В небе над Хиросимой

Пилот промчался -
взгляд его далёк
от пониманья,
а лицо - в тени.
Любому достижению - свой срок,
как впрочем, и свой выговор.
Молчанье.
День кончился, и город - кончен с ним.

Над красным солнцем,
восходившим здесь,
как некое знамение,
теперь
смеётся небольшой бомбардировщик,
под лоном крыльев
укрывавший вес,
достаточный для дележа империй, -
с таким снарядом дипломатам проще.

Пространству,
лишь размером с океан,
сроднившемуся с бурею,
наверно,
по силам проглотить такие глыбы,
но что могли японские дома?
И слёзы,
орошавшие Маньчжурию,
сменились миллионами улыбок.

Пилот промчался -
здравствуй, новый мир.
Совсем не дивный,
но, однако ж, здравствуй.
Good job, «Малыш», -
всего один снаряд
да пара крыл.
Шестое. Утро. Август.
Империя увидела закат.

И время,
окочурившись от боли,
устав от глаз,
рыдавших невпопад,
оставит этот плач не для живых,
но спящих средь
обломков или в поле,
не верящих ни в смену марок, карт,
ни в этот стих.

Наверно,
так кончается война -
и чёрный дождь
над чёрною землёю
брезгливо повторяет нам диагноз.
Но пациент,
примерив ордена,
наслушавшись казённых послесловий,
не обращает взгляда на реальность.