Пророк Свободы. Глава 3. Михайловское

Глава 3. Михайловское. Тишина и гроза

Псковская даль. Леса и долы.
Тригорский сад и тихий шум.
И под надзором, невесёлый,
Поэт, объятый роем дум.

Михайловское! Край изгнанья,
Но и приют родной земли.
Сюда в дни горя и страданья
Его как птицу принесли.

Отец строптивому не рад,
И встреча холодом повеет.
Но в душу впился вещий взгляд
Той, что любовью отогреет —

Арины Родионовны, любимой няни,
Оплота русской старины.
В её словах, как в океане,
Все корни, всех веков пласты.

"Как, няня, милая моя,
Расскажи сказку на ночь мне."
И пряжи тонкая струя
Звучит в полночной тишине.

За сказкой сказка, за стихом
Стихи ложатся на бумагу.
И льётся дивный, вольный слог,
Как мёд, стекающий во флягу.

Здесь время длится, словно сон.
Здесь "Евгений Онегин" дышит
Своею жизнью, и закон
Поэзии как будто свыше

Нисходит на листы поэта,
И оживают вновь и вновь
Татьяна, Ленский... Разве это
Не жизнь сама и не любовь?

Под сводом старенькой светлицы,
За письменным своим столом,
Поэт творит, и вереницы
Героев входят в этот дом.

А за окном — простор деревни,
И русский вид, и русский дух.
Здесь думы зреют, словно зерна,
Здесь обострённый к Музе слух.

Но что душе милей, дороже
Усадьбы тихой и простой?
Приезд нежданный, дар пригожий —
То Пущин, друг сердечный твой!

"Мой первый друг, мой друг бесценный!"
Объятья, слёзы, долгий взгляд.
И разговор душой нетленной,
И шепот его тихий: "Брат!"

Они сидели до рассвета,
На долгий, тайный разговор.
И в душу русского поэта
Проник грядущей бури вздор.

"В столице — заговор. Восстанье
Готовится. И скоро грянет час,
Когда от края и до края
Свобода явится для нас".

И Пушкин слушал, сердце билось,
Но в ссылке той, в глуши родной,
Что сделать мог он? И томилось
Душа, от тяжести такой.

И всё ж письмо, тайком, украдкой,
Он с верным другом отослал.
Слова поддержки, мысли краткие
Тем, кто восстанье замышлял.

И вот зима — сурова, длинна,
Безмолвны сосны в белом сне.
Но весть одна прошла лавиной,
Сжигая сердце, как в огне:

"В столице бунт! Восстали войска!
Но подавил мятеж тиран.
И площадь кровью запеклась,
И многим смерть как высший сан".

Рылеев, Пестель, Каховский,
Бестужев, Муравьёв...
И над Россией лёг тяжёлый
Покров из траурных снегов.

А Пушкин? В горьком одиночестве
Он слёзы лил в ночной тиши.
И сердце, полное пророчества,
Кровавой болью сокрушил.

"Вы пали жертвою святою,
О други верные мои!
Мог быть и я сегодня с вами,
Когда б не рок моей судьбы..."

И в эти дни, как откровенье,
"Пророка" родилась строка —
Псалом высокого горенья,
Призыв поэту на века:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей."

Михайловская тишина
Внезапно громом огласилась.
И боль друзей, их смерть, вина
В стихах великих отразилась.

И с той поры обет молчанья
Храня о тех, кого сгубил тиран,
Он в сердце нёс своём страданье
И память верную, как сан.

А "Годунов" в то время зрел,
Трагедия российской власти.
В каждой строке огонь горел,
И тени проступали страсти.

Так в тишине и одиночестве,
В глуши, забытый и больной,
Он создал то, что как пророчество
Храним мы дар его святой.

И в страшный час грозы декабрьской,
В дни казней, скорби и тревог,
Постиг поэт, что слово царское
Есть русской жизни высший слог.


Глава 4. Возвращение. Двор и поэзия: http://stihi.ru/2025/04/23/3065