Перепад невозвратимо далёких обьятий

начал  рисовать  небо,
мне  кажется,  небо  выглядит,  как  слон,
мне  кажется,
я  слишком  беспечен  пунктиком,
оттого  не  запасаюсь  воздухом,
а  агония  штриха, –
это  сверло  нерва  костлявого  механизма  дистанции,
злые  люди  с  добрыми  лицами  подходят  к  слону,
они  хрупки  в  намёках,
живут,  как  бредят,
глаза  их – норы  послеоперационных  швов…

легко  быть  обожжённым  водой 
со  служебными  жабрами  ливня
в  меланхолии  загибать  ярость  облаков,
вежливо  по  форме,
нагло  по  содержанию  вмешается  портретист,
в  мышеловке  картины  смертвеют  краски  настежь,
кисть  в  состоянии  выдержать  тяжесть  роста
неоднократно  и  тесно,
за  шкурку  улыбки
потащит  озноб
чересчур  впечатлительно,
чересчур  по  небесному…

подташнивает  холст  перемешаться  с  углём,
но 
буквально 
необходимо
нарисовать  небо  похожее  на  слона,
он  не  кажется  ручным,
но  нет  желания  искать  убежище,
степенно,
спокойно  ступает,
и  перевернутся  песочные  часы,
и  потечёт  время  в  обратную  сторону,
тень  солнца,  боясь  проявить  неуважение,
кормит  с  руки  его  голод…

и  нет  упрёка  в  наречии  голосовых  складок,
дует  под  одеялом  ватного  тепла
активное  действие
пробовать  уговорить  небо  позировать,
в  тёмные  пятна
взмахи  рук  макают  ветер,
грубость  холщёвой  кожи
скрипит  контрабандной  нежностью,
небо  где - то  наверху,
слон  на  ладони  взгляда,
говорит  со  мной  почти  ни  о  чём,
только  почти  ни  о  чём  и  говорят  слоны  похожие  на  небо.