В глаза покатилась даль

на  подвозе  прыть  запакостит
и  этот  холод  под  слёзы  высохнет,
угорь  сбросит  чешую  тока  на  ширину  реки,
затянула  глаза  строчка  сумерек  мехом  наружу,
на  меня  молчит  небо,
или  розовеет  в  ожидании  рассвета,
а  может,  краснеет  от  стыда…

в  том  тире  живых  мишеней,
намокшие  тени  у  тёмной  стены  чешут  спину  ран,
стаи  ворон  железной  дороги
хрипом  дальнего  света
яркость  лая  слышат,
а  утром  пойдут  эшелоны  вынашивать,
а  время  сваляется  травмой
в  клок  нездорового, 
пси  купается, 
а  в  воду  опущенным 
первым  попал  жест  грохота  тусклого  хохота,
подушка  опасности,  как  резиновое  облако
набито  свинцовыми  перьями,
тупой  воробей  каплю,  другую  сорвёт,
такие  дела  выворачивают  его  харкать…

выбитый  глаз  пыли  пугает  ядовитую  смесь
страшными  картинами  вращаться  возле, 
а  я  пялюсь  в  атлас  крыс,
печально  горит  лампа 
издёрганным  светом  накала,
меня  окружают  стены
с  потухшей  краской  Луны,
поцелуй  гонит  ветер  воздушного  изъяна,
река  в  бездне  удовольствий  сматывает  фарватер…

сыто  рыгает  рассвет  сожравший  ночь,
часы  обострённо  стоят  в  ожидании  объяснений,
а  мне  нужен  выстрел  в  упор  немого  кино,
где  пыль  одноглазо  моргает
разбитым  вдребезги  взглядом,
на  подводе  прыть  пакостит,
вытекает  пузырём  сваленного  в  гипноз  солнца,
на  теле остаются  ожоги,  словно  лизнул  гепатит,
ведь  я  раскачал  этот  дым  выпустив  огонь
по  лысому  асфальту  дороги.