Любящее сердце или жизнь как на ладони

      Она сидела на нижней ступеньке лестницы, ведущей на сеновал, и безутешно плакала. Появилась мама с гибким прутом в руке и приказала немедленно зайти в дом. Голос ее через почти сомкнутые зубы был тихим и властным, и выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Дальнейшие события почти семнадцать лет развивались по одному и тому же сценарию.
     Надолго отпечаталось в памяти далекое послевоенное детство. Когда они жили на Украине на маленькой железнодорожной станции.
Дети в то время бегали на улице босиком, обуви не было или ее берегли. Играть босыми было обычным делом; летом теплая дорожная пыль не причиняла никаких неудобств нежным детским ступням.
Случилось так, что маленькая трехлетняя Таня обо что – то споткнулась, ноготь с одного пальца вырвался, отлетел, хлынула кровь. Боль, кровь, пыль, испуг, но сердечко ее сжалось от боязни, что дома еще получит нагоняй от мамы за то, что плохо смотрела под ноги. Подошла к какой – то мусорной куче, подобрала, как ей казалось, более – менее чистенький лоскут в клеточку, замотала, как смогла, палец этим лоскутком, который сразу промок от крови и выпачкался в пыли. Вид этого клетчатого лоскутка надолго оставался в памяти даже много лет спустя.
Тогда все обошлось, зажило, но потом ногтевая пластина выросла из двух маленьких половинок, но не смущала Таню и не портила в молодости ее красивые с высоким подъемом маленькие изящные ступни.
Позднее, уже на Урале, на каменистой улице, где справа и слева стояли чистенькие выбеленные белой глиной дома, дорога шла под гору. Мелкие острые камешки – это была и проезжая и пешеходная дорога между домами. Машин, ни грузовых, ни, тем более, легковых в этом маленьком городке не было.
Ребятишки беспечно гоняли по улице, конечно, падали и с ревом шли домой, размазывая по лицу слезы испачканными и ободранными ладонями. Уже подросшая семилетняя Таня, быстроногая и легкая, любила побегать. Как - то с разбегу упала под гору и прокатилась вниз по мелким камням, ободрав колени, ладони, локти. Дома, потупив взгляд и опустив голову, виновато пыталась объяснить, что произошло. Но оказалось, как всегда, что виновата сама.   - Сколько раз тебе повторять, не бегай, в следующий раз накажу!  Слезы от боли и от неосознанной вины, но плакать тоже нельзя, это наказуемо.
Будучи девятилетним подростком, Таня с младшей сестрой Людой и одиннадцатилетним приемным бабушкиным сыном (фактически- ее племянником -сиротой) целую неделю жили за городом в лесу у своего деда - лесника. Ходили босиком по густым зарослям высокой травы, едва продираясь через переплетенные между собой тонкие гибкие зеленые стебли. Даже в голову не приходило чего – то бояться. Спали под открытым небом в низине на склоне горы   у родника под кроной широченного могучего дуба с такой густой листвой, что даже дождь не пробивал эту плотную естественную крышу.
Дед нагрузил травой полную телегу с высокими бортами. Дети уселись сверху, получилось высоко и здорово. Поехали домой в свой маленький уютный городок. Но дед, почему – то, не зануздал лошадь.
Не доезжая метров 200 – 300 до пионерского лагеря был очень крутой спуск, этакая горка. Бойкая младшая Танина сестра   Люда с детства любила покрасоваться, выхватила у племянника вожжи: «Но!» Незанузданная лошадь понесла под гору, упала на все четыре ноги, оглобли сломались, воз перевернулся. Таня слетела с высоты на дорогу, оказалась под телегой, ударилась правым виском о землю, а на левый бок угодил борт груженой телеги верхней жердью. Младшая сестра и племянник, с них ни один волос, как говорится, не упал, стояли и не знали, что делать. В пионерском лагере, расположенном в долине у подножья горы, заметили летящую подводу, позвали взрослых, те подбежали, подняли воз. Таня была без сознания. Первое, что она увидела и услышала – это женщина в белом халате и слова «живая».
Поднятые лошадь, телега, отремонтированы оглобли, все готово, чтобы ехать. Таня с головной болью, тошнотой, ободранной рукой и ногой, с тупой болью во всем теле, думала, что делать, ведь мама опять будет ругать. Ей даже в голову не пришло, что надо пожаловаться на Людочкину выходку, из – за которой Таня едва не погибла, страх наказания сковал все ее хрупкое незащищенное сознание.
Когда доехали, был уже вечер, родителей дома не было, Таня легла спать, не понятно было – или уснула, или провалилась в забытье.
Из памяти стерлось, как в тот раз удалось избежать наказания, забылось…
Нужно было на вопросы отвечать не только правдиво, но при этом не отводить взгляд, - «Смотри в глаза, я по глазам сразу узнаю, правду ты говоришь или нет»! По - другому Таня и не могла, и даже не представляла, что можно было сказать кроме правды.  Гипертрофированная честность отвечать всегда правдиво, не скрывая даже свои детские мечты, но при этом - не жаловаться никому и ни на что, а терпеть, как – будто кожу с нее содрали, и всю свою жизнь она была, как на ладони. Бывало, младшая сестренка что – нибудь набедокурит, мать спрашивает: «Кто это сделал»? Людочка широко раскрыв глаза, убедительно и выразительно восклицала: «Только не я»! Эта фраза у нее всегда была наготове. Ну, что ж, - говорила мать, тогда я накажу Таню, значит это она! За этим очень редко следовал громкий Людочкин рев, тогда наказание отменялось, но чаще, довольная улыбка и широко раскрытые большие карие глаза Людочки говорили о ее победном спокойствии. А Таня молчала, наивно полагая, что Людочка сама признается, ведь все же должны отвечать правдиво.
Так мать по – своему понимала правильное послевоенное воспитание, считала это верхом справедливости, о чем при любом удобном случае с гордостью говорила. Но при этом она любила своих детей, заботилась, прививала трудолюбие, ответственность, правдивость, но отрабатывала свои методы воспитания, и держала в страхе, почему – то, только Таню.
Таким запомнилось ее детство .Но тонкая доверчивая душа ее была открыта любви и состраданию .Она горячо и безотчетно любила своих родителей и не было для нее лучше и справедливей, как ей внушили, людей .Обожала младших сестер, а самую младшую Алечку оберегала и таскала на руках эту маленькую пухленькую капризульку, до трехлетнего возраста, при этом Аличкины ножки свисали ниже Таниных худеньких колен. За нее Танечка стояла горой, и никто не смел обидеть малышку.
Любила горы, которые образовали кольцо а, внутри, как в чаше, был ее маленький городок со своим благодатным климатом, безветрием, теплыми летними проливными дождями, зимними метелями, бурным таянием снегов, журчанием ручейков, пением петухов, которые, едва забрезжит рассвет, доносилось из каждого двора.
Любила полевые цветы, особенно синие колокольчики, которые склоняли свои головки в пышном лиственном лесу на другом берегу реки Сакмары и пестрые с усиками, так называемые кукушкины слезки, неприхотливые цветочки, растущие на каменистой почве Уральских гор. Едва сходил снег, и на склонах гор расцветали мелкие желтые тюльпаны.
Любила снежные зимы, когда снег лежал то, как большие белые облака, то искрился от лучей зимнего холодного солнца. А морозный, кристально чистый воздух, казалось, так и звенел от слов и радостного смеха.
Радость и счастье от красоты, которую Таня так тонко чувствовала, переполняли ее. Кружевные ветви деревьев, покрытые инеем, казались ей сказочными. Ощущение красоты окружающего мира раскрывало суть ее любящего сердца.
Любила свой дом, где добросовестно наводила чистоту с Людочкой. Обожала ухаживать за цветами, которые сама же сажала во дворе и возле дома в палисаднике.
Она буквально физически ощущала чужую боль. При виде проходящей мимо по улице незнакомой, бодро шагающей, но сгорбленной старухи, острая боль пронзала ее с головы до пят, и жалость заполняла ее душу.
Откуда в ней, в этом маленьком создании, лишенном детского эгоизма и зависти, было столько сострадания?
Она не могла безразлично пройти мимо любого ребенка, бегающего на улице возле своего дома (после войны ребятишки беспрепятственно и безопасно играли на улице без присмотра), она уже любила его, восторгалась этим маленьким созданием. Вытирала платочком его сопливое перемазанное грязью личико, поднимала на руки, кружила. Она была счастлива в своей любви, и никто не мог отнять у нее это Божественное чувство.
Тонкое восприятие окружающего мира с раннего детства окрыляло ее, влияло на ее отношение и общение с людьми, общение душевное и деликатное.
В пионерском лагере, где Таня отдыхала одну смену, ей тогда было уже лет двенадцать, каждое утро на вершине невысокой горы дети выстраивались в линейку. И одна девочка из старшего отряда поднимала флаг. Она перебирала руками шнур, который был каким – то образом закреплен на высокой металлической стойке. Флаг медленно поднимался, взвивался вверх и развевался на ветру. Это было так торжественно и трогательно, что у Тани, ребенка, ком подкатывал к горлу, и она изо – всех сил старалась не заплакать.
И хорошая музыка, и торжественные моменты, и искренние душевные порывы близких людей , и тех, с которыми она общалась по жизни, и много было того, что с такой глубиной воспринималось  струнами ее души, что в такие моменты  мурашки на ее шее и руках выдавали ее волнение, она едва сдерживала слезы.
Росла Таня хорошенькой. Красивые выразительные карие глаза, густые ресницы, прекрасный с легким загаром цвет лица, яркие по – детски пухленькие губы и милые веснушки, которые при первых лучах весеннего солнца слегка покрывали ее носик и щечки, не портили ее, а предавали неповторимый шарм и гармонично сочетались с выражением ее лица открытого, доверчивого и любознательного одновременно.
Уже в младших классах на нее обращали внимание мальчишки. Носили ее школьную сумку из школы до дома. Везли в гору ее санки, когда они дружной стайкой зимой катались с гор. Санки были самодельные большие тяжелые и мчали по накатанному снегу своих маленьких седоков, у которых захватывало дух, и снежная пыль летела в лицо, таяла на раскрасневшихся от мороза щеках.
В один год лето было особенно жарким, небо – безоблачным, земля под босыми ногами – раскаленной. Таня с друзьями и подружками, такими же восьмилетними, как она, пошли далеко за город. Очень хотелось посмотреть пионерский лагерь, который раскинулся в живописной долине. Шли по тропинке, пролегавшей по склонам гор: справа – вершины, слева внизу у подножья – долины.
Смотрите, смотрите! – воскликнула Таня, увидев внизу в долине поляну, сплошь покрытую цветущими незабудками. Нежный чистый голубой цвет ярким ковром покрывал поляну. Это завораживало, как- будто само небо, ясное и лазурное опустилось на землю.
Ничего не предвещало грозы. Но, неожиданно, вдруг небо потемнело, густые черные тучи как – то разом выплыли из – за гор. Сверкнула молния, почти одновременно грянул гром такой силы, что на мгновение оглушил ребятишек. Начался ливень. Молнии огромными ломаными острыми ослепительно огненными стрелами вонзались в склоны гор совсем неподалеку от изумленных и напуганных детей. Это было совсем рядом и так страшно. Оцепенение длилось какие – то мгновения. Они бежали прочь по тропинке, держась за руки, чтобы их не смыло потоком воды и мелких камней, мчавшихся вниз по склонам.
Все смешалось в душе Тани и чувство опасности, и стремление поскорее покинуть это место, где стихия застала их врасплох, и изумление от вида этих огненных   ломаных стрел, которые одновременно с оглушительным грохотом вонзались в горы так близко. Как в страшной сказке.
Чувство пережитого со временем стерлось и забылось, но впечатление от увиденного не раз всплывало в памяти Тани. И выразить это словами было невозможно, как невозможно предать ощущение стремительного спуска на лыжах с гор.
На Урале не было войны, но ужасы маленькой Тани достались ночными налетами мессершмидтов в прифронтовой полосе на станции Ц. на Украине, куда Танин отец был командирован на восстановление разрушенных войной железных дорог. По ночам звучали выстрелы и слышались крики.  Это бесчинствовала банда бандеровцев.
Возвращались домой на Урал в товарном вагоне. Состав шел очень медленно, часто и надолго останавливался. Успевали под откосом развести костерок и вскипятить чай. Однажды, во время такой длительной остановки четырехлетняя Таня стояла в вагоне у открытых раздвижных ворот. Состав резко тронулся, и Таня покатилась вниз по крутому откосу.  Отец, молодой здоровый, выпрыгнул из вагона, схватил перепуганную дочь на руки, догнал еще не набравший скорость громыхающий товарняк и запрыгнул в вагон.
Ехали долго. Кругом искореженные танки, самолеты, взорванная земля и, неожиданно, у одного из железнодорожных мостов, где состав в очередной раз остановился, - дерево со спелыми абрикосами. Выжило! Плодоносит!
Наконец – то, больше, чем за месяц, доехали. Мирная жизнь на Урале начиналась с первыми петухами, звонкими весенними ручейками, длинными очередями за хлебом, долгожданным возвращением с войны дорогих сердцу мужчин.
Отец начал строить дом, Нужны были средства на строительство. Он работал день и ночь. После работы дежурным по станции разгружал вагоны то с цементом, то с углем. Приходил домой черный, весь в угольной пыли, блестели одни глаза да белые, безукоризненно, ровные красивые зубы. Молодой, здоровый крепкий, русский богатырь, добряк и сентиментальный до слез. При виде колосящейся в поле нивы декламировал Некрасова: «… и только не сжата полоска одна», и мечтательная улыбка озаряла его красивое лицо.
Когда по радио звучали песни, особенно «Одинокая гармонь», на глазах его выступали слезы. Он смущенно улыбался, отводил взгляд, пытался что – то сказать, при этом голос его дрожал. Надежный и благородный – это была стена и защита для всей семьи.
Танина мама – звонкоголосая красавица с васильковыми глазами и копной пшеничных волос, стройная, бойкая всегда была в центре внимания.
Воспитание дочерей было на ней.  Она любила своих детей, но властная и требовательная, не терпящая никаких возражений и оправданий, вызывала трепет в душе Тани, старшей из сестер, отвечающей за шалости и мелкие проказы младших.  Но она любила свою мать безотчетной детской любовью, и была в этом какая – то жертвенность. В глубине же ее души жило стремление к свободе, и оно рвалось наружу, окрыляло ее, а когда Таня стала чуть постарше, помогало жить. Но чувство вины и долга давлело над ней до седых волос, что даже время не сбросило с нее этот груз.
Дед, отец матери, в годы Великой отечественной войны бесстрашно сражался, защищая Родину, с наградой «За отвагу» после войны вернулся домой.
Перебравшись с кордона, где много лет он работал лесником, в уральский городок, со временем, спустя много лет, построил дом, обзавелся хозяйством: лошадью, коровой, овцами, оренбургскими пуховыми козами, птицей, большим огородом. Все время был в работе. Руки его были такими мозолистыми, что казалось, грубые его ладони и пальцы не гнулись. Несмотря на то, что по рассказам матери, в молодости он крепко пил, буянил и был любим женщинами, но столько чувства собственного достоинства было в нем, был не суетлив, не многословен, что при встрече с ним люди, здороваясь, раскланивались и почтительно называли его не иначе, как по имени отчеству Илья Николаевич.
Его жена, бабушка Тани, смуглая с правильными чертами лица, черными густыми гладкими волосами, закрученными на затылке в тугой узел, кроткая хлопотунья, работала, не зная отдыха. Жили они за счет своего хозяйства и огорода. Бабушка долгими зимними вечерами вязала пуховые шали, дед постоянно что – то мастерил во дворе.
Однажды летом бабушка слегла с прострелом в пояснице. Маленькая, худенькая, она лежала, скрючившись в сенях на старой жесткой кровати с ажурными металлическими спинками. Подозвала к себе внука, - Саша, подай мне руку, помоги встать, я пойду картошку полоть. 
-Бабушка, ты куда, тебе же больно!
-Так и лежать тоже больно!
В этом она была вся. Терпеливая и безропотная, несмотря на то что была дочкой атамана, родом из зажиточной семьи вольных оренбургских казаков. Атамана, который после прихода Советской власти, принял ее и добровольно сдал свой дом, двор, скот, все, что было нажито. Но, вначале по ошибке, вместо родного брата был арестован, а после разбирательства был отпущен и увез семью в маленький, забытый Богом поселок.  Поселились в убогой землянке и начали жить с чистого листа.
В то врем его родной брат, белый офицер, тоже – атаман, не подчинился требованию новой власти, или же был репрессирован, или же успел, скрыться за границей, пользуясь тем, что, вместо него был арестован по ошибке его брат.   
Позднее, бабушка Тани, уже будучи в то время замужем, со своей семьей переехали из этого, забытого Богом, поселка сначала на кордон, а потом в небольшой городок на Урале, который до 1952 года был большой узловой станцией.
Старшая дочь, родная сестра Таниной матери, некрасивая, маленького роста женщина, когда ее после рождения сына бросил муж, так и не вышла больше замуж. Всю свою жизнь работая в парикмахерской, она стригла и брила чужих мужчин. Взгляд ее черных глаз был каким – то изучающим. Ее густые черные волосы имели красивый здоровый блеск и были слегка волнистыми. Высокие скулы, приплюснутый нос и тонкие губы не были привлекательными и мужчины, которые ежедневно проходили через ее умелые руки – парикмахера, видели в ней только хорошего мастера, совсем не замечая, что она женщина.
Родители отца Тани, родом из Зауралья, в тридцатые годы бежали ночью от репрессий. Зажиточные, они бросили свое именье - большой добротный двухэтажный дом, который по праву того времени стал собственностью государства, а точнее, народа.  Народа, который его не строил в поте лица, лишая себя сна и отдыха, не вкладывал в него средств и частичку души. До двух тысяч десятого года в их доме был магазин с высоким крыльцом и складом в цокольном этаже. Захватив с собой столовое серебро, дорогие вещи, фотографии, документы и деньги обосновались на Урале в маленьком уютном городке, где и встретились друг с другом будущие Танины родители.
Провожая на фронт своих сыновей, баба Анна и дед Гаврила надеялись, что вернуться их сыновья с победой. Но, получив похоронку, которая как ударом в сердце сообщала, что их молоденький сынок, младший лейтенант, погиб смертью храбрых, защищая Сталинград, баба Анна долго не могла поверить в это. Однажды в железнодорожном клубе показывали хронику боев, и в одном из бойцов, как ей показалось, узнала своего Венечку. Резко поднялась со стула, вырвался крик, и она со стоном рухнула, потеряв сознание. Спустя годы поэт Андрей Дементьев напишет свое знаменитое стихотворение «Баллада о матери».
Ох, как много матерей находили сходство, верили, что это их сын и ждали, ждали.
Младший, Лешенька, ушедший со школьной скамьи добровольцем воевать за Родину, вернулся с фронта с орденом Великой отечественной войны второй степени. Тяжелая инвалидность, вследствие ранения и контузии его, совсем подкосили крепкое здоровье бабы Анны.
Полноватая, белокожая, голубоглазая, со светлыми волнистыми густыми волосами, заплетенными в две косы и уложенными на затылке в тугой узел, с мягкими миловидными чертами лица, она и в свои пятьдесят была обаятельной. Беззаветно любящая своих четверых сыновей и единственную дочь, тяжело переживала она гибель одного из них и страдало материнское сердце ее, глядя на младшенького калеку, у которого война отняла будущее. Будь проклят тот бесноватый далекий фюрер, который так вероломно и нагло вторгся в ее мирную жизнь.
Ее муж – высокий, жилистый, красивый, как – то сразу стал стариком, почернел лицом, карие глаза его, некогда лучистые, потускнели. Руки его, красивые с длинными пальцами и безукоризненно правильными ногтевыми пластинами, не изуродованными, несмотря на тяжелый труд, безжизненно поникли.
 Но надо было жить. И жизнь продолжалась. Вскоре из армии демобилизовался еще один сын и дочь уже взрослая, пора играть свадьбы.
И прибывший из долгой командировки с Украины старший сын (Танин отец) с семьей, его братья и сестра, также родители, все стали жить в одном большом родительском доме.
Для своей семьи Танин отец построил дом. Во второй класс Таня пошла уже из нового светлого просторного дома с большими окнами, высокой крышей, уютным двориком, большим огородом и палисадником.
Огород от улицы отделял плетень. За плетнем рядом с дорогой не солнцепеке росла конопля высокая густая.  В ней легко было укрываться детям, играя в войну. У этого поколения девчонок и мальчишек игра в войну была главной игрой. И никто в голодные военные и послевоенные годы даже не помышлял одурманивать себя зельем. Вызревшие сухие семена конопли шелушили в ладонях, пробовали на зуб, они были ароматными и маслянистыми и на время утоляли голод.
В доме было радио. По утрам Таня просыпалась от красивой музыки, звучавшей из репродуктора. Чистые женские голоса пели о любви и верности. Звучали песни в исполнении хора им. Пятницкого, Уральского государственного народного хора, Оренбургского народного хора, часто звучала классическая музыка. Музыка волновала ее, проникала в самое сердце, гармонично влияя на открытую всему прекрасному душу. Слушая, она погружалась в этот мир волнующих, удивительно стройных звуков. Не оттого – ли она так любила окружающий мир, природу, особенно горы. Там Таня была свободной как птица и мечты ее были свободны, она была счастлива.
Стоя на вершине, она чувствовала слияние с природой, с таким безоблачным лазурным небом, прозрачным чистым воздухом, сильным ветром, развивающим ее косы, с этой высотой, от которой захватывало дух, каменистой почвой под ногами и утопающей в зелени долиной, где в каждом доме жили люди. Люди, которых Таня так безотчетно любила.
Ни жесткие рамки воспитания, ни чрезмерная требовательность, ни страх наказания не смогли сломить ее свободные высокие чувства.
При тусклом свете керосиновой лампы (электричество в ту пору во второй половине ночи отключали) Таня зачитывалась книгами. Их в школьной библиотеке и библиотеке Дома Культуры было так много: отечественная и зарубежная классика, приключенческая литература, фантастика.
Сопереживая героям, она плакала, восхищалась их поступками, ее душа переполнялась гордостью за них. Читая, она жила жизнью своих героев, она мечтала, и действительность казалась ей прекрасной. Она замечала лучшие стороны жизни и лучшие качества окружающих ее, людей несмотря на то, что приходилось на себе ощущать обратную сторону ее прекрасной действительности.
Время шло. Таня взрослела. Ее красивые карие глаза, обрамленные густыми черными ресницами, выразительный лучистый взгляд, маленький пухлый рот с приподнятой по детски верхней губкой , здоровый цвет лица с легким загаром, изящные красивой формы, характерные, как назвал их один художник, брови, белоснежные ровные зубы, которые как перлы украшали ее улыбку и заливистый звонкий девичий смех, были очаровательны и притягивали к ней неравнодушные взгляды. В ней удивительным образом соединились открытость, доверчивость, веселость, подвижность и мечтательность, впечатлительность и ранимость. Увлекаясь гимнастикой, она, стройная и гибкая, с легкостью взбиралась по шесту под самый потолок в школьном спортзале. Она не была бойкой, но с какой – то отчаянной смелостью летела на лыжах с гор, чуть тормозя палками, с такой огромной скоростью, что, пролетая долину, взлетала на подножие соседней горы. Это был азарт. Это было свободное выражение чувств и действий в ее выражении к свободе.
Однажды, участвуя в городских лыжных соревнованиях по пересеченной местности, ей в очередной раз пригодились качества ее характера.
Всю ночь дул сильный ветер и мела метель, которая не утихала. Несмотря на непогоду, метель, полностью заметенную снегом лыжню в горах, соревнования не были отменены. Были видны только ориентиры – флажки по трассе.
 По жребию Тане выпал первый номер. Она шла впереди, прокладывая лыжню, за ней гуськом шли остальные лыжники, что были на голову выше и крепче ее парни и девчата и никто не хотел обойти ее, чтобы идти первым. Таня терпеливо и упорно шла вперед на обычных беговых, а не горных лыжах, по колено проваливаясь в глубокий и рыхлый снег, шаг за шагом преодолевая дистанцию в пять километров. А метель летела ей в лицо, таяла, слепила глаза, но она шла, закаленная терпением с самого раннего детства. Наконец пологий спуск, долина, до старта рукой подать, здесь не было такой метели и была заранее проложена лыжня. Таня почти без сил, а, мимо, обгоняя ее, промчались те, кому она прокладывала лыжню. Она не заняла призового места, но она все равно победила, на сдалась, не остановилась даже тогда, когда выбилась из сил.   
Ее тянуло в горы и зимой и летом. Летом, взойдя на самую вершину, она, как птица, раскрывала руки, но ветер не мог сбить ее с ног. Старые Уральские горы не были пиками, упирающимся в небо, но Тане казалось, что небо вот оно рядом прямо над головой. Стоит только поднять руки и ощутить эту чистую голубую прохладу. А внизу на простиравшейся у подножья гор долине живописно утопали в зелени дома. Простор и ощущение свободы дарили ей радость. Восторг трепетал в ее душе.
За привычной сменой дня и ночи, за обычным морозным утром, жарким полуденным зноем, за осенним листопадом или распускающимися при теплых весенних лучах почками на деревьях Таня видела чудо. И оно не преставало восхищать ее, оно заставляло биться ее сердце в унисон с окружающим ее прекрасным миром тонко организованной окружающей жизни. Радостное волнение, предвкушение счастья теснили ее грудь, рвались наружу. Переполненная радостью она буквально впорхнула в дом, готовая просто расцеловать своих домочадцев. Но, прямо у порога, она получила звонкую пощечину от мамы, а напоминание об ответственности и обязанностях вернули ее на свое место.
Ее безграничная любовь к окружающему миру, ее тонкое восприятие природы в последующем натолкнулись на стену непонимания, равнодушия и неприкрытую зависть.
Любознательность и пытливый ум открывали Тане дорогу к знаниям. Она с легкостью впитывала все услышанное и прочитанное.
Еще учась в четвертом классе, ее избрали в ученический комитет школы за красивый почерк и отличную успеваемость. А в седьмом классе Таня уже была пионервожатой четвертого класса, в котором училась ее сестра Людочка. Людочка же – ребенок, не скрывала своей зависти и ненависти к Тане, когда одноклассники, радостно встречая ее, окружали и каждая старалась обнять Таню. Людочка гримасничая проходила мимо, и ее большие карие глаза сверкали, выражая недовольство. У Людочки не было подруг, до самого выпуска из школы на нее не заглядывался не один мальчик. Она легко могла любого обозвать дураком, даже учителя по физкультуре. И что самое странное, мама ее за это даже не поругала. Она гордилась тем, что у нее не было подруг, считая их недостойными.
Татьяна была общительной и коммуникабельной, придумывала всякие сценки, чтобы школьные вечера проходили интересней. Ее стенгазеты пользовались успехом, около них всегда толпились школьники, но не все, о чем писала Таня, пропускала школьная цензура. Время было такое – это было до тысячи девятьсот пятьдесят третьего года.
Когда по радио в школе сообщили о кончине И.В. Сталина, был полный спортзал, он же зал для проведения школьных вечеров, все, как один, школьники плакали, одна девочка даже потеряла сознание. Так велика была любовь к вождю, и так воспитывали в детях патриотизм и преданность к своей родине, олицетворением которой был Иосиф Виссарионович.   
Преподавание в школе, в основном, вели учителя – бывшие фронтовики или те, которых покалечила война. Учитель по физике Евдокия Петровна не терпела ошибочных ответов. Громко кричала, - Врешь! И при этом одновременно резко стучала указкой по передней парте так, что от неожиданности ученики вздрагивали, но потом привыкли.
Учительница французского языка, высокая стройная красавица, идя на урок, всегда несла классный журнал подмышкой, прижимая его остатком левой руки, половину которой отняла война.
Дети военных лет ничему этому не удивлялись. В конце сороковых и в пятидесятые годы не редкостью были фронтовики, потерявшие на войне ноги и передвигавшиеся при помощи рук на низких деревянных тележках с четырьмя колесиками.
К молодой женщине, жившей по соседству, часто приходил летчик фронтовик, судя по выправке и походке молодой, с обгорелым лицом и протезом в черной кожаной перчатке вместо руки. Из их окон доносился радостный смех и музыка. Однажды во дворе он одной рукой легко наклонил свою возлюбленную к высокому плотному ослепительно белому сугробу, и они долго целовались. Это была радость мирной жизни человека, знавшего цену каждого мгновения.
Очень часто в школе для старшеклассников проходили школьные вечера. Таня любила эти вечера. Нравилось общение со сверстниками, самодеятельные сценки, музыка, танцы. Стройная подвижная, она легко и свободно, ловя душою каждый звук, кружилась в вальсе, отдаваясь вся праздничной мелодии, и ее маленькие ножки, казалось, едва касались пола. Только заканчивался один танец, как вновь звучала музыка и хрупкие девичьи талии грациозно изгибались в трепетных объятиях старшеклассников. Весело разговаривая и смеясь, подруги вместе с Таней радостно делились впечатлениями. И случайно взгляд Тани упал на одного старшеклассника. Она, конечно же, видела его каждый день на переменах между уроками, но не обращала внимания. Но в это раз сердце ее затрепетало. Это не было любовью с первого взгляда, но образ этого юноши пробудил в ней не веданное до этого чувство. Это было радостное чувство, оно окрыляло и жизнь казалась прекрасной. И без этого притягательная внешность Тани стала еще привлекательней. Она излучала счастье и оттого казалась удивительно красивой.
Однажды летом поздним вечером Таня читала роман «Граф Монте Кристо» - толстую потрепанную книгу, взятую в школьной библиотеке.  С улицы донесся шум и громкие голоса. Таня вышла на улицу. О, что это? Опять драка! Дрались из – за нее. Эти безусые рыцари, совсем мальчишки, отстаивали свое право на ее внимание.  Им нравилась Таня: ее внешность, походка, то, как она говорила, ее лучистый взгляд, улыбка, смех. Ее очарованность окружающим миром  притягивала, как магнит.
Сквозь шумную неразбериху они, услышав Танин голос, прекращали награждать друг друга тумаками, стояли обескураженные и просто не знали, как себя вести. Ох, уж эти не избалованные нежными отношениями мальчишки военных лет, познавшие всю горечь утрат, выросшие без отцов, отчаянные, но ранимые. Рано они становились опорой для своих матерей, и вся тяжесть ложилась на их неокрепшие плечи.
В Доме Культуры круглый год работала художественная самодеятельность. Таня, любя музыку всем сердцем, бежала на занятия хора, как на праздник. Высокий звонкий голос ее вплетался в дружное пение хора: «Славься, славься, родная земля» - из оперы Глинки «Иван Сусанин», «Вниз по Волге реке» – композитора А.Варламова, на слова А. Шаховского Она чувствовала полет, она жила в этих гениальных творениях.
В очередной раз, когда Таня с подругой Зойкой, шла на занятия хора, им повстречались двое незнакомых юношей. Которые, пытаясь познакомиться, дошли до самого Дома Культуры. Каково же было удивление подруг, когда после занятий их ждали у входа эти незнакомцы. Завязалась дружба. Возникла симпатия. И вот она какая – эта первая любовь!
При встрече оба смущались и краснели, особенно Коля. Пшеничного цвета волнистый чубчик его падал на лоб, когда он смущенно опускал голову. Серо – голубые глаза, правильный нос и четко очерченные слегка полноватые губы – все было в нем красиво.
Теплыми летними вечерами они гуляли по тихим улочкам. Воздух после знойного дня был напоен ароматом зеленой листвы и цветов, щедро украшающих каждый палисадник. Безветренно. Тепло. Тихо, слышно только стрекотанье кузнечиков. На душе светло, легко и радостно. Казалось, что луна смотрит на влюбленных, а весь небосвод усыпан мерцающими такими далекими звездами.
Зимой же в метель, когда вьюга с завыванием заметала дорогу, и сквозь густую снежную завесу с трудом можно было различить низкие, до самых окон заметенные снегом дома, было так интересно идти, утопая в сугробах, преодолевая ветер и ощущая, как колючий снег тает на горячих щеках. А потом сидеть в темном зрительном зале на вечернем сеансе, смотреть кино, прижавшись плечом к плечу и держаться за руки.
Летом, забравшись в горы, они оба любовались простором, открывающимся с высоты. Щедрое полуденное солнце, стрекот кузнечиков, вокруг холмы Уральских гор, мелкие камни, покрытые редкой, но с особым ароматом, травой. Она сидела на этой траве, Коля лежал рядом, и голова его покоилась на ее коленях. Таня перебирала его пшеничного цвета волнистый чубчик. Над головой ясное лазурное небо, лучи горячего солнца. Сколько чистого душевного близкого единения. Никогда больше в жизни она не ощущала такого спокойного трогательно – нежного чувства. Уже став взрослой, Таня прочла у Ричарда Олдингтона, что, прежде чем насладиться закатом, надо полюбоваться зарей. Какое счастье, что судьба подарила ей зарю – этот неповторимый трепет отношений
Вот и закончились школьные годы. Надо куда – то ехать учиться дальше. Подружка ее Зойка тоже, окончив школу, спешила. Ей надо было срочно уезжать от домогательства и оскорблений своего бывшего кавалера, с которым у нее были тесные отношения. Своим поведением он ставил ее в постыдное положение.                - Стой, с…ка! – кричал он на всю улицу убегающей от него Зойке. А она со всех ног неслась не домой, где защита всего одна мать, которая беззлобно, а так, для порядка, еще и добавит Зойке валенком или полотенцем по спине. А бежала Зойка во двор к Тане, зная, что там ее никто не посмеет обидеть: у Тани был отец. Мчалась босая Зойка на своих тонких ногах с плоскими грязными ступнями, и во взгляде ее был не - то испуг, не -то задор. Забежав за калитку, пряталась за угол дома, победно хохотала и тут же, как ни в чем небывало, строила планы на вечер.
Глядя со стороны, было не понятно, что связывало их, абсолютно разных девчонок, и по поведению, и по мировоззрению, и по отношению к жизни вообще. Зойка бойкая, бесшабашная, без какого – либо понимания о девичьей скромности, хохотала по любому поводу. Острая на язык, она беззлобно высмеивала всех и вся, применяя при этом искаженно пошлые слова. Но, видимо, ее беззаботная веселость и бесшабашность привлекала Таню, ей было легко с Зойкой. Они были подругами. И Таня принимала Зойкино поведение не всерьез, а просто как своеобразное проявление ее легкого характера. И все же много позднее, уже живя в другом городе, Зойка совершила такую подлость по отношению к Тане, что Тане с трудом удалось избежать гнусных последствий.
А пока они вдвоем поехали в большой город в Зауралье на родину Таниного отца. Там Зойка успешно вскружила голову одному старшекласснику, и через два года после того, как он закончил школу, они поженились.