Прохлада губ 5

Мама жила в старой квартире с потертым линолеумом, запахом сирени и яблочного пирога. Марина села у окна с чаем, глядя, как по стеклу капают капли. Мама возилась у плиты, бросая на дочь короткие взгляды.
— Ты, сегодня... не с нами — сказала она наконец.
Марина долго молчала. Пальцы обхватили чашку — будто это был единственный остров стабильности.
— Я, его люблю — сказала наконец. — Не мужа. Другого.
Мама села рядом. Смотрела молча. Потом тихо вздохнула:
— Я однажды тоже любила. Не отца.
Но выбрала правильное. Не своё.
Марина подняла на неё глаза.
— Жалеешь?
— Нет, — ответила мама. — Но иногда думаю... как могла бы звучать моя жизнь, если бы я не закрыла сердце.
Но ты — моё решение. И я никогда не жалею о тебе.
Марина опустила голову.
— С ним я настоящая. А дома — будто роль играю.
Семья — это стабильность. Он — воздух.
Мама обняла её за плечи.
— Если любовь настоящая, она не исчезнет. Даже если уйдёт.
Главное — не потеряй себя.
Она ушла от мамы под моросящим дождём. Не плакала — слёзы были внутри. Шла медленно, будто вбирая каждое слово, каждый жест.

***
А на остановке, прислонившись к мокрой рекламе, прошептала в телефон:
— Хочешь увидеть меня снова?.. Только не сейчас. Не могу ещё…
***
А город медленно утопал в вечерних огнях, как будто кто-то бережно разлил золотую краску по мокрому асфальту. Фонари вспыхивали один за другим, отражаясь в лужах, как в туманных зеркалах. Машины плыли мимо, оставляя за собой красные и белые шлейфы света, будто размазанные мазки на холсте художника, рисующего суету.
Она шла по тротуару, не чувствуя ни прохлады, ни усталости — только мысли, тяжёлые и вязкие, словно туман, окутывали её изнутри. Город жил своей жизнью: кто-то торопился домой, кто-то смеялся в телефон, кто-то курил, стоя у витрины. Всё шло, как всегда. Только внутри неё всё сдвинулось.
Её шаги растворялись в гуле улицы, как ноты в шуме оркестра. Свет витрин то манил, то отталкивал, выворачивая наизнанку её тревогу. Она чувствовала, как город поглощает её — не с жадностью, а с равнодушием. Как море, принимающее очередную каплю, не изменяясь ни на йоту.
Она остановилась на перекрёстке. Светофор мигнул зелёным. Люди двинулись вперёд. И она — вместе с ними. В этом потоке лиц, шагов, теней она растворялась — не теряясь, но будто отдавая часть себя городу, пряча в нём свои думы, свои страхи, свою вину.
Марина остановилась под дождем, позволяя каплям стучать по её лицу, как по старому пианино, где каждая нота напоминала о чем-то важном. Она закрыла глаза и начала говорить, словно дождь был её единственным слушателем.
— Сколько можно лить, сколько можно плакать? — шептала она, чувствуя, как слезы смешиваются с дождем. — Ты, дождь, всегда приходишь в нужный момент, когда сердце переполнено горем. Но разве это единственный способ выразить свои чувства?
Она вздохнула и продолжила, глядя на капли, которые стекали по стеклу остановки.
— Вокруг столько людей, которые нуждаются во мне. Мой муж, дети... Они ведь не виноваты в том, что я потерялась. Я должна продолжать жить, радоваться солнцу, даже если оно сейчас скрыто за облаками. Я должна быть сильной, даже когда внутри меня бушует буря.
Марина вспомнила, как однажды играла с детьми на улице, когда солнце светило ярко, а ветер нежно трепал её волосы. Она улыбнулась, вспомнив их смех и радость.
«— Да, я могу быть счастлива», — произнесла она, осознавая это. — Я могу искать радость во всём, в улыбках, в солнечных днях. Неужели я позволю затмить всю мою жизнь?
Она открыла глаза и посмотрела на дождь, который всё ещё лил, но теперь уже не казался таким угнетающим.
«— Спасибо, что напомнил мне о том, что жизнь продолжается», — сказала она, словно прощаясь с дождем. — Я не могу исправить прошлое, но должна изменить своё будущее.
Марина сделала шаг вперёд, решив, что пора двигаться дальше, искать новые горизонты и не забывать о тех, кто ждёт её поддержки и любви.
— Я готова к новому началу, — прошептала она, вдыхая свежий, дождливый воздух, и, наконец, улыбнулась.
 Вечер опускался всё ниже, обволакивал, укачивал, и в его объятиях она чувствовала: перемены уже начались. Пусть ещё тихо, внутри. Но уже — необратимо…