Стереометрия. Часть первая. Глава 3

Глава третья: Фигура

1.
Судья болел. Сквозняки достали-таки. Теперь врач навещал его на дому и сейчас сидел в кресле, которое обычно занимал сосед. Гость наблюдал за женой соседа, которая тут же наводила необходимый порядок, исполняя привычную процедуру  как-то особенно торжественно. Длинная фигура врача  выглядела медианой на фоне треугольной спинки кресла, а его жизнерадостная с придыханиями речь – верхом неприличия. Судья морщился смеху гостя и особенно улыбке жены соседа, так напряженно, что казалось, лоб его и подбородок вот-вот сомкнутся, и только два колючих недовольных глаза лезли наружу – смотреть, наблюдать, ничего не упустить.

А вы случайно какие книги читаете? – обратился врач к жене соседа. – А я все больше  - дневники, м-да, интересно, знаете ли, о чем человек действительно перед лицом совести думает, без всяких масок, к коим искусство обязывает. А то вот, сидит некий и других учит: живите, мол, так-то, а не эдак-то, а сам… А у вас, я погляжу, - это судье, - одна серьезная литература. Государственный ум, так сказать… Чего это, милый, вас так скукожило?.. А впрочем, бог с ней, с литературой. М-да.

Соседка улыбалась все ярче, хозяин мрачнел, врач сверкал ровными фарфоровыми зубами. И, возможно, поэтому, да еще потому, что парик немного сбился на сторону, гость казался хозяину ненастоящим, едва ли не манекеном.

За окнами улица жила все громче. Чтобы как-то изменить картину, судья промычал, что жарко. Врач засуетился, зашарил вокруг в поисках термометра, и судье стало приятно, что склонившаяся фигура гостя выражает беспокойство и волнение за него. Но расстраивало, что она заслонила соседку. И теперь хозяин всячески вытягивал шею, чтобы посмотреть в ту сторону и увидеть уже не болтовней врача вызванную улыбку. Улыбка еще блуждала там, но в ней появилась жалость, она стала уже и чем-то напоминала о матери.

2.
Когда врач наконец убегал, сославшись на занятость, долго кланялся, остающимся. Особенно подробно он стоял, зависнув над рукой соседки, лукаво и любопытно разглядывая синие жилки под белой кожей и дыша на них, как дышат зимой на заиндевевшие стекла, как будто надеясь сделать эту руку прозрачной и увидеть свою. Судья наблюдал эту сцену со своей подушки, и ему только и видна была белая рука в руке согнувшегося врача.

Он злился и ждал, когда же, наконец, гость удалится. А когда это случилось – даже пожалел. Он понял, что теперь ему предстоит говорить и делал над собой усилия, пытаясь сообразить с чего бы начать. И вот, когда он надумал заговорить о том, какие цветы любит, открыл глаза – соседки рядом не было. Из кухни слышался мотив какой-то песенки и звон посуды. Он не слышал, как она исчезла. Она решила, что он утомился и уснул.

3.
Моя жена, кажется, совсем переселилась к вам, - заметил сосед, входя. Жена смущенно улыбнулась. Судья поморщился. – Но вы знаете, меня даже радует, что она нашла в вашем лице предмет для своего милосердия. А то, иногда забота так обременительна. Она, - кивнул на жену, - как будто создана только для беспокойства о порядке, чьем-нибудь здоровье или покое.

Судье изрядно польстила эта тирада, он благодарно посмотрел на соседа, подавляя желание встать и погладить его по голове. Одновременно ему становилось все жарче, линии окружающих предметов – резче. Они давили на глаза и перспектива исчезала. Физиономия соседа то вытягивалась, то сжималась и раздавалась вширь.

Наконец судья погрузился во мрак. Вначале был мрак. Судья сначала весь из мрака состоял, и вокруг – тоже темно. Потом возникла, приближаясь какая-то фигура, она вращалась. Когда приблизилась – судья различил тонкие светлые линии, сходящиеся в четырех вершинах. И вдруг, с приближением этой фигуры, он почувствовал нарастающий дискомфорт, - такое, приблизительно, чувство возникает, когда скоблят по стеклу гвоздем. Фигура двигалась все быстрее, дискомфорт становился невыносимым. И тут, одна из вершин, лежащая у основания, развернулась и резко ударила судью…

4.
Эк вы, однако, чудесный вы мой, дыхание затаили, прикидываетесь, что не слышите ничего. А я-то уж глотку рву, напрягаюсь. А он лежит себе, как ни в чем не бывало и в ус не дует. И ведь как натурально обманули! Я это давно за вами замечаю – симулируете. Да только до сей поры не поддавался, а теперь сдаюсь: разыграли, дорогой, разыграли!

На рыхлой и голой верхней губе соседа висели крупные капли пота. Он стоял на коленях перед диваном и гладил руку судьи, вторую свою все еще держа на пульсе больного. Сосед едва заметно подрагивал так, как будто это от него зависело раскачать пульс в вялой лучевой артерии судьи. Хозяин ослабшим голосом пробормотал:

Спасибо.

То-то же. Однако, зачем же спасибо? Впрочем, как вам угодно, вот только зря вы это, - играете с такими серьезными вещами. Скажу вам одно: это вам кажется, что есть возможность оттянуть или приблизить время вашей кончины, а на самом деле – время имеет значение только в силу того, что вы живы. Отсюда смерть и вообще теряет смысл, а продолжительность жизни его обретает. Нет ничего менее значительного, чем смерть, покуда уж мы есть… Это как на автобусной остановке, милый мой: вы ждете уже долго, вы и устали уже и вам кажется, что время, которое вы провели здесь, как раз и ушло бы на пешую прогулку, вам ведь совсем не далеко и надо. Однако, если отправиться пешком теперь, когда момент отстал, тогда потеряет смысл все время, проведенное вами на остановке. И вот, для вас приобретает ценность само ожидание, и вы даже желаете теперь, чтобы время его потянулось.



Судья ощутил близость слез, но сдерживался. Он только сделал теплее свою левую руку, лежащую в правой соседа, и, кажется, тот ответил. Соседка, положив на плечо мужа локоть, а подбородок – на него, стояла, уставив покойные глаза на стену, где висел детский портрет судьи и шевелила губами, словно выдувая в ту сторону теплые слова. Судья же посмотрел на себя в шортах, чулках и берете с помпоном и вернулся взглядом на свой пуп, ощущая его сквозь одеяло.

5.
Шел дождь. Ночью судья разбросал по комнате множество вещей, он сидел, скорчившись, на полу и перебирал листы, вынутые стопками из шкафов и ящиков стола. Чего тут только не было, но не было ничего сейчас интересного. У каждого есть свой гербарий, но не каждый дает себе желание задуматься о его ценности. А часто просто, ради того, чтобы был – собирает.

Судье, видимо, не хватало оптимизма соседа, либо сентиментальности, впрочем, разного рода проекты, планы, конспекты, речи, вердикты и не располагают. Тут судья подумал, что рано ушел на покой.

Он думал о возможностях, которые, может статься, упустил. О том, что только с возрастом его профессия обретает ценность и право, а до этого выглядит скорее уж недоразумением.

Впрочем, эти мысли занимали его не долго. Он чувствовал усталость, чувствовал болезнь свою утомительной, но, с другой стороны, приятно вспомнил заботу, кою имел возможность почувствовать в результате.

Болезнь не стала переломным моментом в жизни судьи, чего бы ему желалось, и во что он даже почти поверил. Все так же одиноко он встречал утро, так же спокойно смотрел на окружающих и так же мало симпатий испытывал относительно большинства из них.

Однако теперь все чудесным образом становилось на места. Да, действительно, он – судья – та сила, которая заставляет вещи влечься от места к месту, обретая место самостоятельно. Новый этаж Башни.

Он стал пристально вглядываться в окружающее, но не с той целью, чтобы нечто постигнуть, отнюдь. Вещи открылись судье в самоценности. Вещи сами по себе укладывались в его голове, загромождая гулкое пространство внимания, которое жаждет быть заполненным. Судья стал представлять свою жизнь процессом такого загромождения. И от этого ему становилось комфортно, уютно и тепло.

Он посмотрел, как ловко пришелся тапок по его ноге. Вынул ногу, опустил обратно.

6.
Судье снился сон…