Дедушкины сказки

"А чё, не потрепаться от души, коли язык то чешется,
в молчанке то всякое нехорошее, другой раз, мерещится."



Это было давно. Ой, давно. Хотя, что с чем сравнивать – что недавно, что давно, но тогда еще бурлаки были, и по берегам с бичевой ходили, барки таскали за собой на своем собственном пару. Вот, за такие вот береговые гранитные кнехты цепляли, швартовали их к берегу. Этих кнехтов по всему Старо-Ладожскому каналу врыто тысячи еще при Петре Великом, да и само дно канала выложено камнем, чтоб на века. Это сейчас всё заросло илом да травой, а когда барки таскали, канал был, как дом родной, хоть и узкий. А барки и сами были домами на воде, и ходили на них семьями, со всем выводком пацанов, с кошками и собаками, с самоварами, с дымом из трубы от печки, на которой и готовили, и от холодов спасались. На стоянках в лес по грибы, по ягоды, или рыбки на ушицу подловить. Жизнь неспешная была, не такая, как теперь гонка до седьмого пота. Так и жили шкипера этих посудин со своими семьями на всю навигацию, и только на зиму перебирались на сушу, где-нибудь в затоне, куда холода и лед загонят, если не успеют бурлаки дотащить барку до родного берега.

А рыбы то, рыбы всякой было, как при Иисусе Христе или при Рюрике, что в Старой Ладоге на Волхове свое пристанище нашел и жил там своей вольной княжеской жизнью. Сам видел в Новой Ладоге, как рыба выскакивала прямо на берег Волхова, только иди и собирай её в корзину. Так девчонки маленькие из семей без мужиков рыбаков и добывали дополнительное пропитание к столу, чтобы ложке был воз, для ухи свежей, или для жарки. Услышат они, что пароход по реке идет, а раньше шума то было много меньше везде, и пароход далеко слышно, как в нем котёл фырчит и паровая машина крутится, так и бегут на берег с корзинками, и ждут волны от парохода. Как пройдет он, волну по реке разбросит, так берега все в серебре от рыбы, от ельца, сига молоденького, плотвы. Только подбирай быстрее, чтобы не успели рыбешки ускакать обратно в реку с заплестка.
А семьи, где были мужики рыбаки крупную и промысловую рыбу ели и продавали. Ладога кормила сигом крупным, судаком отборным, лещом, язем, голавлем, ряпушкой и корюшкой. А пацаны и баба снетка добывали прямо с берега, когда он тучей поднимался вверх по реке к Ильменю. Тогда еще плотины не было, и рыба свободно ходила и была везде. А попадется в сети балтийский лосось или королевская форель, так её саму-то ели, а икру красную выбрасывали, не уважали, не знали, что – деликатес.

Вот, на Волге да Каме икоркой осетровой, белужьей, да стерляжьей издавна не брезговали, и засаливали её бочками, и даже свежую, только выпущенную из икорных мешков, чуть присолив, на часок, очень даже уважали сами добытчики рыбаки. Особенно после того, как все тони уже сделаны, рыба вся обработаны к вечеру, и на костре варится тройная уха из отборной рыбы. А последняя закладка всегда была чисто из стерлядки, и водочки под конец прямо в котёл немножко подливали для вкуса, и чтобы и назавтра улов опять был.
А белугу не неводом тогда брали. Она любой невод порвет. По двести кил рыбки! На самоловы белугу промышляли. Снасть это простая и варварская. Натягивали пеньковый канат через реку, поперек, так, чтобы он в метре от дна был, а на него вязали веревки-поводки с крючками самоловами. Эти крючки заказывали в кузнецах, где их и ковали, и калили, и затачивали острее иглы. Крючки были большие, цельё - двадцать-тридцать сантиметров, но не тяжелые. Тогда они сами цепляли белугу за бок, а чаще за хвост, когда она мимо него проходила вплотную. А ей бедной некуда деться. Она рыбка донная, и голову всё время навстречу течению держит, когда спячивается, и не видит, что сзади неё эти самоловы её ждут. Хвостиком вильнет, а крюк к ней и приклеится, и вопьется в тело. Она дернется, бедная, в сторону, а там её другой уже крючок хватает, а потом течение её уже разворачивает вниз башкой, и ждет она своих мучителей, убивцев. А бывало, эти же самоловы самих рыбаков цепляли за плечо, или за спину, если они не успевали срезать вовремя поводок, когда снасть с добычей выбирали. У многих самоловщиков-белужников были вырваны куски их мяса с тела. Хорошо если успеет отсечь поводок ножом, а то белуга под конец и утащить с собой на тот свет запросто может, хоть и провисела обездвиженная, вся в крючках, на дне, уже долго.

Вот, на Волге я и видел, когда еще пацаном был те огромные, размером с самую большую тыкву, человеческие черепа. Была гроза, а мы с дружком моим Санькой спрятались под береговой яр, а сверху нас куст немного прикрывал. Дождь лил очень сильный, и почти рядом с нами, метрах в пятнадцати, оторвался большой кусок яра вместе с сосной, которая на нем росла, и из-под него выкатились по склону к воде два этих огромных черепа. И не докатившись до неё, на заплестке они рассыпались. Мы потом смотрели то место, а там только какая-то труха от них осталась, пепельного цвета. Что это было, и чьи черепа, убей бог, до сих пор не пойму.

Ну, ладно, хватит. Пошли спать. А то приснятся тебе эти черепа еще.


© 25.10.2011г. Финн Заливов