1 глава

Взмывается ветер, летят по пыльной дороге лихие вихри, путаются и притихают под ногами одинокого путника.
Наконец, после трудной многодневной дороги тот останавливается, сбрасывая тяжёлую поклажу с плеч:
– Ну вот и всё! Кажется, оно то место! – говорит он себе, обозревая с высоты птичьего полёта маленькую уютную деревеньку и необъятные просторы, тянущие за ней.

Спустившись ещё через некоторое время в селение, наш путник постучав в первую попавшую избу и разузнав хозяев про житьё их крестьянское, остался на ночлег, а наутро уже испросил для себя у местной администрации ветхое жилище на краю деревни, да и остался здесь жить. Думал, что только перезимует, ан нет обзавёлся огородиком, цветов насадил, дружбу заимел. Шёл ему пятьдесят первый год.

Путника нашего звали Прохором Никитичем, был он художник, и не просто, а из бывших академиков. Так прошло лет уже двадцать как сбежал он из Петербурга, спрятался в глуши этой деревни.

Одни Прохору места заповедные, которые на Волге, и действительно, что прекраснее, быть может и не сыщешь. Покой, уединение делали его счастливым. А в остальном, что художник в деревне, жив был малярными работами какими, поэтому прозвали его маляр. Ел свой скудный хлеб, краски сам приготовлял, какие материалы ему присылали соратники- друзья.

Организовал Прохор Никитич, вроде художественного кружка у себя в доме, собрал интересующихся живописью ребят. Леша был самый младший из детей, родителей не видит, Прохор Никитич ему как родной дед, и днём и ночью готов сидеть подле его сутулой фигуры, вырисовать свои ещё не совсем ясные загогулины.

Мальчик тянулся к старику всей своей младенческой душою. Прижмется, бывало, к морщинистой, пропахнувшей красками, руке и смотрит раскрыв рот, как тот ловко, обращается с кистью, водя ею по фанерной дощечке.

Несмотря на то, что к Алексею, Прохор Никитич был, как и в общем ко всем в обращении по доброму строг, но все мы заметили, что питал он к нему особую нежность. Мы не ревновали, да и мы скоро полюбили мальца. Озорной, весёлый, смышлёный, , как не любить.

Прохор Никитич учил нас премудростям живописи, как тайным знаниям- убегающее вдаль, тающее, едва уловимое, видеть и то, чего нет, и не может быть, видеть чудо, схватить, передать.

– Учитель! Я ничего не вижу. Где чудо? – жалуется Лёша.

– Жди, милёнок. – отвечает ему Прохор Никитич. - Обязательно увидишь!

Лёша не любил ждать, не любил смотреть часами на позирующих учителю местных вымученных и огрублённых тяжким трудом мужиков и баб. А по сердцу он другое выбирал: выйти в поле на заре, чтобы наблюдать как быстрые облака, несутся вдаль от деревни, как отражаются они в реке, как меняют свои очертания; как встало село, вышло как солнце в поле трудиться, и в труде своем они красивы, в движении жизнь.

Встаёт до солнца, тащит по дороге свой самодельный мольбертик, тяжёлый ящик с красками и прочим. На месте не торопясь, с преувеличенной серьёзностью, готовится, отделяясь мысленно от всех, по полю рукой водит, измеряет, пялится задом, приседает, вскакивает, прищуривает глаз, прицеливается.

Посмеиваемся не зло:" Рано ещё, тут срез не смерил. " А он полный ясности и уверенности старательно берётся за дело, непослушную руку ругает, что не выходит, так как он задумал уже у себя в голове.