Злотишники

     "Шелк не рвется, булат не гнется, а золото ржой не берется".

В кабаке был туго накурено. Сладковатый дым бийской махорочной крупки слоями лежал у большой, протопленной еще с ночи, русской печи. Народу в питейне было, что соленого тугунка в бочке, но было не шумно. В кабаке гуляли чинно, по-сибирски, без столичного шалопутства и озорства.
У дальнего, под большим окном, стола сидел знаменитый, на всю Южную Сибирь золотушник  Апраксий Филимонович Ермаков и его  старший внук Тимоха, который забыв закрыть рот от удивления слушал очередную побасенку деда Апраксия.
Который назидательно потрясая изуродованным по молодости в забое указательным пальцем не громко, но так чтобы было слышно старательному люду за соседними столами вещал:
- У тятьки твоего "Есть сошка – золота ножка, куды ни ткнет там «камень самород".
Тимоха усмехнувшись усомнился в сказанном.
- Да разве ж такое бывает дед?
Нагло, глянув варнаком на старика своими мерцающими, словно Николаевские червонцы, глазами в которых то и дело промелькивали шалые искорки, а то и целые кометы.   
- Эва шо!
Распалился задетый недоверием внука Апраксий Филимонович отхлебывая из расписного с золотой каймой блюдца крепкий купеческий чаек.
- Шли как-то с ним по вдоль Марасу уже за кордоном, правым берегом, он вдруг ни с того не с сего оборачивается ко мне и говорит:
- Погоди-ка меня чутка тятя... Я до ветру отойду.
Апраксий поднес к пунцовым, как у молодой девки, губам блюдце и откусив, еще крепкими, но до корней прочифиренными зубами от колотого куска сахара небольшой кусочек, прикрывая от удовольствия, и без того неширокие, как у всякого сибиряка глаза, благообразно зашвыркал чаем, то и дело промакивая рукавом льняной рубахи испарину со лба поминая добрым словом безымянного "ходю", что продал ему за бесценок фунтовый кирпич крупнолистого черного чая спрессованного вместе с ветками отчего-то называвшегося в здешних местах "Шар". Несмотря на то что даже отдаленно не напоминал это геометрическую тело. "Шар" и все тут.
Апраксий, поставив перед собой очередное опустошенное им блюдце, собравшись было подлить себе по особенному, по-ермаковски заваренного чаю, это когда в заварник бросают не как весь православный люд, щепоть в три перста, а по жадному  по-остякски цельную осьмушку заварки. Чтобы позабористей чаек выходил, по пахучей, чтобы с него трясло да потряхивало.
- Ну а далее-то чего?
С ленцой в голосе поинтересовался  Тимоха не выдавая своей заинтересованности.
Апраксий Филимонович сурово зыркнув на внучка, без суеты подлил себе купца в блюдце и только после этого молодцевато подмигнув ему ни то смаому себе, ни то Тимохи поучительно сообщил:
- Шёлк не рвется, булат не гнется, а золото ржой не берется. Чуешь?
И степенно поправив пиджачишко снова поднес к пухлым губам блюдце наполненное запашистым китайским чаем. 
- Какой шелк? Какой булат? Ты про батю чего балакал? Про распадок на Марасу, мол до ветру свернул...
Дед Ермаков не смутившись, что по старости напрочь запамятовал о чем только что брехал, снова подхватил свой рассказ про своего удачливого сына, коего по таежным местам кликали не иначе как Ермак Тимофеевич.
- Выходит значит он из кустов, а в руках  у него вот такой самород!
Старик свободной рукой ухватив из сахарницы увесистый кусок колотой сахарной головы сунул его внуку под горбатый уже не раз ломанный в кулачных стычках нос, истово словно каясь на исповеди  громко прошептал.
- Ей Богу не вру Тимоха! Золотников на пятьдесят!
Тимофей от напряжения мысли вскочил было с лавки, но уже в следующую минуту снова упал на нее.
Дед же Ермаков, по всей видимости для большей достоверности, так саданул куском сахара по скобленой столешнице, что осколки его разлетелись в разные стороны, отчего посуда, что стояла на их столе церковным звоном. 
- И взял и выкинул, мать его за ногу, этот оковалок прямо у речку... Щучий сын!
Закончил дед свою байку картинно, на показ трагически воздев искореженный указательный палец к потолку питейни, словно бы пенял не своему сыну Евлампию за выброс саморода, а самому Богу.
Махорочный дым колыхнувшись все-тки остался неподвижным еще плотнее укутывая большую беленую мраморной пылью печь. И когда наконец-то в воздухе отзвенела тишина старик  промокнув глаза рукавом рубахи обращаясь к внуку плаксиво закончи свой рассказа.
- Вот какой у тебя тятька фартожопый золотушник... Не то что некоторые.
И старик Ермаков, картинно смахнув набежавшую слезу приосанившись гордо, с вызовом в один момент вспыхнувшими  злым угольем глазами обвел людей за близь  стоящими столами. В надежде, что кто-нибудь,из золотушников или еще пуще из только прибывших на Сибирскую землю людишек возразит ему и встанет поперек.
Но никто не торопился нажить себе врагов в лице Ермаковых ибо знали, что вякни старику супротив и он сам или его старший сын, а то и двухметровый внучек Тимоха
в раз накостыляют обидчику, так что придется в земской больнице доктора просить  золотые зубья вставить в замен покрошенных этими варнаками.
Как говорится: "Шёлк не рвется, булат не гнется, а золото ржой не берется".   


                Евгений Ермаков-Алтай продолжение следует.
                02.05.2025 год