Ленин в Апреле или откудова у Вождя кепка

Тёплым апрельским днём, как раз следующим после собственного дня рождения, Вождь Мирового Пролетариата Владимир Ильич Ленин шёл по перрону вдоль новенького состава бронепоезда. Заметив рабочего, тщетно силившегося прицепить к составу последний вагон, Владимир Ильич подошёл к нему и, в своём обычном прекрасном боевом настроении, спросил:
— Как Вас зовут, товагищ?
— Акакием кличут, Степановичем, Владимр Ильич!
— Очень, очень пгиятно! И давно Вы с этим пгицепом тгахаетесь?
— С утра ебусь, товарищ, Ленин! Тяжело, а надо!
— А где ж Ваши помощники? Или все на войну мобилизованы?
— Никак нет, не мобилизованы, Владимир Ильич! Болеют все! Похмелие! Вчера Ваше день рождение отмечали, уж так за Ваше здоровие пили, что сегодня, не то, что работать — жить невмоготу им.
— Что ж, ситуация,  — буркнул себе под нос Владимир Ильич и, погладив правой рукой свою непокрытую лысину, быстренько удалился.

Акакий даже испугаться и надумать ничего себе не успел, как увидел спешащих к нему товарища Сталина, Троцкого, на своё удивление — Нестора Махно, товарища Дзержинского и товарища Будёного, восседающего верхом на своём походном пони. Весь отряд возглавлял радостно шагающий Владимир Ильич.

Вся церемония подошла к Акакию Степановичу, молча отняла у него крюк сцепа и также молча прицепила вагон к составу.
— Это великолепнейший пгимег тесного сотгуничества пгавящий пагтии и габочего класса!  — воскликнул Вождь Мирового пролетариата.
— А с прогульщиками что делать? С дружками его? — указав на Акакия спросил у Ленина товарищ Троцкий.
Товарищ Сталин, вынув дымящую папиросу изо рта, забегая вперёд ответа Ленина, строго по-кавказски, с акцентом выдохнул своё решение вместе с дымом вкусной трофейной германской папиросы: 
— Грохнуть таварищей,... па закону ваеннава времени!
— Ни в коем случае, Коба! — одёрнул Сталина Владимир Ильич! — не ггохнуть, а поощгить похвальными ггамотами! — за то, что любят меня и помнят! И впгедь, дабы не пить за моё здоговье вечегом после изнугяющей габоты, я объявляю Двадцать Втогое Апгеля выходным днём! Пусть Дгагоценный наш Пголетагиат нажигается с утга, чтобы выспаться и на следующее утго быть как огугчик!...
— Фсёравно, Вова, — задумчиво вставил Иосиф Виссарионович, — нада би их выйибать!
— Ну, пошли, товагищи, — не обращая внимания на реплику Сталина, сказал Ленин, правой рукой указывая куда-то вперёд, а левой, снова погладив свою непокрытую лысину, как бы нащупывая — не похолодела ли она от прохладной апрельской погоды,  — У нас ещё много дел! А Вам, Акакий Степанович, кгепкого здоговья, удачи и гадостей на каждый день!

Владимир Ильич, нежно обнял Акакия за плечи, снял с головы Акакия его чёрную, недавно купленную на последние, дорогую, но модную кепку, надел её себе на голову, лихо поправил козырёк и с хитрым прищуром, улыбнувшись, пришпилив обе руки кулачками к нагрудным карманам своего пиджака, весьма довольный, прибавил к своим пожеланиям:
— Бегеги себя, дгужище Акакий! Пгивет твоим пацанам от наших!

На этих словах Элита Народной Рабоче-Крестьянской Власти двинулась не спеша в обратном направлении, где замыкали процессию Владимир Ильич и товарищ Дзержинский. Провожая всю эту партийную верхушку, Акакий едва улавливал слова уходящего Владимира Ильича в адрес своего собеседника: "Феикс Эдмундович, Вы хег дгочите? Згя, згя — весьма наипгиятнейшая штучка..."...

— Фух, пронесло! — выдохнул Акакий, — Всё ж таки, какой добрый, душевный и справедливый наш новый царь! Говорят, он из нас — из простых крестьян, раз кепку сп...здил... Да как шустро сп...здил!... Что ж, Дай Вам  Бог, здоровья, счастья и многия лета, дорогой Вы наш, Владимир Ильич. А кто про кепку мою спросит, то всем скажу, что самому Ленину подарил!