Некрасивая женщ. или прекрасная незнакомка 36, 37

Part 36.

Уже потом, через некоторое время, Кира мне сообщила, что я произвел на гостей странное и даже не очень благоприятное впечатление.

Первое, что не понравилось гостям, было то, что я не хотел как все идти в программисты, а нацелился зачем-то в университет. В этом усматривался снобизм, а также моя очевидная глупость - обречь себя на нескольких лет нищенской жизни студента, с совершенно неясным, к тому же исходом, когда есть такой прямой и короткий путь ко всем благам процветающего американского общества.

Второе, что показалось гостям странным, было моё независимое и даже, пожалуй, развязанное поведение. Согласно их представлениям, мне положено было выглядеть немного пришибленным, придавленным грузом проблем наваливающихся на свежего иммигранта.

Я должен был с заискивающим видом протягивать своё резюме для получения ценных советов по его улучшению.

Ничего такого не наблюдалось.

Спортивного сложения Кандид ел за двоих, с дурацкой улыбкой разгуливал по комнатам и иногда даже (впрочем безуспешно) приставал к дамам. В общем, смотрелся молодцом.

Part 37.

Время от времени я одним глазом посматривал на Кота. Тот, всецело поглощенной едой, в серьёзные разговоры не вступал, а всё больше шутил. Шутки его были такими же добродушными и округлыми как и он сам. Насытившись, Кот обратил на меня внимание:
- Ну что, милый, пойдем побеседуем?, - предложил он.
Никакого панибратства в этих его словах не было, скорее чувствовалась профессиональная доброта детского доктора. Мы перешли в другую гостинную.
Ничего путного от разговора с Котом я не ждал. Судя по его внешности профессором он был в мясомолочном институте. Я же себя считал математиком - прикладником.
Наш разговор начался с невинных вопросов типа е2 - е4. Он спросил о том где я учился, похвалил мой институт и поинтересовался моей дипломной работой. Боясь, что Кот ничего не поймет, я начал рассказывать в общих чертах. К моему удивлению, Кот выказал поразительную для мясомолочника эрудицию.
 Расспрашивая о деталях моей работы и желая пояснить свои слова он, совершенно неожиданно, закатив к потолку серые с длинными ресницами глаза, недрогнувшей рукой выписал на салфетке уравнение Колмогорова - Чэпмена.
Я перешел к вещам посложнее. Кот тоже прибавил. Это становилось интересным. Кот не только не отставал, но даже своими вопросами пару раз ставил меня в тупик. Несколько этим расстроенный, я начал рассказывать о другой своей работе, куда более продвинутой. Но и здесь Кот держался на плаву.
Казалось, мы экзаменовали друг друга. Кот, добродушный и тактичный, боясь задать слишком сложный вопрос, уступил мне инициативу. Это я всё рвался вперед, а он, как опытный стайер, держался лишь на пол корпуса сзади, не обижая, но всё же демонстрируя, что сможет победить меня спуртом на финише.
Через пол-часа стало ясно - Кот с блеском выдержал мой экзамен. Мы смотрели друг на друга иными глазами. Мы были с ним одной крови. И этот толстый, гладко выбритый водевильный кот и этот нагловатый ****обол, рубаха-парень Кандид, принадлежали одному клану, одному Ордену, о членстве в котором мог мечтать лишь один из тысячи.
Уже потом, работая на одном семинаре, мы много раз оказывались втянутыми в гонку. Иногда побеждал он, а иногда и я. Думаю, что он был умнее меня, зато я был моложе и смелее. Эта смелость, эта научная наглость не раз выручала меня. Для меня не существовало авторитетов. То есть, конечно, я был готов условно поверить, что тот или иной человек заслуживает уважения как ученый, но никакие титулы, сами по себе не производили на меня сильного впечатления. Я не любил читать чужих статей, боясь что они собьют меня с толку, навяжут мне свой образ мыслей. К чужим работам я обращался лишь тогда, когда сам заходил в тупик и мне становилось интересно, как другие из этого тупика выбираются. И это помогало мне найти свой путь, свою тропу, нехоженную и незагаженную, неожиданно дарившую алмазные россыпи.