Комэска поэма 3-5 главы

3.
За окнами шумят всё клёны…
…жизнь ветерана нелегка.
– Я взял тебя бы, Римма, в жёны,
ты ж не пойдёшь за старика…
твои легки, легки уколы,
от них не чувствую я боли,
заботлива ты медсестра,
мечта – чтоб стала мне сестра,
ты замуж выходи за Толю.
– Так мы же не знакомы с ним…
– Я познакомлю… он один,
с женой давно в разводе… волен
быть холостым, жениться вновь,
уверен, свяжет вас любовь.

“Знакомство вскоре состоялось
в семье Андрея в торжество.
Вначале скромно посмеялась,
но поняла я суть его”, –
спокойно высказалась Римма.
Дороги, что идут из Рима,
так в Омске сходятся они.
“Когда остались с ним одни,
мне предложил он руку, сердце,
настойчиво стал приставать,
пытался затащить в кровать.
Хоть были с ним единоверцы,
сказала: “После свадьбы, друг!”
Любви замкнулся вскоре круг.

“Мы сорок семь как лет уж вместе,
двух воспитали сыновей.
Семейная идиллия, что песня,
всё было натурально в ней.
Порою были недомолвки
и ссорились, но без уловки…
…мирились, продолжалась жизнь,
как чей-то проходил каприз”.
Доверие и уваженье –
фундамент крепкий их семьи,
скреплённый честностью в любви.
“Они не терпят унижений, –
Антон поведал не спеша. –
Да! мама всей семьи Душа.

А папа всей семьи достаток!” –
торжественно изрёк Антон.
Елена папу любит, также
и с мачехой дружны. Удивлён,
идиллией я восхитился,
их откровеньем причастился.
Счастливая у них семья.
Друзья, в том убедился я,
из разговоров мне понятно,
согласье в ней царит, любовь,
хоть нет высокопарных слов.
Услышать всё-таки приятно,
что есть семейный уголок,
где не присутствует порок.

От автора

Музейная крыса – Алина –
не чтит, извините, Андрей,
ни Пушкина, даже и Грина,
и Лермонтов пофигу ей.
В субботу работать не хочет,
музейную пристань порочит.
И третьего марта пролёт…
Заслуженный пофиг пилот.
Поздравить хотелось мне брата,
Андрей, твоего, но отлуп
и тут получил хула-хуп.
Работа Алин без азарта
идёт… Безотрадно, Андрей,
с такими загнётся музей.
4.
Он день рожденья отмечает
сегодня, третьего числа,
и карту с местностью сличает,
и снова пробует крыла
расправить, шутит и смеётся.
Им всей семьёй легко поётся,
и тосты звонкие звучат
от всех детей, от всех внучат.
Отец – глава семейства – важен,
он восседает словно царь,
в полёте будто бы Икар,
и смел, и в меру он отважен.
И все желают долгих лет,
к сему Сорока – злой Поэт.

А Пелагея любит папу,
хотя их с мамой бросил он.
“Пред нею я снимаю шляпу
и бывшею женой прощён,
не держит зла давно Полина…
…растёт в саду, цветёт калина…
довольны оба мы вполне, –
признался Анатолий мне, –
мы с дочкой долго не общались,
но внучка подружила всех,
сейчас всё вызывает смех,
спокойно с Полей мы расстались
и никаких претензий нет,
а Римма что в окошке свет”.

Здоровым будь Душой и телом,
люби и почитай жену,
детей, внучат, а между делом
ты всколыхни всю тишину
музейную и предприятий,
продвинь процесс мероприятий
всех омских, друг, библиотек,
забудь все адреса аптек.
Желаю, Толя, быть счастливым
и слово данное держать,
азарт полёта не терять,
не просто быть лишь говорливым,
заслуг своих не принижай.
Тобой гордится весь Алтай.

5.
Он отказался от общенья,
не от избытка же ума.
В эпоху злого просвещенья,
ты, нет, не удивил меня.
Я на доверительности фоне
в отказе слышу злобу в тоне.
Таких встречал я много раз
и каждый попадал в рассказ,
стихотворение о хамстве,
что процветает в упырях,
в структурах властных и в верхах.
Понятно в упырях жеманство –
игра на публику от них –
к Поэзии мечты глухих.

Вчера таким предстал инспектор,
не стал общаться потому,
рабочий телефон запретный.
В инспекции как на дому
несёт галиматью такую,
да с перехлёстами, витую,
что дохнут мухи на лету
от смеха, слышно за версту
паденье совести и чести
и уваженья до нуля.
Идёт безумная волна,
смывает их. А волны лести
захлёстывают с головой.
Такое видеть не впервой.