Dickflussigkeit

Прекращаю игру,
выхожу из чата,
обнуляю реальность и чищу кеши.
Хорошо, если небо светлей палаты.
Остальное – пустое, пустые вещи.
 
Расцвела тишина.
Расцвели вазоны.
– Браунау-ам-Инн? – размышляет Рембрандт.
 
А тем временем где-то трясёт вагоны,
те вагоны, что в небо вывозят землю...
 
– Что?! Таких хоронить?! – возмутился Fuhrer –
Пусть стают перегноем, хоть в чём-то польза!
– Найн, рейхсканцлер. Морозы ведь, эх, морозы...
Как прикажете в холод такой-то гнить им?
 
Гм... Опять тишина...
Пустота кровати –
в ней теперь повторяться легко и просто.
Я Елена. Святая. К чему мне остров?
Лучше смелые тизеры, титры, осты...
 
– Ну куда ты несёшь пескосоль лопатой?
Глупый дворник!
– Забыл, что бывают вёдра...
 
Здравствуй, небо. А можно я буду фьордом,
вечным фьордом с малиново-спелым нимбом?
 
"Дзынь-дзылынь-дзынь" бренчат вагоны
и всё мимо несутся, мимо,
упираясь в небесный синий
чьих-то глаз.
Налиты;е сливы...
две монеты, две буквы о –
круглые.
 
Глубоко в этой проруби.
Темень, тина...
Всплыть бы.         Всплыть бы.
 
"дзылынь-дзынь"
Мимо...