Стихи Чемпионата. Третья десятка

№21 Встречи

Неуёмный дождик-драммер
всё стучит, стучит в окно.
А в уютном ресторане
льются речи и вино,
на ура идёт закуска –
люди с лёгкой сединой
отмечают выпуск курса,
юбилей очередной.

Разлетелись по планете,
жизнь запутала следы,
и для многих встречи эти –
как глоток живой воды.
За столом журчит беседа:
«Ты на закусь груздь бери –
век такого не отведать
в этом вашем Шрусбери».
«Ну, а как житьё в Чикаго?
Ты – профессор? Вот те на!
Рады, что тебе во благо
стала новая страна».

Ночью около гитары
группируется народ,
и мотив знакомый старый
будоражит, в плен берёт.
Снова молоды, беспечны,
и дружны, и влюблены…

Так, казалось, будет вечно
в прошлой жизни – до войны.


№22 другие песни

Другие времена – другие песни.
Притворство больше всё с годами бесит.
Но свет «Степи ковыльной», тихий Дон, –
прощают многое.  Вот отчий дом
на старой фотке: стол, скамья, мальчишки
и прадед. Строгий. За окном – весна.
Так мало знаю, но похоже на
то, что было нелегко. Молчишь? И
Крылов*– не сочинитель,
а другой,
чья кисть-обитель
навсегда с  рекой
слилась, прокинет мне мостки навстречу.
И пустит лодку-ночь в волну судьбы.

Ах, где б ещё мелодий раздобыть,
что открывают прошлое? И вечность…


* «Степь ковыльная», Иван Иванович Крылов (1860—1936) — русский живописец и театральный художник, жил и работал в основном на Дону.


№23 Память

Просинь неба, – апреля взгляд,
Различаю в белёсой выси.
Прорастает в прорехи лат
Память прошлых крылатых жизней.

Прорастает во сне, врасплох,
Планы рвёт и громит привычки.
Что же может людская плоть
Знать о резвых повадках птичьих?

Нет, не выйдет вообразить
Виражи и восторг полёта,
Если пташьей не знал стези
И пичужьей не жил заботой...

Просинь памяти маяком
Не даёт заблудиться в буднях,
Если жизнь в этот раз – пешком,
И свобода даётся трудно.


№24 Эксгумация

Возвращенье всегда чревато
страхом прошлых возможных встреч.
Бредишь точками невозврата,
чтоб услышать родную речь.

Опер, жги нецензурным словом!
Тычь лопатою, лжепророк!
Захоронен я безголовым
и к тому-же без рук и ног.

Неустанно копай и слушай,
мысли мимо не пропускай...
Неопознанным мёртвым душам
нет дороги ни в ад, ни в рай.

Чуешь небо порозовело
в цвете глаз протокольных лиц?
Вы верните мне части тела
в текстах выверенных страниц.

Откупоривай, опер, водку —
пей за вечный покой души!
Как просмотришь былую сводку,
с опознаньем моим реши.

Вот и солнце... Уже обратно?
Чтоб навечно в могилу лечь?
Возвращенье всегда чревато
только мигом возможных встреч.


№25 Музей

и при слове "грядущее" из русского языка
выбегают черные мыши и всей оравой
отгрызают от лакомого куска
памяти, что твой сыр дырявой.

И. Бродский


В юности я смотрела на мир, как собака
у продуктового магазина.
Забивала мысли стихами Бродского -
много и сильно.
Я боялась чего-то при слове 'грядущее' -
снова он.
Я не видела, но ждала будущего -
а в голове раздавался Джон Донн...

Я верила в вечные ценности,
меньше в рифмы и новизну.
Я, как и все, переживала зиму,
чтобы встретить весну.
Лишь лето летело со скоростью
жизни иной,
оставляя вкус клевера
далеко за спиной.
Ощущение осени стягивало
тучи на горизонт.
Но дожди плели свое кружево,
И я редко носила зонт..

Годы летели, как табор в небо,
как косяк перелетных гусей.
В 40 рано ещё стареть,
но жизнь уже смахивает на музей
из множества воспоминаний
и встреч...
И сгорбленных над лэптопом моих
и ее - юной -
плеч..


№26 За гранью  БЕЗ ОБСУЖДЕНИЯ

Когда меня отправят на закат,
из жизни вырвав грубо, без наркоза,
в мой двадцать пятый сентябрёвый кадр,
в мою, теперь безвременную, осень,

в четверг, без расстояний и границ,
в пространство запредельное немое,
я запечалюсь, вспомнив сотни лиц,
что не успели свидеться со мною.

Теперь навеки мне дано скучать
по заливным лугам, по травам в пояс,
нести тоску о прошлом на плечах,
безмолвным одиночеством наполнясь.

Вздыхать, скорбя, о дедовой избе,
глядящей в ночь своим окном разбитым.
Но больше всех грустить мне о тебе,
о том, что ты меня не долюбила.

Из пустоты, из тьмы небытия
не дотянуться к прежнему, но всё же
на росстани две тени - ты и я
пусть доживут всё то, что мы не можем.


№27 Её портрет

Моя пра-прабабка, танцовщица Грета
Глядит из-под шляпы с большого портрета.
Когда-то она полюбила поэта –
И песни, и кудри его.
Бросала призывные взгляды с любовью,
Краснели от страсти белесые брови,
Кружила на пальцах, не чувствуя боли,
Героя дразня своего.

Наверное, что-то интимное было
У Греты с поэтом безродным, но милым.
Когда с музыкантом ему изменила,
Она разлюбила стихи.
И шило на мыло меняя всё время,
Она понесла вдохновенное семя
Не то от голштинца, не то от еврея.
Не буду вдаваться в грехи.

Прародина – город готических шпилей.
О, сказочный Любек! Слияние стилей.
Уставшие флюгеры с ветрами шпилен. *
Их пики пронзают века…
Увёз балерину доверчивый бюргер.
Судьба закружила её в Петербурге:
С французом – кадрили, с поляком – мазурки…
Влекла развлечений река.

Ах, Грета, признайся, кто был моим предком?
Но тайну не вызнать в зрачке её цепком.
Зачем эти рифмы чудные нередко
Мне снятся с рожденья ещё?
Мой брат кучерявый – в нём ген поколений –
Играет на всех инструментах. Он гений?
А я обожаю балет и томленье…               
Чья кровь в моих венах течёт!?
______________________
* Играют (нем)      


№28 В квартире сверху
 
I
густую темень проспал — бездарно, проснулся — резко, прервал полёт
в квартире сверху орёт гитара, как будто в поле шаман орёт
куски метаний остались с ночи. в гнезде постели с открытым ртом
сидишь
реальностью озабочен — рассказ, оставленный на потом, без продолжения — вялый фикус
встаёшь сквозь хруст на холодный пол — и слов несказанных кислый привкус тупым бездействием заколол
 
II
когда клокочешь голодной птицей над бездной вордовского листа, тебе приходится провалиться туда, где не был ты никогда: ты там бессмертный, ты там бессрочный — сидишь колдуешь, обряд поёшь
строку печатаешь —
это
точка,
в которой время совсем твоё, в которой, кажется, всё другое, у мира новые имена
ты до истерики ждал покоя, но будешь мучиться допоздна
 
III
день продолжает хлестать, как плетью, о спину письменного стола
в квартире сверху смеётся ведьма и разбиваются зеркала


№29 Никербокер
 
"Часто думаю: вот, съезжу туда
с подложным паспортом,
под фамильей Никербокер..."
                В.В.Набоков.
 
Веером брызг ахнул таксомотор.
Бисерный дождь шепотом моросит.
В узел кашне прячу скупой восторг,
скинув пальто тесных углов такси.
Местный толмач будто Иаков хром -
вихри вражды изрешетили кость.
Оком сыча шарит со всех сторон,
только уймёшь - снова пытает вскользь.
Ветреный джаз мигом обрёл черты:
плоть этажей, шумных артерий пульс...
Тоньше слюды крылья моей мечты.
Словно янтарь неумолима Русь.
 
Что опустить в первый конверт? Изволь.
Веришь ли, друг, в окнах пейзаж с Невой.
Паства не волк, хуже угробить роль.
Третьего дня прибыл, пока живой.
Лишь со спины дразнит неверный шаг:
честный эскорт или готов расстрел?
Майская ночь, звездная пыль, овраг
стоят того, да виноград незрел.
Выдохся весь сотканный бытием
вольный как бриз воздух Большой Морской.
Мажу на хлеб Герцена сорок семь.
В самой родной гавани я - изгой.
   
Просто мечта прозою обожглась.
Просто с утра бисер дождя окрест...
Чуткий толмач щурит прицелы глаз:
-Вот из ё нэйм?
-I'm Knickerbocker. Yes.


№30 Капремонт
 
А всё-таки есть прелесть в капремонте!
Конечно, ты был бесконечно против:
Мол, мы не ищем лёгкие пути,
Мол, старый сруб давно пора снести…
Что в этих брёвнах? Ткни – и рухнут сами –
Иное дело у тебя в Потсдаме!
 
А я люблю под ноль сдирать обои
И разбирать завалы антресолей:
Байдарка, скрипка, чемодан, альбом,
А в нём на фото мы с тобой вдвоём –
Счастливые и юные, на снимке
Стоим на фоне Сансуси в обнимку…
 
…Поспели вишни. Середина лета.
Я в сказке, словно маленькая Гретель.
Всё нереально: ровный автобан
На Котбус, Вроцлав, Гливице, а там –
Сусальный домик с нереальным шпицем…
И поворот. Направо. К Аушвицу.
 
…И был вопрос. Он на пути обратном,
Крутился неотвязно, многократно:
Бог, почему ты мир не обнулил?..
Жаль стало домик? Кто в нём прежде жил?
Опрятный бюргер? Или вечно пьяный
Какой-нибудь ефрейтор из охраны?
 
А может, доктор спирт хранил в подвале?
А может быть, строчил статьи в журнале
О пропускной способности печей
Дотошный близорукий казначей?
Закройщик и портной? Те двое тоже
Строчили – портмоне из женской кожи…
 
А может, пастор, полный светлой веры?
Скорее, кто-нибудь из офицеров
Писал любимой матушке домой:
«Мол, жив-здоров. Не на передовой…» –
И посвящал стихи прелестной фрау
В деревне по соседству с Биркенау?..
 
…Мы правим сруб под сенью старых вишен.
Не черепицу – стелем тёс на крышу.
Ты знаешь, милый, мы отстроим сами
Доставшийся от прадедов фундамент…