Стереометрия. Часть вторая. Глава 1

Глава первая: Ничтожество больших людей


 
1.


"Вот же повадился сановный ипохондрик. " - подумал врач, поднявший глаза на вошедшего. "Стар, как бивень мамонта и здоров, как... Мне в моем-то возрасте иметь бы хоть в половину такие крепкие органы, как у него... Но гонорар... Черт. М-да. Дикость почему за такие деньги мне приходится каждый третий день щупать эти дряблые мясы, а не телеса прекрасных юных нимф? Вот бы два в одном! Но толстый кошель и грудь пятого размера связаны опосредовано.  А вот он и посредник, допустим. К моему несчастью, красивая молодость так редко требует моей опеки. "
 
Проносящееся в его голове не мешало выписывать рецепт, состоящий из внушительного списка плацебо. Возможно, даже, где-то посреди списка проскочили "сиськи", так волновавшие его сейчас, но о том только фармацевт узнает. Эх, иной раз так и подмывало начать рецепт чем-то вроде: «Старому ослу, подавшему сие выдать: …», то-то бы в аптеке было хохоту. Но такое он мог себе позволить разве что в годы сразу после интернатуры.


Проводив посетителя до двери, достал графинчик с коньячком и позволил себе пятьдесят.
 
"Следующий! " этим был прыщавый вьюнош, жаловавшийся на прыщи, собственно.
 
"Проклятый день" - подумал и сел писать новый список.
 
Остаток дня он провел в суетливой заботе о карьере. В этом он был хорош, как всегда, впрочем.


 
2.
Вечер в клубе был спокоен и уверен в себе. Много знакомых лиц. Общество. Были и коллеги, что всегда добавляло уверенности, ибо среди них он явно был не последним. Долгая практика и еще более внушительный список читанного и понятого. Все в его голове стояло ровно по полочкам. Он любил порядок. В мыслях. В остальном же позволял вещам занимать нужные им места. Не жалко. Так много всего на свете, что всему места достанет.
 
В помещении клуба висел густой дым хороших сигар. Курил и он, отговаривавший всегда от этой слабости своих пациентов. Себе же он слабости позволял всегда. Ибо человек. И знал, что не вечен.
 
- А вы заметили ли, коллега, грядет замечательная эпоха. - Услышал он из дыма явно к нему обращенное: Не знаю, как вам кажется, но лично мне - именно для этого времени мы и учились. Вот уж теперь-то никто не назовет нас шарлатанами.
 
К нему обратился запущенный колит, готовый развиться в гастрит и в язву и очень больные почки. Ничего больше он в собеседнике не увидел. Он хотел ответить, но думал о своем. Большую часть его ума всегда занимала жадность. Тем не менее внутри с собой он был честен и всегда искал оправдания: ведь выбранная им профессия предполагала самоотверженность, а порой и жертвенность. Почему-то именно сегодня из его головы не уходил Судья.
 
"Интересно, - думал он, - какие грязные тайны хранятся в памяти и апартаментах этого чистюли? Наверняка все не просто так. И скелеты в его шкафах весьма мясисты. Сколько ему? Помню. Помню. За такой срок, с таким саном можно накопить всякого. А может быть там и маленькие девочки... Чем черт.. - и мальчики. М-да " Его тонкие губы растянулись в похабной улыбке.
 
Ум его подсовывал в голову всяческую чертовщинку. Ловил себя на зависти, но тут же убеждал, что это - не она. Ведь в нынешнем положении и он, добивавшийся всего так долго, добился, наконец, права на всякое. Ему очень жаль было потраченного времени. Врач всегда завидовал таким, как судья, которым все упало в руки сразу. Сам он и способен был на многое теперь, а в чем-то и более, нежели его пациент. Но время ушло. И страсти его превратились больше в предвкушения. В фантазии, наверное.
 
И вдруг ум его пронзила мысль: "А ведь, если разобраться, именно сейчас я – хозяин положения! И хозяин вот этого старого идиота! Я же разное могу в рецепте написать! Могу и такое, от чего он уже не придет ко мне больше никогда. А не делаю этого, потому, что сам не желаю. М-да."
 
Ему вдруг стало тепло, гордо и он захотел домой. Почему-то общество вдруг стало так обременительно. Да и не за чем уже.


 
3.
Привычный кавардак квартиры смягчил его мысли. В открытой колбе стоял выдохшийся коньячок. И этим запахом теперь дышало помещение.
 
На углу стола лежала пачка чужих писем. У него была давняя страстишка - он в молодости еще научился вскрывать почтовые ящики. Теперь этот талант скрашивал его одинокие вечера.
 
Он протянул руку и бережно вскрыл верхний конверт, аккуратно ногтем мизинца подрезая приклеенный край. Эпистола была скучноватой, но искренней в своей алчности.


"Милая моя Зайка,"


Фу, какая банальщина. Имя тут было бы кстати. Интереснее было бы представить нечто живое. Пошляк.


"мои старания теперь уже точно начали приносить плоды и я, вот-вот получу должность, на которую мы с тобой рассчитывали. Остается лишь слово, которое непременно должен замолвить мой высокий покровитель, чтобы карьера моя состоялась. Любимая, теперь уж точно, в последний раз я прошу тебя о помощи нашим мечтам и моим стараниям. Я полагаю, что сотни уж теперь точно хватит, чтобы мне дождаться момента нашего счастья. Целую нежно. Вечно преданный и бесконечно обязанный. Твой котенок. "
 
Он понял из этого письма всё. Ему стало так гадко, но на губах его гуляла ироничная улыбка. Esse homo. М-да.
 
Он вынул письмо из следующего конверта. Глянул мельком – имени не было ни в начале, ни в конце – и, поменяв письма местами, аккуратно заклеил оба. Завтра опустит в ящик.


 
4.
В борделе было шумно. И людно. Чего совсем не хотелось. Точнее, хотелось очень. Но не этого. Пришлось пойти в кабак.


В кабаке, как водится, вначале вечера, царила энергия и она. Она плавно переходила от столика к другому и, задавая неважные вопросы, получала вроде бессодержательные ответы. Королева вечера, получившая уже давно от жизни все, что могла, она существовала здесь, как золотая рыбка в воде аквариума. Полные белые руки избирательно касались гостей. Оставляя на них следы ласкового доверия. И им было лестно и приятно от этой избирательности. Она была - царица ночи. В маске. Никто не знал ее лица. Узнавали по рукам всегда.


Это ее спокойное волшебство превращало буйную энергию в спокойную негу ближе к утру. В этом кабаке никогда не случалось бардака и пьяных драк. И он один сегодня и всегда был свидетелем ее тайны. Он знал ее давно. С того момента, когда она села с ним за одну парту, опоздав на очередной семинар. Тогда он не понимал причины ее бесприютного взгляда, припухлостей вокруг глаз и совершенного непонимания говоримого. Тогда она была стройна, красива большой грудью на изящном стане и прекрасна тренированными долгими ногами под короткой юбкой. Он даже помнил родинку на её плече и помнил ее запах, различая его под занавесью духов и косметики. Так казалось ему.


Он любовался ей. И, конечно, использовал первый повод для разговора
- Неспокойная ночь?


Она как будь то не сразу поняла, что вопрос к ней. Как будь то она не сразу поняла суть вопроса. Большие глаза обернулись к нему и упали на стол через мгновение. Она ничего тогда не сказала. А он сидел, как в печи, до конца семинара. И больше такого с ними не случалось. Да и как бы случилось? В своей комнате в общежитии он потом перебирал разные фразы, с чего мог бы начать этот разговор, но все они кончались тем же - комнатой в общежитии, написанными за деньги курсовыми, редкими дружескими попойками за чужой счет и неизбывной зубрежкой.


Однажды, он обнаружил на месте, где она сидела, ее тетрадь. Она вышла из аудитории раньше. Он бросился догонять ее и, выбежав из здания университета, обнаружил стоящей в компании мерзкого типа, что-то громко высказывающего ей, угрожающе жестикулируя. Возможно, впервые в жизни в нем проснулось ранее неизвестное – он ощутил себя мужчиной.


Его гневная отповедь успела только начаться, как прервалась быстрой и весьма весомой оплеухой, заставившей его приземлиться на пятую точку. Мерзкий тип смотрел на него без злобы с тенью легкого удивления меньше секунды, потом взял ее под руку и двинулся к недалеко стоящему автомобилю. Она оглянулась на него с сочувствием и жалостью.


А теперь это она и была. Он узнал ее сквозь набранный годами вес и маску.


Сколько раз он представлял себе момент. Разные моменты, которые он видел про нее, он пытался поставить себя рядом.


Вот она выпрыгивает утром из дорогой машины, это он видел, а попадает своими ножками в грязную лужу, это он представлял. Или другое.


Самое болезненное было, когда сокурсники, или приятели постарше рассказывали о своих ночных похождениях, где она была персонажем. Тогда он понял, что это и была его первая любовь.


Одно время он хотел совершить подвиг. Потом начал писать стихи. Следом копил деньги. И каждый раз понимал - безнадежно. Он не мог выбиться из замкнутого круга и смирился с неизбежностью.


После интернатуры он получил возможность мстить. Молодой, стройный, как он нравился пациенткам. О! Сколько успешных рогоносцев он создал из пузатых богатых снисходительных дураков, так верящих его профессии. Ни много ни мало, а они полагали, что от него зависит если не жизнь сама, то сносное самочувствие. Поэтому относились к нему как к активному приложению к кружке эсморха. И напрасно, уж он своего не упускал при всяком удобном случае становясь частым гостем в этих домах. Лукавым гостем, умеющим поддержать невнимательность хозяина и поправить собственное материальное и физическое состояние.


А в этот вечер, как и во все, после того, как однажды встретил ее в этом кабаке, он сидел спокойный. Курил сигары, пил односолодовый и просто смотрел.


Смотрел, покуда веки не стали смежаться. И вдруг проснулся. С потухшей сигарой в одной руке и недопитым коньячком в – в другой. Этот сон не однажды посещал уже его и всякий раз оставлял весьма приятное впечатление. И именно, что, видя картинку, каждый раз ум его вроде и не вполне спал, давая комментарий виденному. Всякий раз разный. Что-то этом зрелище он не мог осмыслить до конца, исчерпать и выяснить для себя.


5.

У него был выбор. Два часа шлюхи и хороший заказ из ресторана стоят почти одинаково. Шлюх привезут быстро. Но! Предвкушение. Он заказал покушать, конечно. В конце концов – одно второго не исключает. Было решено провести выходной с пользой.

6.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .