Последний из нас

Кордицепс цепко сжал сердца', обнажив пышных грёз изъяны и туманом окутан лес, и слова не имеют вес лишь капканы, силки и клетки – там озёра застыли в ложь и деревья укрыли ветки. Сократились дни – извратились нравы. Шелестит поле травами и цикады шумят в дубравах, где рейдеры бравые огнестрельную отраву несут оравой – этот неравный бой был кровавым – и зализывал раны я – пил отвары и кричал по просторам – прочь! Умолял я зверей помочь – их жестокость, как чёрные споры, жгли во мне биполярную ночь. Не желаю я мести, но ненависть в бликах слёз словно звёзды висят – проклинаю в норе охотников, что убили моих лисят. Эти, рыжие, два сердечка в алых струях зари лежат – запах пороха веет злобою и страданием новых жатв... Я их вижу так ярко в памяти, их следы оставляют нить. Отлежусь и отправлюсь к дереву, я лисят свох хоронить. Закопаю останки варварств – лес родимый – безумный тир, ведь от зла тоже есть лекарство – не пускать его в этот мир. Я похоже усну теперь, говорила мне тяжесть век – диким зверем прожил во мгле, но умру я, как человек... Утро. Лес. Где-то птичьи трели – словно ангелы в небе пели, что отправился кто-то в рай...

И кричала от боли Элли: – Джоэл, Джоэл! Не умирай!