булгаковский роман

Я, в общем, оправданий не ищу.
Вот если бы Давид поднял пращу,
чтоб камнем успокоить Голиафа...
Но вот к Пилату вновь идёт Каифа,
и вкрадчиво звучит, как будто арфа,
елейный голосок - его возьмём.
Всё сходится - и стиль, и слог, и рифма,
но надо бы помедленней, с умом,
а там уже глядишь - и правый суд.
Ну, пусть не слишком правый... Не спасут
невинного вмешательства и просьбы,
намёки прокуратора о том,
что жаловаться кесарю не след,
что вместе бы хотел, но лучше - врозь бы.
На этом основании простом,
теперь пойдёт вражда на сотни лет.
Мой час, Каифа. Думаешь - старею?
Послание отправлю на Капрею,
наместник в Антиохии погряз.
Вода из Соломонова пруда
не будет вам напитком, будет хуже,
всё будет хуже, и во много раз.
Я снова говорю, откройте уши -
я думал, вы народ, а вы - орда.
Вот вечер, ожидаемый, но ранний,
к Пилату направляется Афраний,
беседовать и думать обо всём,
вещей не называя именами -
здесь уши есть везде, о том и речь.
Пилат угрюм, он знает - не спасём
распятого, и что же будет с нами?
Он умер, и кого теперь беречь?
Предчувствие - зарежут ведь Иуду.
Не может обмануть. Оно повсюду -
бормочет прокуратор - а доклад
я ночью жду. Начальник тайной стражи
доволен - у него Пилат в долгу.
Когда чужие боли отболят,
Иуда побежит в любовном раже
к свиданию со смертью. Не солгу,
сказав - Иуда молод и румян,
да только вот булгаковский роман
лишь вымысел, хотя и гениален.
А жизнь идёт, алкая и ропща,
в сегодняшнее перевоплощая
ночные грёзы выгоревших спален...
Вращается давидова праща,
и есть ещё надежда небольшая,
что рухнет побеждённый Голиаф.
Я связи не ищу, не оправдав
надежд моих читателей... Едва
за мыслью мысль в корзину опустив.
Пускай и в узком смысле, и в широком
стираются ненужные слова,
и этот незатейливый мотив,
знакомый лишь поэтам и пророкам.