Мардж Пирси. Тело моей матери

1.

Тёмная впадина года, яма,
пещера, где солнце садится
и грозит никогда  не взойти,
когда уныние опускается мягко,
как снег, покрывающий все
тропинки и перекрывающий
дороги

Затем ястреб, столкнувшись
с болью,
схватил тебя и так швырнул,
что ты упала с резким криком,
как будто нож разрезал рулон
шёлка
Хоть мой отец услышал грохот,
но не обратил внимания,
дремал после обеда.

И все же, за полторы тысячи
миль
к северу я услышала и уронила
тарелку.
Твоя боль вонзила когти в мой
череп
и затаилась там, каркая, тяжёлая,
как большой сосуд, наполненный
водой,

маслом или кровью, пока, вдруг,
на следующий день тяжесть
не спала
и понимала я, что разум твой погас,
как свечи ханукальные, сгорающие
так быстро и покрываясь восковой
завесой на Ханукие.

Те свечи были зажжены,
приглашены друзья и куплены
ингредиенты
для латкес и блинчиков из яблок,
этого праздника освобождения
и зимнего солнцестояния.

когда вершины вращаются,
как маленькие планеты.
Ты хочешь получить всё,
а может ничего,
взять половину или пройти мимо
нетронутой?
У тебя ничего нет,
сказала Нун волчок, когда комната
перестала вращаться.

Ангел сложил тебя, как бельё,
твоё тело
стало тонким, как пустое платье.
Твоя одежда - это занавески,
висящие
на витрине того, что когда-то было
твоей плотью,
а теперь стало стеклом.

Снаружи на торговых площадях
Флориды
звучали из динамиков рождественские
гимны и пальмы были украшены
мигающими огоньками.
Пляжи были пусты, кроме
туристических отелей.

Пеликаны с набухшими животами
хлопали крыльями над головой,
как птеродактили
и я мысленно почувствовала, что ты
умираешь.
Сначала прошла боль, а потом
ты замерцала и погасла.

.
2.

Я блуждаю по закоулкам памяти,
порой окутано всё пеленой,
и каждый стул прозрачен..

В другое время память загорается
от суетливых сцен,
разыгрываемых по ту сторону
ширмы,
сквозь которую я, разумеется,
могла бы дотянуться

пальцами,
разрывая хрупкий занавес времени,
который есть которого нет,
и который будет тем,
из чего мы созданы и разрушены.

Однажды ночью я встретила тебя
во сне,семнадцатилетнюю,
твой первый неудачный брак
только что расторгнут, похудевшую
после аборта,
прижимающую книгу к щеке
и пытающуюся выглядеть старше.
пытающуюся вписаться в средний 
класс,
пытаясь устроиться на работу
в универмаг Уанамейкер.

наряжаясь для вечеринок в снятые
сценические костюмы
своих сестёр.
Твои глаза были затуманены
мечтами.

Ты не заметила, как я махала тебе,
проходящей мимо, и я увидела,
что на тебе видна блузка.
Ты стояла неподвижно,
пока я поправляла твою одежду,

как будто я была твоей матерью.
Вспомни, как я укладывала
твои по-весеннему блестящие
волосы,
локоны, кажущиеся металлическими,
сверкающими,

вспомни, как я одевала тебя,
мою семидесятилетнюю мать,
которая была моей последней куклой-
младенцем,
давая тебе слишком поздно то,
чего хотела твоя юность.

3.

Что за маска из кожи,
которую мы носим,
что это за платье из плоти,
эта разноцветное пальто с редкими
волосками?

Этот сладострастный бурлящий
клубок
желаний и страхов, пищащие мыши,
оказавшиеся в дымящем стогу сена
со своими детёнышами?

Это пальто передавалось
по наследству, как семейная реликвия,
это пальто из чёрных волос
и обильной плоти,
это пальто из бледной, слегка
красноватой кожи..

Эти бедра, эти ягодицы служили
амортизатором
для моей бабушки Ханны,
для моей мамы Берты и для меня,

и мы все по очереди сидели на них,
на этих главных мышцах,
с помощью которых
мы ходим, ходим и ходим по земле
в поисках покоя

Моя мать - мое зеркало,
а я зеркало её. Что мы видим?
Наши лица снова помолодели,
груди стали упругими,
ноги стройными и изящными.

Наши руки дрожат от жира,
глаза
в морщинках, опухшие, ладони,
животы в складках после родов,

Дай мне своё платье,
чтобы я могла его примерить.
О, оно тебе не подойдёт, стать,
ты слишком толстая.
И я тебе не подойду, мать,

Не буду я невестой,
которую ты сможешь одеть,
послушной дочерью, которую
будешь ты жевать
Собачьей костью кожаной, чтоб ты
точила зубы об меня.

А иногда ты бьёшь меня,
просто чтобы услышать звук.
Одиночество превращает твои пальцы
в крючки зазубренные,
и ласка их пускает кровь.

Мой близнец, моя сестра,
моя любовь потерянная, ношу тебя
в себе, как эмбрион, как ты меня
когда-то носила.

4.

От чего мы отворачивается,
чего боимся?
Я вправду думаю, что сможешь ты
вернуть меня обратно?
И думала ли я, что попаду в тебя,
как в печь расплавленную,
и буду переделана, да так,
что стану я тобой?

Чего боялась ты во мне,
в ребенке,
носящего твою причёску,
в женщине, которая отращивала
свои черные волосы длинными,
как знамя тьмы,
в то время, когда ты, настоящая
модница свои подстригла?

Давила и тянула ты мою резиновую
плоть,
ты меня мяла, как шарик теста.
Поднимайся, поднимайся,
потом расплющила меня в лепёшку.
И в хлебе, незаметно, образовались
косточки.

Я стала своенравной, замкнутой,
как кошка.
Ты не могла себе представить
как я бродила по зловещим закоулкам.
Ты назвала меня плохой,
а я позировала,как королева трущоб,
а платье, схшитом из ножей,

Все, чего боялась я,
так это оказаться
застрявшей в коробке с крышкой.
Хорошая женщина казалась мне
неотличимой от мёртвой,
за исключением
того, что она работала все время.

День твоей зарплаты
так и не наступил.
И были яркими твои мечты,
как мексиканский хлопок,
который кровоточил
на тусклых простыни
и не отбеливался даже после стирки.

Моя дорогая, то, что ты сказала,
было одним,
но то, что ты пела было другим,
сладко-подрывным и тёмным,
как ежевика и стала я дочерью
твоей мечты.

Это тело - это твое тело,
теперь оно
покрыто пеплом и розами, но живо
в моих глазах, моей груди,
моём горле, в бёдрах.
Ты наполняешь мою кровь солёным
привкусом,

и ты поёшь в моем сознании,
как вино.
На что ты не решалась в своей жизни,
решаешь ты в моей.