Безмолвный окоп

В степи чужой, где не растут цветы,
Где ветер режет, словно чья-то воля,
Сидят бойцы — чужие, как мечты,
В окопах, где уже не помнят боли.

Не хватит слов — не ждут и тишины,
Не кормят правдой, не дают защиты.
Они там — тени чьей-то тишины,
Где греет только горсть сухого быта.

Броня скрипит — как старая беда,
Оружье — с виду, будто из музея.
А в рации — команды в никуда,
Как будто жизнь — ошибка их дисплея.

Обещан был “поход за правотой”,
Но правды нет в обломках, где был город.
Они молчат — с прикушенной чертой,
Пока эфир твердит о чём-то гордо.

Там нету смысла — только долг и страх,
И формы, выгоревшие от пыли.
Им не дают ни правды, ни костра,
Лишь приказы — как пломбы на могиле.

И каждый день — не подвиг, не парад,
А выживание среди отчаянья.
Но дома ждут… и верят, что солдат
За что-то там… не зря несёт страданье.

А он молчит — в глазах не гнев, а лёд,
И в сердце — крик, что выжжен до усталости.
Он шёл не за медаль, не за почёт —
А потому что доля и реальность.

Он видел, как в промёрзшей тишине
Товарищ падал, не сказав ни слова,
Как кровь стекала в пыль, как на войне
Никто не пел про подвиги героев.

Где “освобождены” — там тень и прах,
Там дети прячут взгляды за руинами.
И всё, что есть — в сожжённых городах,
В пейзажах, где живое стало дымом.

А он идёт — не зная, почему.
За чьи идеи, чью вину, чью славу?
В глазах уставших — только “дотянуть”,
А не победы с красочной заставой.

Он не герой, он просто человек —
С мечтой вернуться, в тишине уснуть бы.
И где-то там, где не грохочет век,
Сказать себе: “Я жив. Я был. И — правда.”

А в новостях — всё тот же вечный круг:
“Вот-вот вернут”, “решают”, “на контроле”.
А он считает дни, как выстрел в грудь,
И ждёт ответа — не от Бога, а от «доли».

Обещан был приказ — и отпуск, и покой,
Что «временно», «на год», и  «до задачи»…
Но год сменил другой, а за рекой
Всё так же смерть ползёт, смеется, плача.

Он — цифра в списках, пункт в большом отчёте,
Где важен не он сам, а «план и норма».
Политик в зале — весь в почёте, в счёте,
А здесь — бинты, и порванная форма.

«Мы вас не бросим» — было на плакате,
Теперь — молчок. Как будто не бывало.
Они в броне экранов и зарплате,
А он — в грязи, в тревоге, в плаче от отчаяния.

Домой он пишет: «Всё спокойно, сплю».
Хоть сердце — в коме, разум — на пределе.
Он не герой. Он просто — на нулю.
И ждёт, когда слова сдержать посмеют.

Но у властей — всё “важные дела”,
“Границы”, “курсы”, “новые реформы”…
А мать читает: «Вернут…» — и у стола
Молчит, как будто снова на платформе.