Из Былого. Апрель 2022

«В духане. Между Духом и духовитостью» (из «апрельских тезисов»)

Нравы нравами, а нравственность-таки к Совести. Коль по-христиански, то в Главную заповедь, где вторая – критерий действенности первой. Нелюбовь к ближнему (несострадание к тому, кто в этом нуждается, а не токмо к своим) – признак Нелюбви как такой. Знак обойденности, обделённости Ею.
В «золотое правило». В кантовский императив. Хотя всякие там «сергейцевы евразийцы» – из дугинско-зиновьевского окружья – предпочтут этому блажь «русскомирья».

Пред ним уже днепровски волны
В знакомых пажитях шумят.
(А. С. Пушкин, «Руслан и Людмила», 1817–1820 гг.)

Свою тельняшку-бескозырку. Или – ватник.
Свою Правду. Как оправдание блажи.
Потому я давно предпочитаю о Справедливости говорить лишь в правовом её измерении. Исключая отсылку к лукавой Правде (в кою обязательно засовывают Бога).
Правда – то, во что веришь. Этим она отличается от Вранья. Но это не сближает её с Истиной. Такая вера способна превратиться в «железный занавес», в панцирь-броню озлобленного, заносчивого крокодила (дракона), из зенок которого торчат невидимые самому чудовищу корявые брёвна нацизма-патриотизма.
Нравственность – к Свободе внутренней. Справедливость – Свобода внешняя. Равенство в Свободе. Соразмерность прав и обязанностей.
И дальше – к Свободе во всех её вибрациях (от формальной – до действительной).

Дух…
Человек, по природе своей, скорее плох, чем хорош.
Кант пытался «проскочить» (в игольное ушко) между идеализмом и материализмом, между рационализмом и эмпиризмом (при всех возможных их модификациях).
Насколько ему это удалось? В своей «трансцендентальной философии». С её «условиями возможного», с границами «чистоты-априорности». Насколько это вообще возможно?
Однако, пытался… Увязая в дуализме. Намечая какие-то символистские вешки в своей эстетике.
А Фихте уже потянул к «патриотизму», чем удручил осторожного Иммануила и потрафил будущим «светочам» от национал-социализма. В «дух» и «миф» романтизма (хотя бы – йенского). В самоочевидность Истины. С диалектическими единствами субъекта и объекта, мышления и бытия…
Притом, Иоганн Готлиб сказал много дельного. О Духе. О нравственном воспитании… Однако!
В общем, с духом важно не заиграться. Известная аккуратность не помешает. Дабы беса не подпустить-выпустить.
О Фихте (из «Вики»)

[Как личность, Фихте, несомненно, представляет черты великого характера: единство и цельность натуры, честность и прямота, в связи со стремлением к независимости и замечательным самообладанием – вот главные его свойства. Оборотная их сторона – некоторое упрямство, жёсткость и бедность фантазии; Фридрих Якоби говорит о «логическом фанатизме» Фихте.
Императивный характер мышления Фихте сказывается иногда даже в тех внешних формах, которые он придаёт своей мысли – достаточно вспомнить хотя бы заглавие одной из его статей: «Sonnenklarer Bericht, ein Versuch den Leser zum Verstehen zu zwingen» (Ясный как день рассказ, попытка принудить читателя понимать). Шеллинг и его жена сочинили по этому поводу остроумное четверостишие: «Zweifle an der Sonne Klarheit, zweifle an der Sterne Licht, Leser, nur an meiner Wahrheit und an deiner Dummheit nicht!» (Сомневайся в солнце ясном, сомневайся в свете звёзд, читатель, лишь в глупости твоей и истинности нашей, сомнения нет). Теоретическая философия имела в глазах Фихте служебное назначение по отношению к практической. Вот почему Фихте, как и Сократ, не углубляется в исследование натурфилософских проблем: этический интерес преобладает в его душе над интересом теоретическим (вдобавок, ему недоставало и научных знаний)...
В системе Канта Фихте усматривает следующие недостатки:
1. Кант своей критикой познания показал очевиднейшим образом, что всякое бытие есть непременно мыслимое, сознаваемое бытие: бытие не мыслимое, не сознаваемое, лежащее вне пределов духа – «вещь в себе» – есть non-sens, «Unding»; между тем, Кант не отбрасывает эту «вещь в себе», но утверждает, что вещи в себе существуют и воздействуют на наши чувства. Этим путём Кант снова впадает в тот догматизм, против которого боролся. Необходима поправка к его системе, заключающаяся в провозглашении абсолютного идеализма, в признании мнимого значения за понятием «вещи в себе».
2. Описывая в «Критике» механизм познания, Кант не даёт себе труда установить единый основной принцип познания, из которого все последующее вытекало бы с логической необходимостью: формы созерцания, категории и законы мысли описаны Кантом, но их внутренняя связь и логическое единство не доказаны. Такую дедукцию всех законов познания из единого основного принципа (нашего «Я») Ф. и предпринимает в «Наукоучении».
3. Философия Канта страдает непримирённым дуализмом теоретического и практического разума. Мир вещей в себе и мир явлений остаются разделёнными, категорический императив и идея долга не связаны внутренним образом с идеалистическим мировоззрением: необходимо создать связующее звено между познанием и деятельностью. Таким связующим звеном является, по мнению Ф., идея умственного усилия, которое составляет основу познания (в активности внимания в процессе суждения, в «спонтанности» разума) и в то же время есть ядро и волевой деятельности, проявляясь в нашей решимости действовать согласно велению разума.
Внося «поправки» в систему Канта, Фихте продолжает считать свою систему критицизмом, несмотря на то неодобрение, с которым она была встречена Кантом.
На образование Фихтевской метафизики, кроме предшествующих философских систем, влияли психологические мотивы. Нравственность он считал немыслимой без свободы воли – а на почве догматической философии (например, в границах спинозизма) идея свободы оказывалась неосуществимой. Только критический идеализм примирял антиномию свободы и необходимости.
Отсюда та радость, которую испытал Фихте, усвоив основания критической философии: она давала ему твёрдую опору в том нравственном возрождении, которого он жаждал для себя и для измельчавшего, погрязшего в эгоизме современного ему немецкого общества. В свободе – путь к обновлению человечества, к созданию «новой земли и новых небес»; нет нравственности без свободы, а свобода допустима лишь с идеалистической точки зрения – вот ход рассуждений, заставляющий Фихте защищать с такой страстностью идеализм.
Для Фихте Кантовский идеализм, оставляющий для вещи в себе хотя бы проблематическое существование, представляется недостаточно гарантирующим духовную свободу. Только с точки зрения абсолютного идеализма, признающего весь материальный мир творением духа, возможна полная власть над природой, полная автономия духа. Сомнения в свободе, в основаниях нравственности, критическое отношение к идее долга, попытки исследовать её происхождение были для такой натуры, как Фихте, психологически невозможны; теоретическое исследование долга для него как бы невозможно, ибо «это было бы дьявольской попыткой, если бы понятие дьявола имело смысл». «Уже при одном имени свободы, – говорит он, – сердце моё раскрывается, расцветает, тогда как при слове «необходимость» оно болезненно сжимается».
Исходное положение философии Фихте представляет, таким образом, как бы синтез Декартовского «Cogito» с «категорическим императивом» Канта; оно заключает в себе одновременно и указание на самоочевиднейшую истину, и основное веление совести. Подобно тому, как механик предпосылает своим исследованиям постулаты «допусти существование движения» (хотя бы идеального), так и Фихте начинает с веления: «Cogita!».
«Я» как некоторая непрестанная духовная деятельность, необходимость сразу и моральная, и логическая, необходимость и мыслить, и действовать, ибо и мышление есть уже деятельность – вот что служит для Фихте началом философии: «Im Anfang war die Tat». Непрестанная деятельность духа есть нечто самоочевиднейшее, ибо в процессе познания нельзя отвлечься от «я» и его деятельности. Все дальнейшее содержание познания есть дальнейшее необходимое проявление этой активности нашего «я». Познание не есть неподвижная схема законов и форм мысли, данная нашему уму извне статически: оно всегда есть живой процесс, который нужно рассматривать динамически. Теория познания есть в то же время и теория деятельности, ибо все законы и все содержание познания извлекаются активностью духа из его собственной сущности. Итак, я есмь; это положение заключает в себе не только указание на первоосновной факт сознания, но в нём заключается также и указание на некоторый основной закон мышления – закон тождества.]

Нравственность немыслима без свободы воли. Весь материальный мир – творение духа, что делает возможным полную власть над природой.
От Фихте – к Гегелю. К тождеству мышления и бытия.
Действительная свобода – полная власть над природой.
Чья – Власть?! Какого Духа?! Над какой (чьей) природой?!
Власть – как господство (господство – подчинение) или как-то иначе?! Как-то, вроде «лада-согласия-любви».
У Гегеля: «лестница духа». Субъективный – Объективный – Абсолютный.
Конец Истории. Сияющее Царство Свободы.
Маркс предложил-вывернул свою версию. Материалистическую. «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (1845). «Поправил» (отрезвил) Гегеля Фейербахом, удержав диалектику.
Ильенков эту версию «подрихтовал». Сохранив в ней достойное место не только для Гегеля, но и для Спинозы с Джордано Бруно. Соединив панлогизм и пантеизм в «коммунизме» (завершительной деятельностной философии).
Сияющее – Зияющее. Это я подразнил А. А. Зиновьева. Его путь: От «Зияющих высот» (1976) – до «Катастройки» (1990). И, наконец, к «Русской трагедии» (2002).
«Фронтовая философия» (так лЮбая его птенцам) появилась уже после смерти идеолога русского неонацизма – в 2018-м. «На коне, танке и штурмовике: записки воина-философа».

Впечатываю это (о Фихте, из «Вики»), а про себя прикидываю:
Где (на чём) именно разминулись Мамардашвили, Зиновьев, Ильенков?.. Прежде всего, двое первых.
Каким образом Александр Александрович «влетел» туда, куда он влетел? На излёте своего пребывания в Германии.
Каким-таким образом его последователи вляпались фактически в русский нацизм?..
Нацизм (да и фашизм) требует капитальной дозы иррационализма. А это – уже, скорее, по «ведомству» романтиков, Шопенгауэра, Ницше. Если следовать «школьной» («академической» интерпретации). У немцев (у Гитлера, у Хайдеггера, у Хаусхофера…) всё это было. В запасниках.
Да и «классики» (за исключением кёнигсбергского отшельника) иррациональным отнюдь не брезговали. Ни Фихте, ни Шеллинг с Гегелем.
Оно («не брезговали») – и ничего бы. И даже – желательно. Если бы только в меру. Так, чтобы без пагубной мутации. Без «Триумфа воли» (Triumph des Willens – Лени Рифеншталь, 1934).
Между «дел» прикидываю: уж не перекликается ли (по задумке) и путинская литера (Z) с фамилией «великого логика»?!

[Фихте нисколько не отрицает того принудительного характера, каким обладают восприятия, навязываемые нашему сознанию как нечто внешнее, независимо от нас существующее. Он объясняет эту метафизическую иллюзию следующим образом. Дух есть непрестанная деятельность, деятельность беспредельная, progressus in indefinitum; он как бы стремится охватить «не-я», сделать его всецело объектом наивысшей сознательности, духовности. «Не-я» – это чувственный материал, который должен быть охвачен «я» и возведён на степень ясного сознания; но «не-я» как бы ограничивает эту непрестанную деятельность духа: лишь ничтожная часть его проникает в сферу ясного сознания – остальное ускользает, как материал, подлежащий отчётливому исследованию и переработке духа в будущем. «Я» – как бы Сатурн, вечно пожирающий своё же детище «не-я» и никогда не удовлетворяющий своего голода. Моё эмпирическое сознание есть как бы арена этой вечной борьбы титана «я» с его собственным продуктом – чувственным миром. Но в моё непосредственное сознание проникает лишь конечный продукт этого стихийного процесса, этой вечной творческой деятельности «я». Мне предстоит внешний мир как нечто не зависящее от моей воли и от моего сознания не потому, чтобы он имел реальность как вещь в себе, но потому, что процесс его объективации творческим «я» был бессознательный процесс, и я неожиданно встречаю в моём сознании то, что вырастает из подсознательных глубин моего духа. Проекция мира во вне совершается в моём «я» бессознательным механизмом творческого воображения. Продуктом этой творческой деятельности и является, прежде всего, тот материал, из которого, так сказать, сотканы восприятия, а именно ощущения: ведь восприятия и суть ощущения, объективированные бессознательной деятельностью «я».
…Наше «я» постоянно переносит внимание с одного предмета на другой: в каждое мгновение его «Blickpunct» направлен на что-нибудь – и этот миг настоящего в фокусе сознания, представляющий вечно подвижную границу между прошедшим и будущим, и есть условие для нашего самосознания.
Таким образом, для «полагания», реализирования объекта сознания нужно время, которое и есть отношение последовательности. Отсюда ясно, что пространство и время суть продукты внепространственной и вневременной творческой деятельности воображения. Внутренность непроницаемых объектов восприятия и то, что лежит за пределами непосредственной сферы восприятия, а также прошедшее время нереальны в смысле независимого от сознания существования; но для сознания они реальны, как представления, закономерно построяемые нашим воображением. Прошедшее существует для нас лишь как представление в настоящем. «Вопрос, существует ли реально прошедшее, равносилен вопросу: существует ли вещь в себе».]

Полагаю, уже это – к Хайдеггеру. О национал-социализме пока молчу…
Философия деятельности. Или: деятельностная философия. Практическая. К социализму. В обеих (?) его ипостасях. А «круг Зиновьева» лишь совершил их синтез. Причём, с креном в сторону нацистской версии.
Хотя, в том, что было упомянуто выше о Фихте, этим разве что слегка попахивает. Пока – ещё не духовито.
Вестимо, умалчиваю и об «американизме». От которого собираются спасать-очищать заблудшую Европию (вплоть до Лиссабона) нацики-зиновьевцы.
А у меня ещё замаячил «переклик» Духинского с А. С. Хомяковым (в действительности его могло и не быть)…
Но: Дядя Миша тормозит. Посочувствовал моему «синдрому» (отходняк), да и статью достойную под «тему» уже отыскал.
Так что «догоню» всё это сугубо для себя.

11.04.2022

«Попурри. В отходняк»

Пахнет сеном духовитым.
Дёгтем пахнет и дерьмом.
Ладят иго московиты.
К игу ладится ярмо.
Загибал Франциск Духинский.
Было дело –
загибал!
Но не шибко. И с Огинским
Мы ещё устроим бал.
Рано с Родиной прощаться
На потребу «солодух».
Мы – не просто домочадцы.
Дух-агеньчых не патух!
За свободу. W imie Boga.
Ще не вмерла…
Ёсць анонс:
Прыйдзе. Прыйдзе Перамога!
Вольнасць з'явiцца да нас.
А пока что – духовиты.
Сено. Сера. Камыши.
Да придатки от ковида.
Бо збянтэжыўся мужык.

11.04.2022
PS:
Тихо скрипели колёса. Пахло дёгтем и свежим духовитым сеном…
П. Н. Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922 г.
Пахнет духовитым дымом от свежих дров, навозом…
Л. Н. Толстой, «Записные книжки», 1880–1881 г.
Подружились со стариком. Он мне рассказал, что этот табак с фабрики Николая Андреевича Вахрамеева, духовитый, фабрика вон там, недалече, за шошой, а то еще есть в Ярославле фабрика другого Вахрамеева и Дунаева, у тех табак позабористей, да не так духовит…
Гиляровский В. А., Мои скитания, 1928.