Роман-стенограмма 5 часть

В начале июня из военного училища в хутор приехал Тихон Карпухин. В ответ на его запоздалую весточку она прислала конверт, в котором черным по белому написала, чтобы он ее забыл и больше не приезжал к ней.  Тихон был в крайнем недоумении. И он решил приехать и сам во всем до конца разобраться с ней. Он рассудил так. Эта женщина могла после него за это время и с другим закрутить, но с рождением ребенка, пусть даже она бы и нашла ему замену, это его запоздалая поздравительная открытка к новому году все кардинально могла изменить. Он же не отказывался от нее и ребенка. И что он должен был сделать? Срок пребывания гарнизона в этом хуторе закончился. На словах он ее не бросал. Правда, не писал ей совсем писем, как обещал. Ну и что? Вот, сейчас приехал обратно.
О том, что она хотела оставить ребенка в роддоме, он не знал.
При входе в хутор он зная, что на птичнике работала Клавдия, решил сначала идти к ней. На месте в тот момент ее не оказалось. Но уже пол хутора точно знало, что прибыл Катькин бывший. И его зелёная форма офицера никак не могла слиться с зелёным антуражем этих мест. Это в городе его никто не заметил бы, а тут другое дело. Каждая новая фигура или даже звук обязательно будет замеченным.  До дома Катерины пока ещё ничего не дошло. От птичника он вынужден был идти прямиком к дому Катерины. Пройдя дом Клавдии, он впереди у развилки за которой тянулась длинная улица, завидел некий целый блок-пост из нескольких  женщин, с интересом глядевших в его сторону. Он подойдя, несколько смущённо поздоровался с ними.
-Приехал значит, явился? - спросила одна из них с вызовом.
Он молчал.
-А ведь Катерина из-за тебя чуть не бросила дитя.
 Это было новостью для Тихона. Он стоял и не знал, что ответить.
Установилась пауза. Затем он еле слышно, запинаясь,  проговорил:
-Я ее не бросал… Не хотел я этого.
-Уж не знаю, простит ли она теперь тебя. - проговорила другая женщина постарше.
-Я же не знал.
От этой новости он почувствовал себя виноватым перед Катериной. В сущности, с начала знакомства с ней он не относился к ней серьезно. Он понимал, что она в свою очередь также  знакомилась с мужчинами лишь на время. И не требовала взамен ничего. Судя по её хуторскому прозвищу, она стремилась по возможности, своими чарами притянуть, так сказать,  приземлить, чтобы этот заезжий больше и сам не желал уходить от нее. Хотя бы на время. А дальше видно было бы.
Она была гулящей по меркам села.  Но конечно же, к каждому она не цеплялась. Как и каждая нормальная женщина, перед совсем незнакомыми мужчинами она делала вид неприступной гордости. Но и совсем уж недоступной она также не хотела быть. Годы были уж не те. До начала войны она дружила с одним восемнадцатилетним хуторским парнем, который даже доводился родней Федору Пухлякову. Он был его двоюродным братом. Но он погиб на фронте. А Тихон не желал приземляться в этом хуторе. К тому же, он был военным. Не мог он здесь надолго останавливаться. Правда, он мог приземлиться в том смысле, что мог забрать Катерину с собой, но к таким изменениям в своей жизни он не был готов. Тридцатишестилетний мужик вообще чурался долгих отношений с лицами женского пола. После войны он так и не нагулялся все ещё. Его начальник Николай Андреевич резко изменил свое отношение к нему после его слов обо всех женщинах. До войны он, ещё молодой паренек, влюбился всерьез в одну юную особу, из интеллигентной семьи. Тихон был родом из Минска. После войны он поступил в минское же военное училище, по окончании которого, был направлен в военный округ Ростовской области. В Ростов-на Дону. А та юная особа не дождавшись его, вышла замуж. Об этой его истории знал его командир, служивший с ним в военной части под Ростовым. Однажды, когда он год назад находился на тех самых учениях в этом хуторе, он, назначенный на то время начальником гарнизона из курсантов, учащихся в ростовском военном училище, вызвал его к себе для рапорта в дневное время, хотя обычно для рапорта вызывали утром и вечером.  Однако, командир его, рапортовавшего, резко прервал. Он в это время колол дрова для Клавдии.
-Вольно, лейтенант Карпухин. - проговорил он, склонясь над поленом, который надо было запрокинуть вверх и перевернув его, ударить обухом с ним по пню.
-Присядем.
Они оба закурили. Присели на совсем жёлтые от опилок  дровяные козла. Николай Андреевич, блюдший моральный имидж своих подчиненных, задал следующий вопрос:
-Так как у тебя с этой Катериной? Серьезно?
Тихон не ожидал этого вопроса.
Он несколько удивившись, ответил:
-Пока ещё не ясно. Да и не нагулялся я ещё. Посмотрим.
-А надо решать что-то. Она можно сказать, полувдова. Несчастная женщина. Осталась одинокой.
-А что это вы, Николай Андреевич, так беспокоитесь за нее? - удивлённо спросил Тихон.
-За нее попросила Клавдия Пухлякова. - соврал полковник. Он, человек старой закалки, не мог терпеть такого обращения с женщинами. Да и лишнего повода для попрекания не хотел он своему гарнизону, как единицы доблестной армии страны.
Тихон встал и начал ходить из стороны в сторону. Бросил сигарету.
-Простите, конечно, товарищ полковник, но какое отношение это имеет к армейской службе? Я не намерен каждому, и даже вам, докладывать, с кем я сегодня был донжуаном, а с кем…
Тихон вновь присел на козла.
-Ты не в городе, Тихон. Здесь деревня, как никак. Народ здесь другой. Лишние слухи пойдут. Был бы ты не военным, другое дело.
-Понимаю, честь советской армии и всё такое.
-Верно понимаешь, Тихон.
-Слухи и так идут. Да и не только обо мне здесь, в хуторе. Ещё и о каком-то ребенке в животе. А она соврет, дорого не возьмёт, знаю я их.
-О ребенке, говоришь? Ну тогда это круто меняет дело. А я собирался посоветовать, нет, потребовать выбрать что-то одно. А тут ещё ребенок.
-Да это не точно, товарищ полковник. Верить этим бабам.
-Повторяю, ты как коммунист и офицер советской армии, не должен себя так вести. Ты обязан о ней позаботиться в дальнейшем, в случае чего. Конечно, это твое дело, что ж. Это дело совести. Можешь и оставить ее. Но как бы потом локти не кусал…
Тихон все равно не понимал. Почему его начальник должен был вмешиваться в его личную жизнь и заботиться так о какой-то там одинокой женщине? Какое всем дело до этого? Ну конечно, заграницей мол все плохо, там полная свобода в части моральных устоев, а в нашей стране должно быть всё по-другому. Тем более в советской армии. И зачем он только вступил когда-то в партию? По этой-то причине небось, и взялся за него его командир. В том числе. Нашли, тоже мне, греховодника. Он между прочим, воевал за этих самых женщин.
-Ну, я жду ответа.
-Тут ни вы мне судья, ни партия. Мстить я намерен этим всем женщинам и дальше, пока не надоест. - сказал, как отрубил Тихон.
- И скольким ты женщинам отомстил?
-Не считал.
-Ну ладно, ты иди пока, иди.
Тихон надев фуражку, сделал несколько шагов вперёд.
Полковник скомандовал:
-Стой!Кругом!...Смирно!...Кругом, шагом марш отсюда!
Он под осуждающим взглядом командира повернулся и смаршировав несколько метров, пошел прочь….
-Я все осознал, женщины! Мне бы Катерину повидать…И ребенка. Дочушку.
-Ну ладно, это ваши дела, ваши эти шуры-муры. - ответила самая молодая из них. –Пущай идёт что ли? – спросила она у остальных.
-Пущай….Пущай идёт. - ответили вразнобой ее подруги.
Конечно же, они не были никакими судьями промеж ним и Катериной. И даже наоборот!  Эти женщины, одна молодая из них, а две другие давно овдовевшие, очень захотели увидеть вновь  этого лейтенанта в их краю, который по слухам был несерьёзным в плане отношений с женским полом. Использующим их лишь для коротких романов, для удовлетворения своих желаний. Конечно же, такие никому не могли понравиться в этом хуторе, кроме разве что некоторых, не всех, а только некоторых вдов, но на практике это число некоторых сводилось лишь к одной Катьке Аэропорт. (К тому же она не была вдовой в чистом виде). Остальные лишь мечтали об этом. И молодым неискушенным девушкам также он не мог понравиться. Разве что внешностью. Ну и тайна их влекла к таким ловеласам. Обычное любопытство постподросткового возраста. Вдовам постарше больше нравились такие, как Николай Андреевич. Им не нужно уже разгадывать эту тайну, как молодым. Но он заметил лишь одну из них, Клавдию Пухлякову.
Тихон шел от тех женщин весь в раздумьях о Катерине, пока перед ним вдалеке не выросла, как столб возле своего дома Катерина. Она без коромысла держала ведра, наполненные водой. Она опустила ведра на землю. Он взяв себя в руки, подошёл к ней и тихо без слов и не смотря на нее, поднял эти ведра и пошел с ними в дом. А она стояла на месте, как вкопанная. Затем приблизив руки к лицу,  залилась тихим плачем…
А Тимофей Ильич все это время с тех пор думал лишь о Клавдии и Будулае. И при встречах с ней он был, словно, в рот воды набравший. И даже по возможности, избегал с ней лишних встреч. Для нее это его  поведение казалось очень странным. И когда она вдруг зашла в его кабинет с идеей поощрения лучших работников колхоза, он нехотя поздоровался с ней, со смурным лицом не смотря в ее сторону, выслушал ее и не ответив ничего, встал из-за стола и подошёл к окну. Он молчал. А она удивлённо смотрела на него... Весь следующий день после того, как с вечера табунщик Елисей высказал свое предположение, он между своими председательскими делами все время думал об этом. Даже с женой почти перестал разговаривать. Эта странная ее любовь к этому жеребцу была неслучайной. Неужто то самое раннее предположение в шутку конюха  Демьяна, оказалась правдой? А теперь и дед Елисей уже всерьез об этом подумал. Тогда в конюшню пришла Клавдия, узнав о его местонахождении, и стала  требовать, чтобы ее сын Ваня больше не работал в кузне. Тогда ещё он стал допрашивать ее, мол почему она взъелась так на Будулая. А Демьян возьми и скажи, мол он ей приглянулся, от того она и ведёт себя так странно по отношению к нему. Она трясла его, как грушу, любя его, как душу, сказал тогда конюх по старой русской поговорке.  И это было сказано тогда совсем несерьёзно этим дедом, влезшим в их разговор, чтобы раздозорить, подтрунить самую взбалмошную женщину в их колхозе, мол как она такая острая на слово сможет ответить на это. И она тогда ответила, да так, как только она и умела во всем хуторе. И Тимофей Ильич и конюх тогда прямо остолбенели от ее искренней, неподдельной ярости. Ещё на другой день Тимофею Ильичу стало казаться, что это было простым совпадением. Она же все таки потомственная донская казачка. Любит лошадей и разбирается в них. Вот, и приглянулся ей этот русский мустанг необычной породы. Вороной, очень редкий в их области, купленный генералом Стрепетовым за заоблачную цену. И вернул себе затем эти же деньги, удачно продав его Тимофею Ильичу, как ставшего ненужным. Одного лишь табунщика он признавал и слушался. Впрочем, тот табунщик также предпочитал не пасти на нем, а лишь использовать его для личных поездок.  Но однако, ему не хотелось так думать. Эта его вера в эту любовь  добавляла необычайную интригу, волновала, словно он был вовсе и не мужчиной, а самой последней хуторской бабой без своей личной жизни. Он же мог и вообще пропустить слова Елисея мимо ушей, но нет, он крепко зациклился на этом. А ещё называют его бесчувственным и чёрствым.
Тимофей Ильич выйдя из своего оцепенения, подошёл вновь к столу и молча, взял список кандидатов из рук Клавдии.

Настя Солдатова, родственница Будулая, хоть и не по крови, жена водителя чернышовского конезавода имени первой конной Михаила Солдатова, потеряла ребенка как раз в то время, когда Екатерина Калмыкова забрала свою дочь из шахтинского роддома. Настя лежала в зерноградском роддоме.  Это было в первых числах апреля. Ребенок родился мертвым. Весь апрель Настя пробыла в депрессивном состоянии. И часто в этот месяц она  просилась с Михаилом в рейсы. С одной стороны она не хотела оставаться одна в доме, с другой, она надеялась где-нибудь по дороге найти Будулая. С тех пор, как он ушел в последний раз из конезавода, прошло пол года. Возможно, думала она, он уже и вернулся в ростовскую область из Краснодара. А однажды, в середине апреля они встретили каких-то цыган в светло-голубом “Москвиче”, застрявшем в апрельской жиже, глубоко и основательно. В той машине сидело человек трое, не считая водителя. Пока Михаил подойдя к ним,  стал оценивать всю ситуацию, те трое подбежали к кабине “ЗИС”а, они сразу же  признали в Насте свою. У них она не стала ничего распрашивать о Будулае. Как цыганка, она понимала, что за цыгане это были. С чего бы Будулаю встречаться с такими? На сходки он давно не ходил…  Грузовик легко вытянул москвич, авто самой первой прогрессивной модели.   Хозяин “Москвича” подозвал Михаила. В его пальцах была зажата десятирублевка.
-Ни к чему это, спрячь деньги. - проговорил Михаил.
-Такой богатый? - смерив взглядом только сейчас Михаила при свете фар, произнес человек с пышными усами и бакенбардами.
-Не жалуюсь. - ответил Михаил.
-Зря, лишний червонец не помешает. Барышне своей гостинец купишь.
-Вот, чудак-человек. А что, если тебе меня выручать придется, а у меня этого червонца не окажется? Всякое же в дороге бывает. 
-Ну как хочешь. Моё дело предложить….
А Тимофей Ильич не переставал думать о Клавдии и Будулае. Он не понимал, что Клавдию могло связывать с этим цыганом? Чем цыган мог понравиться породистой, без всякой примеси казачке? Вот, Николай Андреевич если бы сошёлся с ней, то тогда он не удивился бы, а то этот малоразговорчивый и с трудом выговаривающий некоторые русские слова цыган. Чем таким особенным он мог привлечь эту женщину? Своим немалым ростом? Да и не так уж он был высок. Помнится, вся родня Клавдии, начиная с его отца и кончая разными братьями и дядьями были ещё выше. Все, как на подбор. А вот, Федор был самого среднего роста, как и он, Тимофей Ильич. Весь оставшийся май он думал об этом и к самому началу лету решил про себя твердо, что все это глупости. Ну приглянулась именно эта животина ей, ну и что с того? Может, она скучала по нему, по той какой-то счастливой новизне, пришедшей вместе с этим цыганом в их хутор? Ее сын дружил с этим человеком, работал с ним. И ей скорее всего, приятно было видеть, что Ваня учился чему-то , а не рос, как городские ребята, не вполне уверенные в себе и ничего абсолютно не умеющие. В принципе, и Ваня был почти таким же до появления этого цыгана. Клавдия всегда сама запрягала ту или иную лошадь, взятую на время у соседей, для похода за дровами или же, когда надо было вспахать огород. Своей лошади во дворе Пухляковых давно не было, как не стало  мужа. А этот Будулай и запрягать лошадь даже его научил. И даже ездить верхом. К тому же, появился в их хуторе наконец-то человек, который был способен хотя бы на время отремонтировать сетку в заборе птичника.  Поэтому возможно, она и скучала  по тому времени, и этот конь напоминал ему о Будулае при каждой встрече с ним. Она просто скучала по тому времени и слегка по тому человеку, как другу ее Вани, и не больше. На этом и порешил после долгих раздумий Тимофей Ильич. Табунщику Елисею он приказал напрочь забыть о своих предположениях и никому не говорить об этом в хуторе. Ровно через неделю, когда Клавдия вновь пришла в его кабинет с тем же вопросом, а в тот первоначальный ее заход Тимофей Ильич не пожелал с ней долго разговаривать, он вытащив из-за стола список кандидатов, задумчиво уставился на него.
 Клавдия предлагала выдать колхозникам новое жилье. Уже как год в колхозе, как и во всей стране,  действовала программа строительства нового жилья для работников колхоза. К июню текущего года  уже были построены пять складненьких и аккуратных домов  каркасного типа по канадской технологии, но адаптированные под местные условия.  Строил эти дома ростовский стройтрест. Ещё с ранней весны пятьдесят девятого года в хутор приехали две рабочие бригады строителей.  А летом прибыли штукатур-маляры и паркетчики. Это были обычные деревенские дома с той же русской печью и казаном на ней для водяного отопления по трубе по всему периметру дома. Обычные сельские дома, с теми же удобствами. Но никаких заборов. Это должны были сделать уже сами жители этих домов. Ни один из этих домов пока ещё не был заселён. Конечно же, эти дома необходимо было заселить, но сам список кандидатов на это жилье несколько смущал председателя.
-Катерину можно сразу вычеркнуть. Скоро ее хахаль увезет к себе. - твердо проговорил он.
-Это ещё неизвестно. Да и нет у него собственного жилья. Он ездит по казармам, да по хуторам. -возразила Клавдия.
-Пусть женится и увозит  к своей матери в Минск. -ответил Тимофей Ильич. –Катерина уже не работник для нашего колхоза. Сам этот хахаль приходил ко мне прямо сюда и обещал увезти ее отсюда. – Тимофей Ильич явно недолюбливал Катькиного кавалера, хоть и фронтовика.
-Это на воде вилами писано.
-Подождем пока  с Катериной.- твердо проговорил Тимофей Ильич голосом, который требовал, чтобы собеседник без всяких возражений согласился раз и навсегда.
Клавдия в очередной раз удивлённо взглянула на него. Никогда он ещё так не разговаривал с ней до этого. –Посмотреть надобно. Этот …Тихон что ли, он уедет ни сегодня, завтра. Ему здесь жить никакой возможности нет. А вот уедет ли один он или с ней? - вслух размышлял председатель.
-Так я же не против, Тимофей Ильич. Надо посмотреть. Подождать. А пока один дом приберечь для Катерины мы разве не можем?
-Так строятся же дома. Достанется и ей дом…– Тимофей Ильич явно устал от этого разговора.
-По правде, надо бы созвать заседание. Обмозговать это все со всеми членами правления. Ты мне там ещё двоих кандидатов нарисовала. Вот, и поговорим о них. Назавтра в девять , всех оповести….
Теперь уже удивлялась Клавдия. Какая оса его укусила, что он настолько изменился за столь короткое время? Ходит весь набычившись, предпочитает больше не с ней разговарить, а с той выпускницей института, новой завфермой. И голос стал повышать на нее. Горе какое то свое смещает на ней? Проблемы в семье?
Тимофей Ильич и сам не знал причину своего поведения. Оно все было каким-то бессознательным, необъяснимым для него самого. Года три назад, как раз, когда в хуторе появился тот цыган, Тимофей Ильич по-другому стал смотреть на Клавдию. Он с ней и говорить  любил  на более высоких тонах , не так, как со всеми, в ответ на ее почти каждодневные нелестные слова и упреки. Она его ругала, а он порой отвечал тем же, а порой лишь отшучивался, но не просто шутил, а язвил в ответ, чтобы поставить словесного оппонента в тупик. Но далеко не всегда это у него получалось. Клавдия чаще превращала кажущий ему его остроумный ответ в беспомощную отмашку, нанося ему намного более острый укол. И Тимофей Ильич ещё больше терялся и весь краснел, готовый выпустить из своего горячего жерла вулкан, могший освободить его от этого приходившего душевного напряжения. Но что-то каждый раз его останавливало от этой вспышки.  На кого-то другого он мог наорать в самом крайнем и неприглядном проявлении своего вспыльчивого характера, к примеру, на кладовщика или сметчика, но на нее не мог, ибо по истинному положению в колхозе Клавдия была равной ему, и даже выше, чем это было согласно штатному расписанию. Официально она была простой птичницей, а по сути она была сама, как председатель и даже где-то и главный инженер. Недаром он ее считал своим заместителем. Колхоз поднимали их отцы задолго до войны. С девятьсот двадцатого года колхоз находился в станице. Там и жили раньше многие нынешние жители хутора Пухляково.  В Раздорском. Престарелый дед Клавдии в начале двадцатых был в колхозе ветеринарным врачом, он был самоучкой. А отцу Ермакова тогда уже было за сорок. Он отвечал за посев и хранение семян. И тоже без высшего технического образования, естественно в те времена. Да и без среднего. Лишь окончил агрономические курсы перед самой войной на базе трёх классов, без всяких химических дебрей.  Он потерял левую руку в российско-японскую в девятьсот пятом. Тимофей Ильич в молодости научился ездить и работать на самом первом по счету тракторе тогда ещё молодой страны, если не считать гусеничный трактор тысяча девятьсот восемнадцатого года. Отец Клавдии,бывший станичный есаул, перейдя к красным, погиб в гражданскую. Однако сама Клавдия уже родилась в хуторе.  Тимофей Ильич жил со своими родителями и двумя братьями до войны в станице. Самый старший брат был мобилизован на войну с финами в тридцать девятом году  и погиб. Второй пал под Курском в сорок третьем, танкист. Отец его, Илья Филимонович умер в тысяча девятьсот сорок девятом году от подагры. В станице жила престарелая мать.  Она наотрез отказывалась переселяться в дом сына. Справлялась сама. Здоровье позволяло. А вот у Клавдии мать умерла пять лет назад. Жила в самом конце хутора, там, где и родилась Клавдия. Был у нее старший брат, Иван, погибший  где-то в середине последней войны.
Тимофей Ильич считал Клавдию себе равной. И относился не как к подчинённой. Но и не только по этой причине он относился к ней снисходительно и даже с некоторым подобострастием. Она, как известно, имела власть над ним, потому, как он был несколько жуликоватым руководителем. Клавдия видела его всего насквозь каким-то своим особенным чутьем. Словно, он был ее муж. Но не только все это было причиной его особенного отношения к ней. Во всяком случае, последние три года. Дело было вот, в чем. Он втайне любил ее. После слов конюха Демьяна о груше он даже возомнил, что он ей нравился, именно он, а не какой не Будулай. С чего бы он мог понравиться ей?! Хотя прекрасно осознавал, что он всего лишь вечно влюбленный. Ничего у него с ней быть не могло, поскольку он был женат. И жену то он тоже любил. Но любовь к Клавдии была возвышенной и юношеской, если не сказать, детской. Была уже дочь взрослая. Работала в Москве в какой то швейной фабрике швеей и заочно училась в техникуме. И он даже точно не знал в каком. Она даже и не приезжала совсем с тех пор, как уехала из отчего дома, несколько лет назад. Писала лишь письма. А он их и не читал. Только жена. К слову сказать, три года назад он даже хотел бросить жену и жениться на Клавдии. Такая напасть была. Но до активных действий не дошло. Не было никаких признаний вслух. После очередной поездки за Дон по случаю дня победы, он весь нарядный, пришел к ней со цветами, предусмотрительно спрятанные в черный пакет. Это были красные тюльпаны, купленные им по пути в Усть-Донецке. А Клавдия ответила тогда, что ей больше нравятся жёлтые. (Тогда Будулай уже был в хуторе). Тимофей Ильич весь растерявшись, как пятнадцатилетний юнец, ничего не ответив, оставив цветы в ее руках, выскочил на улицу.

В одно из уличных кафе города Краснодар наведались четверо цыган. Впрочем, в кафе за столиком сидели трое. Четвертый сидел в машине, осматривая местность в округе. И словно, высматривая  кого-то из проходивших людей. Цыганская почта ему доложила о местонахождении Будулая. После того случая в степи, Украине, он вообще не искал его. Только года два назад, спустя шесть лет он вдруг решил разыскать его. Он вдруг захотел проучить его после того, как он посмел судить, хоть и на товарищеском, но суде своих же соплеменников. В то время он поменял свой район на ставропольский. Его  цыгане от каких то других цыган узнали о том самом суде на конезаводе, о том, что Будулай принимал в нем участие и его нынешнем местонахождении. Они уже сутки находились в этом городе. Своих цыган у него не было здесь. Приказать кому-то из них в этом городе разыскать его он не мог. У них был свой барон. А тем временем в один из июньских дней к Будулаю, когда он работал  на рынке, подошёл один цыган. Будулай из кузова машины с теми же помидорами подозрительно взглянул на него. Он теперь так смотрел на каждого своего соплеменника, а особенно на рынке. Не хватало, чтобы его вновь обвинили в соучастии в воровстве помидор или ещё чего-то. Незнакомец поднес ко рту висевший на его шее крестик и поцеловал его.
-Ты Будулай? - спросил он.
-Да. А что надо?
-Тебя ждут. А где ждут, сам знаешь.
-Где меня ждут? Кто ты такой? - спросил удивлённо Будулай.
-Я от Егора. Он меня попросил сказать тебе, что Егор, сын Хазара от имени девушки Насти передает тебе привет, и что она ждёт тебя домой. И что Егор тоже тебя ждёт.
Будулай все понял. Егор через этого цыгана, жившего по всей видимости за Доном или чуть ближе, выполнял то ли просьбу генерала Стрепетова, а то ли просьбу Насти. А скорее всего они вдвоем как-то организовали этот поиск. А попросила об этом их Настя. Не мог же сам Егор или Стрепетов начать искать его. И как же он должен был поступить сейчас? Особой радости от такой новости он не испытывал. Он чувствовал, как и год назад, лишь разочарование и  горькую обиду.
-Передай Егору и Насте, что я остаюсь здесь. -  твердо проговорил после минутного раздумья Будулай.
А те цыгане, что сидели в кафе, купили в продуктовом  магазине килограмма три  молодой говядины и отправились на “Москвиче” прямиком на берег Кубани. Выбрали живописное место с деревьями и разожгли костер средь бела дня. Установили палатку. Разрезали мясо на большие куски и просунули их в несколько  шампур, без лука. Включили транзистор и водрузили его на дерево, зацепив за одну из веток. Барон разделся до трусов и вошёл в воду. Она была уже совсем теплой. Двое в кальсонах вошли в реку за ним. Барахтались с полчаса, а в это время третий варил шашлык на костре,переворачивая шампуры. Погода стояла прекрасная. Не жаркая, чуть ветреная….
Вечером наевшись и выпив шесть бутылок красного вина на четверых, они разговаривали, сидя у костра. Один из этих сподвижников барона стал петь песню под гитару.
-Его надо было давно проучить. - сказал тот, кто тогда дрался с Будулаем. 
- Я его тогда отпустил, потому что мешали ромалы, таборов пятнадцать тогда было, не меньше. Да и не во время все это произошло. Собрание как никак. Стричь то овец надо или как?
-Верно говоришь, зять. -ответил ему пожилой цыган, который был отцом его молодой жены. Это был оседлый цыган с самых юных лет, живший в Краснодаре и который приютил их в этом городе. Ныне он уже как два года находился на заслуженной пенсии, бывший директор местного продмагазина.
- Возиться с ним некогда было. -добавил он.
- Теперь настало время с ним поквитаться. Плечо мое до сих пор болит при плохой погоде.
 - подхватил тот же воинственный нукер. Он постелив под себя простыню, лежал лицом к костру и сосал стебелек здешней прибрежной травы.
- Да, теперь настало время его проучить. При овцах на пастуха посмел поднять свои коготки. - проговорил барон, закурив трубку. Барон заботился о своем здоровье. Он курил изредка и обычно, когда с кем-то разговаривал на важную тему. Наедине с собой он никогда не курил.
- Я думал, что он одумается. Но он посмел своих же судить народным русским судом. Совсем отошёл от рук и всех ног этот Будулай. Надо его наказать.
- Я бы его убил. - подхватил лежавший животом вниз воинственный нукер. – Мешает он нам….
У барона был такой самый первый план. Он хотел послать какую-нибудь породистую симпатичную цыганку к Будулаю. Не слишком юную и не слишком старую. Чуть моложе его. Она должна была его соблазнить и лечь с ним. И они его тепленького подняли бы с постели и хорошенько избили бы. Убивать он его поначалу не собирался. Не хотел ссориться с государством. Но затем Барон придумал другой план. Барон прекрасно знал, что Будулая вообще невозможно было соблазнить любой женщине. Слишком порядочный, моралист, как самый стойкий монах или евнух. Нет, конечно же, он не был никаким евнухом. Так его какой-нибудь сородич  мог назвать из чувства пренебрежения. Поскольку все цыгане всегда  имели очень много детей. В этом смысле , с цыганской точки зрения, он действительно был евнухом. Какой-нибудь духовный подтекст при описании подобной личности  для цыган был неведом и абсолютно непонятен. Это суждено понять только тому, кто по какой-то причине выходит из общего строя привычных устоев, создаваемых людьми в какой-либо замкнутой группе. В данном случае это были цыгане. На такого человека смотрят косо, считают его ни на что не способным в своей жизни. Да, мало одиноких среди цыган. Женщина, живущая в таборе,  никогда не останется одинокой, только болезнь какая по женской части может помешать ей исправно давать потомство. А если и возникнет такая проблема, она все равно не останется одинокой, хоть и без детей. Молодой муж обязательно заимеет другую жену, при этом не бросив ее. Таков обычный уклад цыганской семьи в таборе. У цыган любовь не всегда выходит на первое место. Впрочем, как и у всех остальных народов. И особенно в буржуазных или архаичных семьях. И подчас, решения принимает не сам член семьи и табора, а вожак табора. В  выборе спутника или спутницы жизни решение обычно принимает глава семейства, в случае его отсутствия, это может делать мать или же вожак. Будулай был освобождён от этих решений в своей жизни. Даже жену Галю он выбрал сам, по самой настоящей любви из своего же табора. В этом вопросе ему не требовалась помощь извне. Но после войны, он больше не женился ни на ком. Он стал вожаком, и никто не мог управлять его решениями. А когда он ушел туда, где его могли видеть другие цыгане одного, знакомые и не очень, то они уже смели насмехаться над ним. И даже откровенно в лицо оскорблять. Это стало происходить, когда он стал пасти лошадей на том самом конезаводе у Стрепетова.  В цыганской племенной иерархии он стал никем, отшельником. И даже неудачником. У русских неудачником в обиходе считается тот, кто не имеет семьи и нормальной постоянной работы. А у цыган только семьи. Работа им не так важна. Значимость человека, его социальный статус  у цыган определяется в первую очередь наличием у него семьи, и насколько она большая. В былые и очень древние времена  цыгане ценили ремесла. Самым ценным и важным у цыган являлось кузнечное ремесло. Теперь уже оно не так ценилось, и намного реже цыгане стремились быть кузнецами. Будулай в этом отношении соблюдал эту древнюю традицию цыганского народа. Его отец также кузнечил. И дед. Он мечтал передать это ремесло своему сыну. Но теперь не то время. Его сын, Ваня вроде где-то учился. Вроде на военного. И ремесло он это успел узнать от него. В общих чертах….
Барон знал, что Будулай прогонит любую девушку,  если бы она подошла к нему с предложением пообщаться ближе. Барон подумал, что эта цыганская леди без всякого соблазнения могла просто каким то образом  подсыпать  ему порошок снотворного. И тогда он попал бы в их руки. Но просто так женский пол посылать к нему было бы бесполезно. Не смогла бы эта девушка его пригласить на какой-нибудь обед или ужин. Барон знал о Насте. Знал, где она жила. Он изучил за эти два года все, что касалось Будулая. Он знал даже о Ване и Клавдии. И соответственно о его жене Гале. Он дал ей подробную инструкцию. По легенде эта молодая женщина, цыганка, не совсем обычная ,а певица варьете, из Ставрополя, являлась близкой подругой Насти, недавно переехавшей из Ростова в тот конезавод вместе с мужем на заработки. И она должна была сообщить ему о том, что его ждала Настя. По новому плану барон не знавший, что к нему уже приезжали от Насти, рассчитывал на то, что Будулай согласится и поедет туда на поезде.  И в поезде он планировал схватить его и сбросить на ходу. А там будь ,что будет. Жив ли он останется или нет.  Главное, что его цель будет достигнута. Он был бы проучен за свое поведение. Это было бы хорошим результатом этой операции. И никто не узнал бы, чтобы донести на него государственным органам. Но смерть этого взбунтовавшегося цыгана была бы более желанной для него. Два года назад, поначалу, он так и сказал своим нукерам:
-Этот Будулай жить не должен. Не доверяю я ему. Боязно мне. Он уже и не рома вовсе.
-Сколько лет уже прошло. Захотел бы, давно бы сдал. -усомнился один из нукеров.
Барон не обратив внимание на этот возглас, проговорил спокойно:
-Думаю я, как бы сделать это незаметно, не при свидетелях…
Но позже он передумал его убивать. Он долго ещё раздумывал над этим. И вот, по прошествии двух лет, у него созрел окончательный план: убить его, но так, чтобы это не было окончательно ясным. Лучше, чем сбросить с поезда на ходу, он ничего не придумал. Не при свидетелях, не считая своих троих подчинённых. Задача состояла в том, чтобы это организовать. И девушка эта таким образом, должна была привести его на железнодорожную станцию. Весть о том,что его ждала Настя, непременно должна была подействовать на него. Ловушка с того момента была бы окончательно захлопнута.

А Настя сообщила мужу Михаилу о своей новой беременности. Просто и спокойно, сразу же, как только убедилась в ней. Она, как цыганка, знала от своих сородичей, как это определять наверняка. У нее снова, во второй раз появился токсикоз. Если бы это было впервые, то она пожалуй, сразу не обратила бы никакого  внимания на свое несколько ухудшившееся самочувствие. Постоянную тошноту и рвоту по утрам. Однако тогда, прошлогодним летом, после того, как прошли в этом состоянии три дня, она подумала о беременности. И теперь уже, в этом году она наверняка знала, что беременна снова. Но год назад она все же решила подтвердить свои догадки старым простым бабушкинском способом, о котором знали все цыганки. Она смочила в пиве старое платье и поднесла его к носу. Ее стошнило. Это говорило о том, что она беременна. В этот раз не было нужды повторять тот же эксперимент. По своей личной жизни с Михаилом она не верила, а точно знала, что беременна. Ничего другого кроме этого не могло быть. Михаил конечно же, несказанно обрадовался. В выходной день, под вечер,  они вдвоем на мотоцикле приехали на маленький пруд, в километрах десяти от конезавода, который был единственным водоемом в округе поселка Чернышовка. Никаких рек или речушек не было поблизости. Настя специально устроила эту поездку в это место. К этому пруду часто приходили табуны из разных подразделений конезавода. Прошел год с их свадьбы, а Михаилу все ещё казалось, что Настя, как и прежде, любила Будулая. Все поиски его по степи, ее ожидание ,когда он вернётся,расценивались им, как те же старые чувства по отношению к нему. Всем ее заверениям он не верил, даже после того, как она забеременела год назад после свадьбы. Это ещё ничего не значило по его мнению. А как бы она вела себя, раз вышла за него?! Жили они в деревянном низеньком барачном строении на три семьи. Этакие три домика, соединённые вместе. Входные двери отдельно, все отдельно, лишь крыльцо с деревянными ступеньками было общим. Михаил уже работал на конезаводе четыре года. Через год подходила их очередь для получения нового жилья. Конезавод для своих работников  и колхозников строил щитовые блочные  дома. Настя взяла с собой удочку и сама же удила. Червями. Она стояла возле камышей, положив удочку на высокую рогатину у самого пруда. Михаил сидел на мотоцикле и молча наблюдал, с хмурым , невыспавшимся лицом. Настя отойдя от удочки, вытащила свёрнутый коврик из люльки и постелив его на траве, села на него.
-Миша, а я ведь беременна. - вдруг заявила Настя.
Михаил, сидевший на сиденьи мотоцикла и протиравший тряпкой бензобак, никак не отреагировал.
-Ты слышишь, Миш? -спросила Настя, смотря тревожными глазами на него.
-Ну и что с того? - ответил Михаил, не переставая водить тряпкой по уже чистому баку.
-Как это, что с того? Ты не рад?
-Рад.
-А что не весел? Что с тобой?
Настя встала и подошла к Михаилу, обняла его за плечи сзади.
-Я конечно, рад нашему будущему ребенку. Я только не рад…
Тут Михаил замялся. Но через мгновение выговорил.
-Ты по-прежнему та же, Настя. Я же вижу. Не можешь забыть Будулая этого.
-Ты опять за свое? Сколько раз можно?! Я хочу,чтобы они встретились. Я же тебе уже говорила.
-А если не встретятся?
-Если не встретятся, то это уже не наша печаль. И я не из-за нее стараюсь. Возможно, она с другим, с тем полковником, что был в том хуторе, где военные учения проводились. А может, он и сейчас там. С ней ему самое то будет наверное. А я сделала все, что могла для него. Для них. И пусть сами дальше решают, что делать.
Говоря это, она вспомнила, как своими чарами зазывала Будулая из вершины в пропасти из лавандовых чащ, там, в степи, за поселком, у небольшой лесной гряды, примыкавшей к самым  первым конским загонам конезавода. Она ведь помешала им тогда встретиться.


В список, предложенный Клавдией, кроме Катерины Калмыковой на получение жилья были внесены старейший работник колхоза, бывший табунщик Ульян Коробов, прозванный в хуторе дедом Муравлем и бывшая водитель  Степанида Макаровна Хаирова. Оба работали со дня основания колхоза. Хаирова недавно вышла на пенсию, она была ровесником века. Прошло две недели с того первого заседания членов правления. Тогда так и ничего не решили насчёт Калмыковой. Решили немного подождать. Ухажёр Катерины, а ныне уже потенциальный ее жених Тихон Карпухин, уехал на днях обратно в расположение того же военного учебного гарнизона из военного училища, на этот раз в неком хуторе Степной под Ростовым. Там же был на очередных летних учениях и Ваня. Стало известно, что Тихон пообещал с началом осени взять Катерину в военную часть. Там были предусмотрены бараки женатым офицерам за счёт министерства обороны. Таким образом, насчёт Катерины все стало ясно. Теперь все зависело от Тихона, исполнит ли он свое обещание.

Барон резко проснулся от какого то толчка. Эмиль, так звали барона, спал на сеновале, в сарае во дворе дома, где жил тот его тесть, который приютил их в Краснодаре. Дом был двухэтажным, с мансардой на втором этаже. В этой мансарде ночевали его двое нукеров.
-Какая Настя?! Настя… Его надо завлечь другой женщиной. Той хуторянкой. Клавдией вроде звать. - вслух себе проговорил он.
Он вышел из сарая, пофыркал под прохладной водой в умывальнике и поднялся по ступенькам крыльца в дом. Ему не терпелось поделиться своей идеей со своими нукерами. Вообще, барон был по своей натуре простым человеком. К своим подчиненным относился почти, как к своим кровным братьям в обычные часы отдыха. Тем более им выпал шанс для такого длительного отдыха во время поездки в другой город. А работа у его подчинённых была постоянной, они работали целыми днями, отдыхали лишь поздно вечером, перед самым закатом солнца. Работа барона посредством своих подчинённых состояла в том, чтобы контролировать каждый табор своего района. Следить за тем, чтобы они всегда были при деле, не отлынивали от работы. Наемных конечно же, ему не было нужды контролировать, они и так подчинялись своему временному начальству. Женщины добывали деньги путем гадания и попрошайничества. Также устраивали концерты на улицах. Одна или две девушки плясали под аккомпанемент цыгана-гитариста или даже скрипача. Люди собирались, засматривались и охотно клали деньги в небольшую круглую миску, которую проводили по рядам зрителей. Доходы от такой ежедневной музыкальной деятельности были весьма ощутимыми. Также барон побуждал воровать у людей кольца, браслеты и серьги по возможности.  Таборов в его районе было всего пять. Каждый табор состоял от трёх до  пяти семей. Всю выручку они обязаны были отдавать вожаку в конце каждого месяца. Для своих нужд дети так же, как и в годы детства и юности Будулая, посылались родителями воровать всевозможные  продукты по всему городу. Основным местом, где они открыто и более всего доступно  лежали, был городской базар.  По-прежнему ценным предметом  у цыган были готовые лошадиные подковы. Их всегда продавали на рынках и в специализированных магазинах. От каждой семьи полагалось принести барону не меньше тридцати целковых. Зоной контроля являлся город Ставрополь. Именно в нем только и “работали” цыгане. У барона теперь было всего пять подчинённых.  В Краснодар он приехал с двумя своими нукерами. Трое остальных, молодых ромал остались в  Ставрополе. Тот ещё один, который был несколько лет назад на той самой сходке в Украине,  и который также готов был убить Будулая, теперь держал свое шашлычное уличное кафе, и он уже был освобождён от обязанностей контроля над всеми цыганами. Но по-прежнему он считался статусным цыганом по отношению к Барону. 
-Я решил слегка изменить свой план. - объявил он своим нукерам и хозяину дома, своему тестю.
А накануне барон сам получил информацию от местной цыганки. Не стал он посылать своих нукеров, хотел сам решить это дело от начала до конца. Он ее встретил на  рынке. Расспросил о Будулае. Она ему обо всем поведала. О том, что он уже два месяца с лишним работал на этом рынке.  Раньше жил с цыганами в каком то барачном щитовом доме, теперь жил с каким-то стариком. По улице Родниковая 8.  Работал у известного здесь некоего армянина по имени Самвел. Грузчиком на пол ставки. Также работал дворником на рынке. Обо всем этом он поведал им накануне вечером. И теперь он поспешил  поделиться со своей свежей утренней идеей.
-Есть у него одна… Казачка в одном хуторе.
Барон рассказал о том, что его жена погибла в кибитке под немецким танком возле того хутора. И о том, что от этой погибшей цыганки остался новорожденный ребенок. И о том, что одна женщина из хутора подобрала и усыновила этого ребенка. Его сына. И через много лет этот Будулай пришел в этот хутор….
Вот такая история. Надо сказать Будулаю, что она его ждёт. Как миленький побежит к ней. Там вроде что-то не сладилось у них. Будулай оттуда ушел, оставив деньги кому-то.
-Это вместо алиментов. - проговорил воинственный нукер. – Он видно, так поблагодарил эту казачку. Честно говоря, я бы и сам поблагодарил ее от нас всех. Невероятная история.
-Видимо. - согласился барон.
-Слезу не пусти. - произнес другой нукер, обращаясь первому. – Будешь ещё больше хныкать, когда он милиционеров к тебе приведёт.   
-А что они смогут предъявить? Это наши внутренние дела. Они давно махнули на нас. Никакого преступления мы не совершали - ответил воинственный нукер.
-Я конечно, как и прежде, ненавижу Будулая, но чтобы заподозрить его в этом? Нет, он не такой дурак и не такая уж и сволочь. Он хоть и идейный, но тут не тот случай. - проговорил хозяин дома.
-Полностью согласен с тобой, ром Баро. Кого и про что ему закладывать? Говорить им о том, что мы заставляем попрошайничать и воровать? Так они знают про это. - резонно заметил барон.
-А история забавная, редкая. Расскажу ка об этом моему одному знакомому, писателю. Неплохой сюжет для романа.  Зовут его Жора. Георгий Малинин. Не слыхали? Книги пишет, издается. - проговорил хозяин дома.
- У тебя такие знакомые есть? - удивился барон.
-Познакомились. Как-то он написал в жалобную книгу, пришлось встретиться. Свинина оказалась просроченной. Недосмотрели.  А он вообще то имеет цыганские корни. Прадед его был цыганом.
-И на фронте воевал?
-Да. Воевал, как водится.
Про фронт барон поинтересовался неслучайно, хотя это и так было ясно. А он, барон по имени Эмиль и его нукеры не воевали, и вообще не служили в армии. Цыгане, как правило, не служат в армии, да их и не призывают, поскольку они не становятся на учёт, но во всех прошлых войнах, в том числе и в последней, большинство цыган шли добровольно защищать Родину.
-Ты поосторожней с ним. Много не болтай. Бдительность не помешает. - предупредил тестя Барон.
-Он все понимает, он же из наших, можно сказать. Он и не спрашивает ничего лишнего. Я бывший директор, он писатель. Общаемся только на отвлеченные темы. О рыбалке, об искусстве. Звал недавно на свою дачу, где-то за городом.
Барон, хозяин дома и нукеры сидели за большим столом в просторной кухне под синим абажуром. В доме были ещё три комнаты. Хозяин, а это был человек шестидесяти двух лет, был уже давно один. Жена умерла десять лет назад от рака. Было два сына и дочь. Все они уже были взрослые и жили отдельно. Его семья была оседлой. Леон, так звали его, ушел из табора, когда был совсем маленьким. И больше уже не возвращался к нему. Он  попал в церковно-приходскую школу для сирот и беспризорников.
Это было в Таганроге. Этот город и был местом его рождения. Леон в отличии от барона и его нукеров никогда не участвовал в таборных делах, он жил совершенно отдельно от цыган. Собственно, после окончания этой четырехгодичной школы он нигде больше и не учился. В отличии от других цыган своей семьи и всего бывшего своего табора он работал. В четырнадцать лет он поступил на работу в одну конюшню, убирать за лошадьми, там же в Таганроге.
В 1916 году в восемнадцать был мобилизован на войну. В восемнадцатом году с окончанием войны вернулся, но в том же восемнадцатом новая советская республика вновь призвала служить на два года. Теперь уже он был мобилизован на новую войну, так называемую гражданскую. После этой войны в девятьсот двадцатом он устроился помощником молотобойца, в одном из хуторов вблизи Таганрога. Затем с двадцать второго вплоть до тридцатого года работал табунщиком в том же хуторе. В этом хуторе, в колхозе, он стал постепенно бригадиром. Одновременно стал учиться в вечерней школе. В сороковом году стал председателем этого колхоза. На фронт не пошел по брони. В 1944 году поступил на заочное отделение новочеркасского кооперативного техникума. После его окончания  уйдя из колхоза, устроился по протекции от горкома  директором центрального рынка в Таганроге. В пятьдесят первом году он со своей дочерью переехал в Краснодар. Там жила его престарелая мать. Ее муж, отец Леона, погиб в ножевой драке, ещё в двадцатые годы. И она ушла совсем из табора. Также, как и сын работала. В том самом колхозе, где работал и сын. Леон женился довольно рано. Ему удалось пленить сердце одной русской девушки,жившей в том хуторе. Он в то время работал табунщиком. Родители наотрез отказывались ее отдавать за него. И это было понятно. Это была кулацкая семья. Но тут вмешался его родной дядя. Он был вожаком табора. В те времена ещё не было новоявленных баронов. Все нажитое и кое-где сворованное принадлежало исключительно общинам и больше никому.  Отец этой девушки был единственно зажиточным на весь хутор. В нем был уже колхоз и одновременно существовало богатое имение, одно из островов царизма, пока ещё нетронутое новой властью. В один из дней он просто взял и пришел свататься к его высокому бревенчатому дому, что стоял за высоким забором. Его конечно же, не впустили. Но была у этого кулака слабость. Он был неравнодушен к цыганам. Любил он на заимке развратничать с уличными девками из города, а также  слушать заливистое пение цыганского хора. Им подыгрывали на гитарах парни-цыгане. Также сам порой вставал на середину своего большого двора и подплясывал под хмельком в такт пляшущим и поющим  цыганкам. Они часто брались им из того же Таганрога. Платил им щедро. И тут однажды к нему нагрянули совсем другие цыгане, как бы из самой жизни настоящей, а не искусственной. Хотели сосватать своего выкормыша за его дочь-красавицу. Дядя пообещал большой калым за невесту. Собственно, сам Леон вообще-то к нему и не обращался. Это мать решила обратиться к своему родному брату, чтобы он помог в этом вопросе. Этот дядя был очень зажиточным. Держал большой конезавод, на тысячу с лишним голов и был одновременно вожаком табора. По сути он был таким же классовым недобитком, как и он сам. Тот кулак подумав дня три, послал гонца к нему домой, чтобы ответить через него своим согласием. Кроме того, этот дядя держал акции в московской товарной бирже. Таким образом, Леону удалось жениться на дочери этого кулака. Итак, девять лет назад, уже без жены, Леон приехал в Краснодар, где жила его мать. С ним была и его дочь. (Позже она благополучно вышла замуж). За обычного цыгана он не хотел ее выдавать. Нужен был какой нибудь богатый жених, желательно при своём деле. Только через пять лет такой жених случайно подвернулся. Он тогда ещё работал директором магазина, и по работе он сотрудничал с одним рестораном. А в этот ресторан со своими нукерами приехал из полтавской области Украины этот самый барон на свадьбу своего двоюродного брата, который жил в Краснодаре. Тогда после свадьбы решил наш барон со своей бригадой походить по городу. И так, невзначай зашли они в тот магазин, в котором был Леон директором. И он как раз в это время был там, ходил по залу. Леон сразу же признав в них своих соплеменников кровных и новых клиентов, нездешних, поинтересовался, как хозяин и торговец,  их нуждами. Они искали мясо индейки, говорили, не врали, что на рынке они ее не нашли. Вот, решили поискать в других местах то, что хотели. Время им позволяло. Поезд был в 6 вечера. Директор провел их в свою беседку, в заднем дворе, через черный ход. Поговорили обстоятельно. Директор всё разузнал о них. О житье-бытие украинских цыган. При разговоре барон узнал о том, что имелась у него дочь. Это его заинтересовало, он давно был один. С юности в таборе повенчался с одной, ребенка имел от нее, как водится, теперь уже была взрослая дочь. Да бросил он ее. За измену. Спуталась с одним парнем с другого табора, когда дочери было все два года. Высек ее жестоко и упросил вожака выгнать ее из табора.  Дочь он оставил на попечении своей матери.  Итак, сообщил барон о ней, и дальше разговор лился о других вещах. Барон пока ничем себя не выказывал, не подавал никаких признаков своего интереса к дочери барона. Барон и о себе рассказал немало. Сидели так и беседовали около часа. Индейки в магазине не было. Барон приметил в своем уме этого директора и это место на самое ближайшее будущее. Через две недели он приехал, один. Он вновь удачно застал директора в магазине. Он прошел в его небольшой кабинет и сразу же проговорил:
-Я хочу познакомиться с вашей дочерью, ром Баро. Хочу увидеть ее…. Вообщем женился он на ней. Справили шикарную свадьбу в том же ресторане, где была свадьба брата барона, в Краснодаре. Жили сейчас в Ставрополе. Жилья постоянного у них не было.  Приютились в одном частном доме. Он снабжал хозяев всем необходимым. Они нарадоваться не могли.  Машину он купил ещё в далёком сорок восьмом году. Но купил он ее не сам. Она была куплена в складчину. Он тогда ещё был вожаком своего табора. Решили купить ее всем табором. Москвич-400.  Ездить не умел. Да и никто вообще из его табора не умел ездить. Кое-как немного научился, но надо было иметь удостоверение для езды в городе. И вот, через года два в степь посреди лета к цыганскому стану на эмке подъехал из Полтавы сам начальник уголовного розыска. Эмиль испугался этого приезда, мол не натворили ли чего его ромалы в городе?! Начальник УГРО успокоил его. Они оба вошли в шатер.
-У меня к вам интересное предложение. - сразу без вступления начал гость. – Пора дела делать. Делиться так сказать. Вы же воруете, обманываете, а иногда и убиваете, а государство вас ловит и отпускает. И никакой так сказать, денежной благодарности. Вы понимаете, о чем я?
-Благодарность кому именно? Какое государство мы обязаны денежно благодарить? Москву или ваше УГРО?
-Ну вот вы же все прекрасно понимаете.  Полтавское УГРО.  Другие ваши вожаки тоже наверное согласятся жить лучше?
Им я защиту в случае чего не обещаю. Пускай договариваются со своей милицией. В каждой области будет свой барон над отдельными вожаками.
-А вы не боитесь, что вас какое нибудь УГРО другой области услышав о вашей так сказать, помощи такой доложит наверх?
Вам уж тогда надо лучше бы с самыми верхами договариваться.А затем уж мне предложение такое делать.
-Вам то нечего бояться. Вы разве сейчас не воруете, не обманываете? А барон, стоящий над каждым табором, так это ваши внутренние дела. Государство не будет в это лезть…
Вообщем, каким то образом через некоторое время следом за полтавской областью в других областях южной России и почти во всей Украине также образовались подобные  бароны. Они командовали цыганами своей области; вожаками отдельных таборов, брали с них выручки и отдавали часть из них областному милицейскому начальству. Так появилась эта цыганская мафия в начале пятидесятых. Среди цыган появился устойчивый  слух о том, что в одной из областей западной Украины объявился русский барон.