Февраль в мае

Птичьи рассветы и майские пчелы в сирени,
Пышной форзиции блики, как солнечный лучик, -
Мне бы такое в сердечко пустили по вене,
Может и стало бы завтра хоть чуточку лучше.
Только ноябрь с февралем поселились поглубже
В сердце моем, принесли туда зимнюю стужу.
Словно не треснуло сердце, пуская наружу,
Как из фарфора, разбитого кем-то, чайную лужу.
С ночи бессонной встречаю зарю на балконе,
Дымом табачным сиреневый дух изгоняю.
Если я сил наберусь - то очнусь на перроне,
На электричке надеясь догнать птичью стаю.
Май, дай мне шанс хоть на каплю пустить тебя в сердце.
Ты победил в этом мире жестокую зиму,
Так почему только мне в нем никак не согреться,
Так почему только мне жить невыносимо.
Ладно, я в деле, давай, испытай мою стойкость.
Хочешь - прорвусь я наружу дождем или снегом,
Хочешь, добавлю в весну холода и жестокость,
Чаячий крик заменю волчьей стаи пробегом.
Ну же, давай, доставай из души мое горе.
Ну же, смотри, как скукожились листья сирени.
Как от удара взметнулось испуганно море,
И протянулись вдоль леса осенние тени,
Оберегая остатки сугробов в низинах.
Люди сказали - черемуха холод приносит.
Знаешь ли, май, не черемуха - сердце в руинах.
Я не одна, кто от боли о вечности просит.

Май дал мне шанс - выпускаю сквозь трещины холод.
Май самый ласковый месяц - о, я оценила.
Горе и смерть – это неутоляемый голод.
Не утолить - заглушить - есть одна только сила.
Май не боролся, он дал аромата сирени,
Черных дроздов поутру и цветущих деревьев.
Я не сражалась - я все отдала без сомнений,
Я опустела, отправив надежду на север.
Видел, мой друг, как в Москве нынче первого мая
Белой крупою покрылись дома? Так встречай.
Это летела надежда, пока что живая,
С верой, любовью и мной - просто к другу на чай.