

Старушку убаюкал
Ритмичный шум колёс:
Она танкисту – внуку
Достала папирос.
Беседуя с сестрою
И полковым врачом
Дружинницы – их трое –
Сидят плечу плечом.
У пояса граната,
У пояса наган,
Высокий бородатый –
Похоже, партизан,
Пришёл помыться в баньке,
Побыть с семьёй своей,
Принёс сынишке Саньке
Немецкий шлем – трофей -
И снова в путь дорогу,
В дремучие снега,
Выслеживать берлогу
Жестокого врага,
Огнём своей винтовки
Вести фашистам счёт…
Мелькают остановки,
Трамвай на фронт идёт.
Везут домохозяйки
Нещедрый свой паёк,
Грудной ребёнок – в байке
Откинут уголок –
Глядит (ему всё ново).
Гляди, не забывай
Крещенья боевого, -
На фронт идёт трамвай.
Дитя! Твоя квартира
В обломках. Ты – в бою
За обновленье мира,
За будущность твою.

Ленинград. Ноябрь 1941 г.

Илья Эренбург

***
Белеют мазанки. Хотели сжечь их,
Но не успели. Вечер. Дети. Смех.
Был бой за хутор, и один разведчик
Остался на снегу. Вдали от всех
Он как бы спит. Не бьётся больше сердце.
Он долго шёл – он к тем огням спешил.
И если не дано уйти от смерти,
Он, умирая, смерть опередил

1943 год

Алексей Сурков

Вьётся в тесной печурке огонь.
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.

Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.

Ты сейчас далеко – далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.

Пой, гармоника, вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От моей негасимой любви.

Под Москвой. Ноябрь 1941 года

Михаил Исаковский.

Враги сожгли родную хату…

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошёл солдат в глубоком горе
На перекрёсток двух дорог,
Нашёл солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него,
Сказал солдат: «Встречай Прасковья,
Героя – мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, -
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришёл…»

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только тёплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой:

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришёл к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил – солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шёл к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

1945 г. (Также его песня «Катюша», «Снова
Замерло всё до рассвета»)

Максим Танк. (с белорусского)

В метель.

Метели космы ледяные
Да ветра ошалелый вой.
Стоит фашистский часовой,
Клянёт буран, снега России,
Что занесли огонь костра,
Коней, обоз, палатки, хаты
И крест могильного бугра,
Где спят германские солдаты.
Сон морит. Мрак всё гуще, гуще,
Лицо студёный град сечёт,
Под китель липкий страх ползёт
С протяжным стоном тёмной пущи.
Вдруг заметалась чья – то тень.
«Стой, кто идёт?» Лишь ветер жёсткий
Да черный столб на перекрёстке
У перепутья деревень.
Но столб ли это?
               «Эй, Да кто ты?»
И вот сквозь отдалённый лай
Он слышит голос: «Не стреляй!
Свои. Солдаты третьей роты.
Идти за Рейн решили мы.
Домой нас погнала невзгода,
Чтобы позор страны, народа
Фашистов чёрной кровью смыть!»
Их каски пулями пробиты…
Один без глаз. Другой в бинтах.

Стоят, мерцая жестью блях,
Едва лохмотьями прикрыты.
«Мы наступали под Москвой.
Нас тут земля не принимает.
А дома семьи ожидают…
Ну, как? Пропустишь, часовой?»
Из рук винтовка выпадает:
Он понял – трупы перед ним.
Что делать, думает, гадает.
И ужас немца опалил.

Солдаты в снежной тонут мгле,
Они растаяли, как тени.
Что это – сон или виденье?
Но след белеет на земле…

Из тёмной пущи путь неведом,
И страхом веет от земли,
И часовой ступает следом
Туда, где призраки   прошли.

Вокруг дымятся пепелища…
И, голый мучая бурьян,
Кружатся хлопья, будто ищет
Врагов разгневанный бурьян.

1942 г.

Кулешов Аркадий. (с белорусского)

Сосна и берёза.

Планету в руках своих держат верней
Надёжного троса
Могучими пальцами цепких корней
Сосна и берёза.

От дыма до пара в котле судовом,
В нутре паровоза
Прошли они трудным и жарким путём –
Сосна и берёза.

Легла на их плечи всем грузом война,
Окопная проза.
Гробами солдатскими стала сосна,
Крестами – берёза.

Сникал тузы, что вершили разбой
(Где чванная поза?),
Когда пере ними вставали с петлёй
Сосна и берёза.

Но нелюди снова вербуют солдат,
И зреет угроза,
Что сами свой век под крестом завершат
Сосна и берёза.

На зёрна, упавшие в лоно земли
Глядят они косо,
Те пахари смерти, чтоб впредь не росли
Сосна и берёза.

Над ними ракетный проносится звук
И гул бомбовоза –
А что, если выпустят Землю из рук
Сосна и берёза.

Над братской могилой.

Есть над Старою Руссой
Деревня такая – Лажины.
Как у нас в Беларуси
Там вербы растут и рябины.

Там деревья
Весной на погосте
Цветут,
Как в Беларуси,
За деревней
Фашистские кости
Гниют,
Как в Беларуси.

Там могила есть братская рядом
С деревней Лажины,
Белорусские парни
Там головы честно сложили.
Мы без слёз их хороним
И помним
О клятве своей неизменной.
Наши слёзы стыдятся
Винтовок и касок военных.
Мы не плачем, хоть знаем:
      Не просто солдатские кости
Прячем мы под холодный песок
      На печальном погосте.

Засыпаем глаза мы и губы,
      Что жарко любили,
На которых от жён поцелуи
       Ещё не остыли.
Сыплем землю на руки,
       Которые сына носили,
Сыплем землю на ноги,
        Что землю свою исходили.
Ноги просятся встать,
         Их дороги войны не согнули,
Но вогнали в могилу
         Их силу
                Фашистские пули.
Руки просят обнять
Сиротинок несчастных, голодных,
Но уже не подняться, не встать
Им из братской могилы холодной.
Хоть и эта земля
          Принимает их с воинской честью
Но хотят они видеть
          Хоть горстку земли из Полесья.
Только где её взять? Как они Беларусь покидали,
То в дорогу с собою
Мешочки с землёю не брали…
Что им горстка земли, если вся им нужна непреложно,
А в мешочке дорожном
Вместить её всю
Невозможно.
Ты попробуй в дорогу забрать
                Эти нивы, луга и криницы,
Эти пущи, что в сердце,
                Лишь в сердце сумеют вместиться.
Беларусь моя, как же хочу тебя видеть я снова,
Весь чабор твой и вереск лесной,
Чуять запах сосновый…
Сердце просит в пути повстречаться
С тем, что с детства любили,
Я тумана хочу наглотаться,
И ветра родного,
И пыли,
Наглотаться хочу за себя и за них,
Им не встать - их песок засыпает;
Мне небес не хватает твоих,
Мне твоей синевы не хватает…
Мы друзей засыпаем землёй –
Ленинградцы, татары, узбеки, -
И клянёмся мы кровью чужой               
Напоить белорусские реки.
Мы салют отдаём,
               Помним клятву твою неизменно.
И не плачем мы –
                Слёзы стыдятся доспехов военных.

1942 г.

Микола Сурначев. (с белорусского)

Месяц раненный.

Месяц, раненный скрылся в лесу,
Бор в снегу – поседелый будто
Не стихай же, секи по лицу
Нашей полночи ветер лютый!

Градом выморозь каждый вдох,
Чёрным дымом заполни веки,
Чтоб захватчик ослеп, оглох,
Чтоб и след замело навеки.

Чтобы вражьих зрачков огни,
Стекленея, летели мимо.
Не жалей их, метлой гони
Из просторов Отчизны милой.

Нагоняй на них лютый страх,
Белорусских равнин раздолье.
Месяц, раненный скрылся в кустах,
А буран свирепеет в поле.

1941 г.