Перчатка

  Василий не стал торопиться домой после работы и пошёл через парк, петляя по дорожкам.  Февраль выдыхал последние метели, в воздухе кружили снеговые спирали, ветер набирал силу, но пока это была лишь прелюдия, украсившая своим непокоем пятничный вечер. Очертания многоэтажек постепенно таяли в белых завитках и прожилках, город слабо шумел где-то там, оставленный за железными воротами. Движение в такт с ветром настраивало на душевный лад, мысли возникали и свободно текли, сосредоточенные лишь на сиюминутных впечатлениях.
  Василий заметно прихрамывал – давал знать о себе артрит.
"Пятьдесят три года – это не шутки", – стал приговаривать он в последнее время. Рвано переваливаясь  с левой ноги  на правую, он ощущал себя  баржей, которую бьют по правому борту холодные волны, вездеходом, застрявшей в сугробе и рвущим мотор почём зря, а то и вставшим на дыбы медведем с простреленной задней лапой. В какой-то момент левая пятка наскочила на  снеговую кочку, лодышка вильнула, хрустнула, как-будто хотела подломиться, но резанув болью, устояла, Василия занесло вперед, наклонило, и тут прямо перед собой на тропинке он увидел нечто, обдавшее глаза удивительным цветом. Это была перчатка. Дымчато-фиолетовая, на изящную женскую руку, со строчками-узорами вдоль безымянного пальца, она лежала как яркий самоцвет на подсвеченном фонарём пласте снега.  Секунды три он завороженно глядел, как снежинки скатываются с её гладкой поверхности, потом наклонился, схватил и  вороватым движением сунул в карман. Распрямился, отмахнул рукой, будто  отряхивал штанину, и почему-то пошел назад. Дойдя до скамейки, сел, вынул находку и стал разглядывать. Совершенно новая, необычного оттенка, из тонко выделанной кожи с тёплой прослойкой внутри, она производила впечатление потерянного сокровища.
  Задумавшись, Василий  стал представлять себе хозяйку перчатки. В снеговой круговерти возник образ Неизвестной с картины Крамского - её горделивый, полный достоинства взгляд с поволокой, всплыли обрывки строк Блока о дышащих духами и туманами ... (тут Василий мысленно  споткнулся о ненайденное слово, но, пропустив его, продолжил дорисовывать созданный облик).  Посреди охваченного метелью парка его мозг возбужденно работал, подкидывая вопросы: если та, что обронила перчатку, вернётся, появится сейчас на том конце дорожки, сможет ли он узнать её, сумеет ли предугадать, что это она? И, главное, решится ли подойти?
  Несколько раз из снегового тумана появлялись и исчезали люди: стайка подростков, бегущих   навстречу  пятничному вечеру, мужички вроде него, бредущие с работы, энергичные женщины с палками для скандинавской ходьбы. Наконец  на боковой дорожке возник долгожданный силуэт. Высокая, стройная, лет тридцати, в длинном бежевом пуховике и вязаной белой шапочке, ОНА торопилась и на ходу искала что-то в сумочке, в больших накладных карманах своего пальто. Василий даже привстал со скамьи,  вглядываяясь в её лицо, затем стремительно пошел навстречу, но она уже выудила из правого кармана  телефон и отвечая кому-то, прошла мимо, даже не заметив его вопросительный взгляд. Василий остановился, обернувшись,  посмотрел вслед и только тогда его глаза уткнулись в серую рукавичку на ее свободной от телефона руке. Он побрёл было назад к скамейке, но тут поймал себя на чувстве, что совершенно не хромал, когда  шел ей навстречу, наоборот, был подтянут, взволнован и бодр. Хмыкнув  над  собственным наблюдением, свистнул по-мальчишески в разлохмаченное небо и решительно направился к дому.
  Квартира встретила тишиной. Он прошёл на кухню, не включая свет, остановился у окна, глядя,  как разгорается метель, как вздрагивают стекла от яростных снеговых оплеух, угадывал в порывах  силу завывания ветра. Жена пришла минут через двадцать, разуваясь,  спросила из прихожей :
- Ты почему без света сидишь?
Василий подумал: «Да я ведь и не сижу» и продолжал глядеть в окно, пока жена вела привычный  монолог о деталях прошедшего дня.  Не вникая в смысл, он отмечал лишь интонации ее голоса. Вот она говорит быстро, увлеченно, то озабоченно,  то с улыбкой в голосе – видимо,  о своих учениках, незабвенных третьеклашках. Затем речь изменилась, потекла мягче, тягуче с добавлением нежных, ласкательных слов. «Это она о внуке»,– отметил Василий. Снова предложения стали отрывистыми, с большими паузами и тут её голос сделал вылазку наверх, и Василию  выхватил из потока речи слово «перчатка».
-Что-что? – переспросил он, обернувшись.
-Я говорю, – отозвалась жена, – так обидно, только сегодня получила заказ, перчатки, и сразу же одну потеряла. Ума не приложу, где. Может быть, когда водила класс на экскурсию в парк. И ведь специально подбирала к своей шубке тёмно-фиолетовые.
"Томно-фиолетовые", – переозвучил про себя Василий,и,крутанувшись,рассмеялся,  подмигивая отражению жены в окне. Та удивленно взглянула:
- Ты чего?
- Да так, вспомнилось вдруг...
Оторвавшись от окна, тут же атаковал холодильник, с шумом доставая оттуда кастрюлю, банки с соленьями, тарелки с недоеденным завтраком.
-Давай-ка ужинать, проголодался, как зверь.
Весь вечер Василий взглядывал на жену то весело и озорно, как в ранней молодости. то изучающе-пристально, будто с затаённой мыслью. Та в ответ недоумевающе встряхивала короткими кудряшками, улыбалась, обозначая ямочки на щеках, округляла движения рук.
  Метель подыгрывала, бушевала всю ночь, утро всё еще было захвачено ею. И не было видно в размытом простанстве ни путей, ни дорог.  Зато в сумочке жены обнаружилась потерянная перчатка.