ОКО

ОКО

ПРЕДИСЛОВИЕ

Ровно двенадцать лет назад я носился (с благословения тогдашнего, ныне покойного руководителя Московской Городской Организации Союза Писателей России Владимира Бояринова) с идеей создать новый литературный (главным образом, поэтический) журнал, для которого я придумал название «Литературное ОКО». Этому предшествовали две мои поездки в составе делегаций СПР в Варшаву в ноябре 2011 года (на Фестиваль Славянской Поэзии) и в Прагу в мае 2012 года (на непонятный фестиваль, «придуманный» взявшими в свои руки подобные мероприятия коммерсантами от поэзии, - с тех пор я сторонился таковых). Я стал, что называется, «широко известным в узких кругах», у меня сложились добрые отношения  с Бояриновым, - и вот он мне предложил что-нибудь придумать… Проделав определённую оргработу (я предполагал стать главным редактором журнала), я с моим хорошим знакомым, главным редактором одного из подмосковных изданий (он предполагался стать инвестором) Сергеем Копычевым огласили наш проект на заседании правления МГО СПР. Проект в принципе был поддержан, но надо было согласовать с Ганичевым, в ту пору руководителем СПР… И тут Бояринов «дал заднюю», то ли чего-то испугавшись, а то ли поддавшись мнению своей дочери Ольги Бояриновой, которая занималась журналом «Литературная республика» (она же выступила на том заседании против)… В общем, проект «зарубили»… В последние три года я окончательно перестал общаться с руководством МГО (по понятным морально-политическим причинам – смотрите мою страницу)… Но вот старая идея в некой новой форме снова пришла мне в голову. Я ведь в ту пору мыслил отыскивать новых интересных авторов на СТИХИре, куда нередко тогда заглядывал, – и печатать их лучшие стихи, найденные там же мною либо моими соратниками, одним из которых я видел Илью Лиружа, с которым познакомился в той поездке в Праге и подружился… Итак: вот вам первый – и скорее всего последний – номер того несостоявшегося журнала. Я взял в него себя (раз уж на моей странице  - прошу простить!.. вообще-то, я не собирался злоупотреблять своим авторством…) и двух избранных мною (см. мою страницу) авторов. Поэзию Лиружа я давно, с дней нашего знакомства, искренне полюбил как необычайно искреннюю, человечную, умную… Аполлинария Кострубалко я узнал именно из СТИХИры и не так давно – и восхитился его необычайно остроумными, виртуозными, с богатой фантазией и немалыми историческими и языковыми познаниями стихами… Не бойтесь читать длинные произведения: уверяю вас, они того стоят!..
P.S. Я не следил за орфографией Лиружа и Кострубалко – скопировал как есть…

Сегодня, 5 июня 2025 года, решил добавить в этот сборник одно стихотворение замечательного поэта и барда Бориса Вахнюка, трагически ушедшего из жизни ровно 20 лет назад - 2 июня 2005 года (смотрите на моей странице мою двадцатилетней давности публикацию с последующими добавлениями). Оно подходит для нашего времени, для страны почти победившего зла: чтобы думали...
Я взял его из сборника Бориса "До востребования" (Одесса, "Вариант" - "Два слона", 1992 г., 50 000 экз.) В интернете его также можно найти.

Доброта

Ненаказуемо добро,
Даже когда оно не благо,
Когда разит больней, чем шпага,
Неотразимое перо.

Ведь вот, положим, Дон Кихот,
Когда с копьем вонзался в стадо -
Ведь он не делал то, что надо,
А все совсем наоборот...

Чудак, ведомый добротой!
Был вкус ее ему неведом,
Когда он зверем несся следом
За тою, что была не той.

Но понимаем мы его.
Из тех же, кто над ним смеялся,
Хотя в душе его боялся,
Мы и не вспомним никого.

Ни лиц. Ни званий. Ни имен.
Пожалуй, только Дульсинею.
Но Бог, как говорится, с нею,
Хоть Дон Кихот и был сражен

Одною ею. И до гроба
Служил ей верно, до креста...

Сильна, но смертна наша злоба.
Слаба, но вечна доброта.

1972 г.


ЗВЕЗДА
Звезда (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

Звезда в полночной вышине
Дрожит, и в судрогах сиянья
Сулит кому-то воздаянье.
Как знать: быть может, это - мне?..

Быть может, силой вдохновенья
Из пустоты взведу строенья...
И на вопросы бытия
Найду ответы... может, - я?..

Гори ж…  в круженье вековечном
Нанизывай круги орбит,
Стреми за око человечье
Свой луч, что таинство хранит, -

Звезда!..  В бездонные края,
Тебе во след, влекусь и я…
P.S.
Володя Новиков положил этот стих на музыку, добавив ещё некоторые строчки из моего сборника «Сферы»


Поэтесса
Поэтесса (Виноградов Андрей) / Стихи.ру
                Посвящаю Ирэне Б.

Поэтесса думала о Боге,
О печальных  расставаньях, о луне.
Поверяла все свои тревоги
Книжечке стихов и облакам в окне.
Многое прошло… но в дымке лет,
В перекрёстках планов и событий,
Всё не таял милый силуэт,
Не желая уходить в забытье.
Исчезал, но появлялся вновь,
Растравляя сердце непокорством.
Может, эта прошлая любовь
Всё же не была притворством…

30.04.2012 г

НАСТУПЛЕНИЕ НОЧИ
Наступление ночи (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

Травинок лёгкий дух
колышет суховей.
Закат почти потух.
Мерцание огней.
А там уже туман
ложбинки заволок.
Колодезь-истукан...
Задёрнутый полог
белеет на окне.
Роса легла в траву.
Примолкло в вышине...
Последнюю главу
открыла в книжке дочь.
И вот уже темно.
На ветви пала ночь.
Чуть светится пятно
от лунного луча.
Полуночный состав
пронзительно вскричал...
С готовкою устав,
склоняется жена -
над прибранным столом.
Повисла тишина...
Уселись под окном
старуха и старик.
Сверчок над головой
застрекотал и сник.
Зашаркал домовой...
Все звуки улеглись –
и опустился сон.
На небесах зажглись
Плеяды, Орион…


Я ли водочкой поил... Рубаи славянского толка (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

Я ли водочкой поил,
Я ль соломинку лущил,
Мне ль подружка от избушки
Отдала свои ключи?

Вот и вьюга улеглась,
Вот и звёздочка зажглась,
Вот и в уголку за печкой
Паутиночка сплелась.

Дай, лучинушку зажжём,
Дай-ка песенку споём –
И про горе, и про счастье
Мы словечки подберём.

Что, кручинушка-печаль,
Всё зовёшь куда-то вдаль?
Мне ль родимую сторонку
Покидать не будет жаль?

Мне ли Люба не красна,
Мне ли не мила сосна,
Что стоит над тем обрывом,
Где пугает крутизна?

Что ты рвёшься, чёрный конь?
Что бушуешь, как огонь?
Что, цыганка, всё гадаешь,
Долго глядя на ладонь?

Унесёт меня конёк.
«Где же, Люба, твой милок?»
Тлеет горестно в печурке
Расставанья уголёк.

P.S.
Володя Новиков положил этот стих на музыку - см. ссылку на моей странице


На горизонте облака... (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

На горизонте облака
Кудрявились в закатной дымке.
Я шёл по полю, ветерок бока
Ласкал, и влажные травинки

Хватали за ноги… И ввысь,
Туда, где распахнулось небо,
Глаза без удержу рвались,
И в них  (как будто это невод

Забрал из синей глубины,
Всё, что не нужно и что нужно)
Запутались виденья, мысли, сны:
Мир внутренний и мир наружный…

«Закрой глаза и сеть тяни,
И радуйся, рыбак, улову...»
Как превосходны лета дни!..
Найду ли правильное слово?

Иль не найду?
Но сердце - словно нараспашку:
Трава, цветы, деревья, пашня,
Лодчонка утлая в пруду –

Всё радует и манит,
И словно говорит: постой!..
Природа вечной красотой
Меня ни капли не обманет!


Любовь чиста... Шекспировской строфой... (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

Любовь чиста: склонясь пред алтарём,
Я вижу в ней величие креста.
И храм, воздвигнутый в ночи огнём
Слиянья душ, - под благостью Христа.
Но плоть слаба - здесь дьявола напасть!
Лавина будто, сотрясая твердь,
Стремительно сошла, взрывая страсть.
В неистовом оскале бьётся смерть.
Тлен прячется в расщелинах измен,
В изгибах тёмных путаных дорог,
Где стылый ветер ложных перемен
Заносит снегом истины порог.

Но верю я: коварству вопреки
Нас не лишит Господь своей руки.


Ах, соловушки мои (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

Ах, соловушки мои,
Зяблики трескучие –
Трели сыплете свои,
Милые, влекущие.

Раздаются голоса
На лесной опушке.
Я расправлю волоса
На своей макушке.

Я вдохну сырой травы
Запахи и дымки,
Выброшу из головы
Вздоры и ужимки.

И пойду на встречу с ним –
Тёплым и манящим –
Летом – бодрым, молодым –
Из лесов смотрящим.

P.S.
Володя Новиков положил этот стих на музыку - см. на моей странице


Мужчина, чёрт и ангел. Мини-пьеса в стихах (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

Видео сценической постановки пьесы театром «КомедиантЪ» смотрите здесь:
https://www.youtube.com/watch?v=bMkNX9a40GU


Чёрт
Что приуныл, приятель, что за вид?
Грустишь о бренной жизни, не иначе?
(в сторону)
Дался мне этот мученик удачи.

Мужчина
Уйди, не каркай: голова звенит.

Чёрт
Так ты её проветри втихомолку.
По улице пройдись.

Мужчина
                Что в этом толку?
Зашарпанным асфальтом вдаль брести…

Чёрт
А хоть бы так. Ты только не грусти.      
Живёшь и здравствуешь; ну пусть не вечен…
Пойми таких! Будь с ними человечен!
Они ж упрёками замучат: всё не так!
Гармонию давай – или бардак!
Чуть созерцанье первой будит скуку -
Искусство дай тогда, религию, науку.
Таланты, извини, наперечёт.
Работай! Под лежачий камень не течёт…

Мужчина
Вода…  я знаю, только где  уж мне.

Чёрт
Так по рукам? Довольно же к стене
Коленки жать, вздыхать о прожитом.
Я говорил…

Мужчина
          Но дело, видишь, в том,
Что от тебя принять мне б не хотелось...

Чёрт
Тогда скули! Не хочешь, чтоб вертелось
Всё вкруг тебя?..

Мужчина
Оставь меня!..

Чёрт
Прощай.

Мужчина
Исчез, чертяга… Не попасть и в рай.
Но, право, жизнь не безнадёжно скверна,
И я б счастливым мог бы стать, наверно,
Когда б тщеславием так не был заражён…
Куда ни плюнь – везде, однако, ОН…
Химеры без конца из преисподней:
То сладострастье тянет старой сводней,
То алчность, то желаний вязких череда -
Владеть и властвовать  (и чтобы без труда!)
Ведь есть же, есть счастливые вокруг:
Тот – друг премьеру, этот – другу друг.
Тот – в тейпе нужном, тот – по институту…
И все дела! И вот в одну минуту
Очередной явился олигарх.
Плут на плуте! А где же Жанна д’Арк!?
Нас чёрт, поди, уже уничтожает…

Ангел
Довольно ныть! Тебя не унижает
Твоё нытьё: всё плохо, всюду тлен?..
Ищи в себе желанных перемен.
И посмотри вокруг: в божественной природе
Сокрыто всё…

Мужчина
Я вижу… В этом роде
Я тешу взгляд свой, мысли утешаю
И доброе в себе я воскрешаю.
Да, на дворе весна: и соловьи,
И капель изумруд; весёлые ручьи
Вбирают первых ливней сток;
Свежеет воздух, алых губ восток
Нам в поцелуе утро подставляет…

Чёрт
Падеж подправь!.. Всегда вот так бывает:
Ему о славе, о влиянье на людей,
А он о бабочках…

Мужчина
  Уйди, злодей!
Чёрт
Как жаль, что вы такие простодумы…
Ну, не гони: я дёргаться устал.
И не сердись, не будь таким угрюмым.
Смотри-ка: дождик капать перестал,
И радуга, как воин из траншеи,
Цветастую вытягивает шею.

Мужчина
Поистине, сравнение из ада:
Ну для чего приплёл сюда солдата?

Чёрт
Ах, всё равно за вами не угнаться:
Язык мой беден, чёрен и шершав.
Зато во всём могу я разобраться.

Мужчина
Чертяга! Нет, вот в этом ты не прав!

Чёрт
Возможно! Я не лезу на рожон.

Мужчина
Но выглядишь, как истинный пижон.

Чёрт
А что!  - Пусть женщинам во мне утеха.

Мужчина
Вот в чём беда, на этом спятил мир:
Сейчас не рыцарь, а вампир кумир.

Чёрт
Да брось! – Всё это – так, трепля для смеха.
Имею я к тебе, однако, разговор…

Мужчина
Уволь меня! – опять какой-то вздор.
Вот привязался, как репей, ко мне.
Тебе милей, кто вечно на распутье.

Чёрт
Попал ты в точку! – Право, тут как тут я,
Когда о выборе дороги речь.
Но погоди… хотел бы я привлечь
Твоё внимание сейчас к другому.
Скажи: не скучно одному по дому?

Мужчина
О чём ты говоришь? Нельзя ли поясней?

Чёрт
Вчера – не так ли? – был ты у друзей.
И там была…

Мужчина
               Пикантная особа.

Чёрт
Ты глаз не отводил с неё.

Мужчина
                Все оба!

(На сцене появляется эффектная женщина)

Женщина
Вы обо мне? Я помню этот вечер.

Мужчина
Свет приглушённый падал Вам на плечи…

Женщина
Да, таинство в том было точно: как вино…
Я так свободна не была давно.
Меня не лапали, глазами лишь хватали.
Приятель твой, тот толстенький хомяк,
Всё ручку жать хотел – не мог никак.
Застенчивый такой: ему мешали?

Мужчина
Он был с женой…

Женщина
               А мысль бежала влево!
Скажи мне: а когда б я захотела,
Чтоб мы с тобой устроили альянс?..

(Отступает в тень, а в круг света возвращается Чёрт)

Чёрт
Не мнись, дурак, не упускай свой шанс!

Мужчина
Вот ты к чему? Свести меня с кокоткой?

Чёрт
Другие все идут на то с охоткой!

Мужчина
А что потом? – Ну, вот уж связан я.
Она ж вампир! Нужна ли ей семья?
Ей положенье – а дурак  впридачу;
Курорты, цацки, платья, сплетни, дачу…
Пластом стелись – дай ей машину, шмотки…

Чёрт
Всё это есть у опытной красотки.
Ты с ней поднимешься – в глазах и в ранге.

Мужчина
Ты шутишь?

Чёрт
             Нет! – Вторым ты будешь в банке.

Мужчина
Вот интересно: кто же будет первым?

Чёрт
Она, мой друг!

Мужчина
               Вот эта, к чёрту, стерва?!

Чёрт
Да не бесись! Формально будешь ты.
Её задумки - а твои труды.
                (приобнимает его за плечи)
Как ты мечтал: роскошный кабинет…
Чертовски сладко!.. Скажешь, разве, нет?..  (хохочет)

(выдвигается из тени Ангел)

Ангел
О том ли думал ты, зовя  удачу?
А помнишь, в юности?..

Мужчина
                Как вспомню, плачу…

(На сцене появляется юная девушка в простом платье)
Девушка
Как жаль, что жизнь нас сразу развела.

Мужчина
Ужели ты?  - что в юности была?

Девушка
Ты был … простым, и милым, и открытым.

Мужчина
Скорей, застенчивым, скорей,  забитым…
Ты помнишь, как когда-то во дворе,
В том нашем - помнишь? – дивном сентябре…
Тебя я до подъезда провожал,
Смотрел в глаза и только руку жал,
Не смея даже в щёчку целовать.

Девушка
Я помню… Но в окно глядела мать –
А то бы я  сама поцеловала.

Мужчина
Мой Бог, зачем ты от меня сбежала?

Девушка
Родители чрезмерно были строги.
Последний класс, сам знаешь… институт.
Потом, я испугалась: вдруг пойдут
Свиданья…

Мужчина
               Предпочла любви уроки?

Девушка
И да, и нет: была я не готова…

Мужчина (после молчания)
Зимою только встретились мы снова…
Я у метро настиг… Искрился снег.
Смеялась ты, и твой хрустальный смех
Так был согласен с чистотой природы…
Снег облепил деревья… неба своды
Нежны так были, глубоки, прекрасны…

Девушка
Я это помню, милый, очень ясно.

Мужчина
Ах, что же помешало нам тогда?..

(Девушка отступает в тень, а в круг света возвращается Чёрт)

Чёрт
Нет, с этим парнем будет так всегда:
Развесил нюни, вспоминая детство.
Оно прошло, пойми, оставь кокетство!
Сосредоточься. Жизни жезл бери.
Итак… Глаза открой по счёту три…

(Исчезает, а вместо него появляется Женщина в пикантном наряде)

Женщина
Ты весь вспотел, и дрожь прошла по членам.
Не правда ли, что склонны вы к изменам
С такими вот, как я? Ну, что ж, смотри!..
(поворачивается, слегка раскачиваясь)

Тебе всё нравится, не так ли? Ну не ври!
И ножки стройные в нейлоновых чулках
И в туфлях на высоких каблуках.
И всё, чтоб вызвать интерес нескромных:
И платьице чуть ниже бёдер томных,
И декольте, и плечи… Всё в обтяжку.
Резинка от чулка стянула ляжку…
                (улыбаясь, приподнимает край платья)

Чёрт
Твой взгляд, любезный, устремляется туда,
Где кроется…чёрт знает что…
                (хохочет)
Мужчина
                Беда!

Пустите, прочь бегу! Её тенёта
Меня пугают пуще власти гнёта.
                (стремительно встаёт)

Дай дух перевести скорей, Творец!
Нет, в этом всё: предел, конец!
И в этом всё могущество природы?
Как одолеть убожество породы?

Ангел
Займись устройством человечьих дел.

Мужчина
Пустое! От меня ли что зависит?

Ангел
Считаешь, что так жалок твой удел?
Безделье только шансы снизит.
Ты мыслишь: не найдя внизу опору,
Не сможешь ты подняться в гору?

Чёрт
Пора избавить кой-кого от скуки.
Ну, что ж, коль не нужны тебе подруги,
Травить тебя не буду, так и быть.
За столиком я предлагаю обсудить
И жизни смысл, и положенье звёзд.

(к Ангелу)
Давай же к нам, потом ты свой донос
На небеса, по должности, отправишь.
Прошу, не мнись! А то решу – лукавишь!
                (смеётся)

Ангел ( к Мужчине)
Сажусь с тобой, чтоб только уберечь.

Чёрт
Коль рот не ест, то голову - от плеч!
  (смеётся, выразительно стуча ребром ладони по шее)
Ого, смотри: а всё уже готово!
Салат, закуски… мне сюда плесни.
Шампанское сперва: Клико, Аи…
Ну, каждый за своё!..
                (салютуя бокалом, пьёт)
                Налей же снова!
Налей, налей, закуски целый стол.
                (снова пьёт)
Второй бокал отличнейше прошёл.

Мужчина
Со мною вместе – чёрт и ангел: бред!
Кому расскажешь про такой обед –
Тот от тебя подальше убежит.
И будет прав…
             (в задумчивости  пьёт)

             Не так ли Вечный Жид
Всё мается, у Бога ждя прощенья
За малодушие: вот – прегрешенье!
Колеблешься, всем равно угождая,
На мелочах всё время прогорая.
Желаешь к истине питать любовь,
Но: «Рот замкни да знай не прекословь!», -
Тебе внушают до ночи с утра.
Настанет ли священная пора,
Когда – всяк, от давления свободный,
Туда лишь обратит свой взгляд голодный,
Куда ему подскажет мать-природа?..

Чёрт ( к Ангелу)
Видал, какого ты пасёшь урода?
Всё хлопаешь крылом, как опахалом,
И вертишься, как нянька, пред нахалом,
А он уже не помнит, есть ли Бог:
Природа у него!

Ангел
                Я твой упрёк
Не принимал – и впредь не принимаю!
И для него найду я тропку к раю.
Дай только срок.

Чёрт
                Да сроку – целый век!
Дался тебе никчёмный человек.
Отдай-ка мне его, а сам лети отсюда:
                (кивает в сторону Мужчины)
Такие вот становятся Иудой!

Ангел
Напрасно так. Кто в вечном колебанье –
Тот или рушит, или строит зданье.
Всё, что от Бога, в сердце отразится;
Оно ж, скрепясь, сильнее будет биться...

ЗАНАВЕС

май-июль 2013


Эх, Россия - колея!.. (Виноградов Андрей) / Стихи.ру

Ах, дороги… Что дороги!
Не кричи, прося подмоги.
Только клёкот воронья.
Под ногами – колея.

В стороне, печаля взгляд,
Избы чёрные стоят,
Будто горечью изрыты,
Чуть ли не соломой крыты.

Небо мглисто, дождь, тоска.
Жизнь здесь тяжка, коротка;
Рано в дом скребётся старость…
Разъедает сердце жалость…

Эх, нерадостна дорога,
И томит, скребёт тревога –
То об этом, то о том,
О сегодняшнем…  былом…

О бескрайности долин,
О лесах дремучих, топких,
О детишках грязных, робких…
То ли выцветший овин,

То ль заборчик поределый –
Рвут из груди вздох несмелый,
Вздох отчаянный, унылый…
Тяжек, тёмен вид постылый

Безотрадного житья.
Эх, Россия – колея!..

Где же тройка удалая,
Где же гордый твой полёт?
Или песня только врёт?
Или жизнь твоя нагая –

Неизбывный твой удел?..
Ехал, плакал, вдаль глядел…

Окрестности озера Селигер, июль 2003 года




Во дворце последнего султана - из... Земля Людей (Илья Лируж) / Стихи.ру
Во дворце последнего султана - из цикла турецкие ночи
 *    *    *
Во дворце последнего султана
От ковров еще исходит нега.
Вспоминают звоны ятагана
Люстры — хрусталя белее снега.

И навечно в звонкие ледышки
Отразились гордые муслимы,               
И танцуют тонкие лодыжки
Девушек, закутанных в муслины.

Шелест ног и шорох разговоров,               
И дымок дурманящий кальяна.               
И внезапно вспыхнувшую ссору
Пресекает высверк ятагана.

И между щербетом и гашишем
Возлежат изнеженно мужчины               
И ласкают тонкие лодыжки
Девушек, закутанных в муслины.

Но когда, наскучив долгим пиром,
Повелит седлать коней владыка,               
Гордо повинуются эмиры,               
Обнажив клинки с гортанным кликом.

Под зеленым знаменем Пророка
Примут смерть горячие муслимы               
И оставят плакать одиноко
Девушек, закутанных в муслины.

Во дворце последнего султана               
От ковров еще исходит нега.
Вспоминают звоны ятагана               
Люстры — хрусталя белее снега...


На московских кухнях в Тель-Авиве (Илья Лируж) / Стихи.ру

На московских кухнях в Тель-Авиве
За стаканом терпкого вина
Сколько мы ночей проговорили,
Сколько лет исчерпано до дна...

Жалюзями здешние квартиры
От России не защищены.
Робких писем редкие пунктиры
Позабыты или прощены.

Годы одиночества и грусти,
Горечь от разрывов и обид
Не искупит встреча. Но отпустит
Душу боль... Она еще саднит.

В Тель-Авиве и в Иерусалиме
За привычным кУхонным столом
Говорят евреи о России.
О России, это – о своем...

«Отщепенцы и космополиты» –
Диссиденты и отказникИ
Все решают русские конфликты,
Все читают русские стихи.

Ни о чем сегодня не жалея,
Завершив свой собственный Исход,
Остаются русскими евреи,
Из России выбитые в лоб.

Пусть над ними в мAревом рассвете
Вместо звезд рубиновых Кремля
Синагоги, церкви и мечети
Поднимает древняя земля,

Но в холмах библейских Ханаана
От московских улиц вдалеке
Бог Иакова и Авраама
Шлет им сны на русском языке...



Баллада о короле - из цикла Яд ва -Шем (Илья Лируж) / Стихи.ру

В этой жизни, где мало ласки,               
И так много бед и обид,               
Ах, как хочется светлой сказки,
Доброй сказки из детских книг.

Хорошо бы — такая мелочь —
Чтобы выдержан был канон:
Королевство и Королевич,               
И поверженный злой Дракон,               

И всеобщее ликованье,               
И счастливый порыв любви...
Ах, благодарные горожане,
И — благородные короли...

Было ль, не было — неизвестно.
Неизвестно? — Но вот, изволь:
Есть в Европе такое место —
Королевство и в нем Король.

Не давным-давно, а недавно —
На моем небольшом веку —               
Это мирное, это славное
Королевство досталось Врагу.

Враг есть враг — не сыграешь в прятки —
Враг коварен, жесток и зол.
И драконовские порядки
Он тотчас в Королевстве ввел:

Смерть — по крови, текущей в венах...            
И об этом повсюду враз —               
На воротах, заборах, стенах               
Был расклеен вечерний Указ.
 
Уготованный им на плаху —               
Дабы виден был за версту —               
Должен за ночь нашить на рубаху               
Шестипалую - с жёлтым звезду.                .               
------------------------------------

Утром было пустынно и гулко               
В Королевстве — шаром покати...               
Только вышел Король на прогулку               
С шестипалой звездой на груди.

Как обычно, без стражи дворцовой,               
Он гуляет — и в этом соль —               
Пожилой, не совсем здоровый,               
Почитаемый всеми Король.

И пока спокойно и веско               
Совершает он свой маршрут,               
В Королевстве за занавесками               
Шестипалые звезды шьют...

Все дальнейшее — повсеместно               
Стало сказкою записной:               
Каждый подданный Королевства               
Вышел из дому со звездой.

Вне драконовского закона               
Встали люди — им исполать!               
И смотрели солдаты Дракона,               
И не знали, кого убивать.

Беззащитное против орудий               
Королевство — клочок земли!...               
Да, благородные в сказках люди,               
Благородные, как Короли...


Навсикая - баллада о безответной любви (Илья Лируж) / Стихи.ру
          НАВСИКАЯ
              Баллада о безответной любви
          (по мотивам поэмы Гомера «Одиссея»)

Гений Гомера гневит
           к гимнам его недоверье.
Всё, что поведал слепец -
           всё подтвержденье нашло.
Тоже и гимн Одиссею,
           Афиной спасённому
От Посейдонова гнева
           на острове Схерия -         
Также правдив.
           Но возможен в деталях иных.

Дочь Алкиноя, царя феакеев
                премудрого,               
Первой помощницей стала Афине
            в спасении странника -
И полюбила, конечно,
            его безответно.               
Но Гений о том умолчал,
            и судьба её нам неизвестна.
Однако, узнать бы хотелось,
            как это было. Итак ...
........................................
........................................

На гневливость Посейдона невзирая,
Отогрела Одиссея Навсикая.               
Наготу его прикрыла пеленою,               
Привела его пред очи Алкиноя.

Изможденного, - лишь кожа да кости,
Кто он, что он, - позабывшего вовсе,
Чуть живого, - почему, не понимая,
Полюбила чужеродца Навсикая.

Но и мудрая душа Алкиноя
Угадала в чужеземце Героя.
 
... Сколько лет прошло, недель, или дней -
Никогда не мог понять Одиссей ...

Но однажды слышат клич феакийцы -      
Призывает царь народ свой в столицу:               
Пусть наутро - кто знатнее, кто проще -               
Все приходят на столичную площадь ...

А народ - он чует в чём заморочка:      
Царь просватал за приблудного дочку...

Не феак жених, а может, и не грек,
Неизвестного он званья человек:               
То ли пахарь, то ли воин, то ли бич -               
Что за притча - будто нет других опричь!

И с народом, как всегда, нету слада.
В поте трудится Афина Паллада.               
И в толпе она - под видом феакея,               
И пиарит она рейтинг Одиссея,

Чтобы злые языки не ворчали,
Чтоб свершилось, что задумано вначале.

И заполнили столицу феаки, -
И достойные мужи, и зеваки.
И к восходу Гелиоса (или Феба)
У ворот дворца ленивый только не был.

А в сияньи врат, окованных медью,
Всё столы стоят и ломятся снедью.

Здесь и мясо с вертелов, и маслины,
И форель здесь, и куски лососины,
Здесь и устрицы, кальмары и крабы,
И отборные пахучие травы,               
Дикий мёд, инжир в меду и орехи,               
И вино - забыть грехи и огрехи,               
И тугие виноградные гроздья -               
Всё, что нужно для веселия гостя.

Вкруг столов места - достойным - на скамьях,
А зевакам - амфитеатром - на кАмнях.
 
Но для каждого сегодня — кус барашка,      
И вином - его наполнена чашка,
И слепой певец - высокого дара,               
И равно для всех звучит его кифара.               
И поёт он - не длинней и не короче -               
Об Ахилле, Одиссее и о прочих ...

И тогда-то - то ли плакать, то ли славить -               
К Одиссею возвращается память.

И склонился он повинной главою,               
И поведал он царю Алкиною               
О далёких и неведомых царствах               
И о подвигах своих, и мытарствах,               
И что вот он кто таков - так и так, мол,               
И что должен он плыть на Итаку ...

Благороден Алкиной - не до веселья.
Но построил корабли для Одиссея ...

Провожали Одиссея всем миром:               
Это значит, - всё закончилось пиром.               
И, когда феаки были под парами,               
Алкиной ему поднёс ковчег с дарами.

А в ковчеге - дорогой одежды груда,
Золотая в нём и медная посуда,
Но ценнее содержимого - знайте:
Сам ковчег - в каменьях, жемчуге, злате ...

Словом, то, чем одарён был он нынче,
Стоит, больше всей троянской добычи.

Вновь богат Герой и полон отваги.               
И воспета жизнь его в каждом шаге.               
Так что мы рассказ о нём пресекаем -               
Но, однако, - что же сталось с Навсикаей?

... Одинокие - разбросаны по свету
Те, чьи чувства остаются без ответа.
Ненасытный пожирает их пламень,               
И сердца их превращаются в камень.
Не слагают о них гимны в народах,
Не поют о них слепцы на дорогах.               
Их герои уплывают за удачей  -               
Не становятся Героями иначе ...

Ничего о Навсикае неизвестно -               
Только рядом с Одиссеем её место.               
Ни словечка не нашлось у поэта               
Для любви её - вполне безответной.               

А была она - юна, мила собою,               
Да и дочь была - царю - Алкиною.

Мы попробуем заполнить лакуну.               
Мы пойдём за Навсикаей - в лагуну,
Проберёмся на корабль феакеев, -               
Тот, что утром отплывёт за Одиссеем, -               
За её, увы, не сбывшимся счастьем, -               
Там от глаз она укроется в снасти ...

И уйдёт корабль - с отливом - на рассвете,            
И матросы Навсикаю не заметят,               
И тем самым навлекут - какая жалость -            
На корабль свой Посейдонову ярость ...

По сей день моряк отдаст душу чёрту -               
Посейдону дабы ткнуть кукиш в морду.               
Но, однако, уплывая от дома               
Ублажают моряки Посейдона.

И сегодня, как когда-то бывало,
Соблюдают моряки ритуалы.               
И морские волки верят в приметы,               
И никто не плюнет в море при ветре,               
И, как «отче наш» на Страшном Суде:               
Если женщина на судне - быть беде ...

Что естественно богине Афине,
Не дозволено нам, смертным, в помине.               
Не бывало и не будет с годами,
Чтобы люди брали верх над богами.         

Не резон, что Навсикая влюблена,         
Что на разуме девИчьем пелена, -               
Дочь любезного ЗевЕсу Алкиноя               
Он эгидой, как завесой, не прикроет.               
Не услышит ни мольбы её, ни стона,               
Не возьмёт её из воли Посейдона.               

Чтоб слепцы по временам не разносили,               
Чтобы смертных до богов не возносили ...

И дождётся Посейдон корабль в море,               
И в виду у феакийцев, им на горе,               
Остановит его мощною дланью,               
Не потребует ни жертвы, ни дани,               
И покроет его каменной бронёю,               
И воздвигнется скала над волною.

И стоит скала в виду Ермонеса,
И края её - бортами - отвесны.
И волну она собой рассекает,
И буруном за кормой - оставляет,
И летит она, неся феакеев,
Сквозь века - за кораблём Одиссея.

И моё воображенье высекает
Из скалы морской фигуру Навсикаи:

Вся - порыв она к последней надежде,
В развевающейся лёгкой одежде,
Руки ломкие - отчаянья знаки,
И лицо её повернуто к Итаке.

Так стоит она - юна и невинна,
И ни строчки ей, ни песни, ни гимна.

И слепцы проходят мимо - им не видно ...
               
25.07-15.08.2003               
о. Схерия - Керкира - Корфу (Греция) - Москва


Лента Мёбиуса - из цикла Другая История (Илья Лируж) / Стихи.ру
      
Нас  швырнуло  в  жизнь  без  бонуса  –
В  сердцевину  войн  и  бед.
Мы  влетели  в  ленту  Мёбиуса
И  не  поняли  примет.

Жизнь  прямой  казалась  лентою,
Не  имеющей  конца.
Мы  не  пользовались  рентою,
И  не  прятали  лицА.

Нам  ли  петь  с  чужого  голоса! –
Наша  песня  –  в  первый  раз…
Кто  бы  знал,  что  лента  Мёбиуса
Выворачивает  нас,

Кто  бы  жизнь  исчислил  смОлоду?!
Ты  нас,  Господи, –  прости!...
Мы  вставали  с  ног  на  гОлову
И  обратно  в  том  пути…

И  теперь  –  хватило  б  совести
Крикнуть  с  кончика  пера,
Что  влетели  мы  на  скорости
В  то,  что  прОжили  вчера,

Что  оттуда  тянет  стужею,
И  давно  отживший  мир
Нам  затягивает  души
В  грубо  штопаный  мундир.

И  мундиры,  точно,  -стАлинки  -
Закольцовано  кольцо…               
И  Хозяин  -  тоже  маленький,      
Только  голый  на  лицо…   

29.08.2014


СТОЛ - Маленькая поэма (Илья Лируж) / Стихи.руСТОЛ
(Маленькая поэма)
          Нет, мы не Отжили!
          Мы властны день любой
          Чертою белою отметить...
                А.Фет

Где собирается семья —
Не та, что в кухне помещается,
А та, которая съезжается,
В которой все твои друзья,
В которой дальняя родня
Из дальних мест — всегда ко времени,
В которой убыль, пополнение
И всякий праздник или боль
Всегда — на всех, всегда — изволь —
Есть три-четыре поколения.

Где собирается семья,
За чей широкий стол садится —
Да чтобы всем и уместиться.
И не в обиде — в тесноте,
Но человек на двадцать-тридцать
В весьма приятной полноте
Раздвинуть надобно столешницу.
Такую, чтоб была крепка, —
Не под бутылку коньяка —
А чтоб, когда иная грешница
На ней решила бы сплясать,
Своим показывая стать, —
Чтоб не сломалась, не качнулась,
Не заходила ходуном
И даже чтобы не прогнулась
Столешница за тем столом.

Тот стол, конечно же, дубовый,
Конечно, точно вросший в пол.
И гость каким бы ни был оный,
Один — не может сдвинуть стол.
Старорежимный и кондовый
Он раз и навсегда — в столовой
На месте избранном стоит
И белой скатертью махровой
Или льняной — но толстой, новой
И накрахмаленной — покрыт.

Он не предмет, не вещь, конечно.
Он здесь, прописанный навечно,
Живет как старый член семьи.
В ее быту совсем не лишний —
На нем спелёнутым детишкам
Лежать. Под ним же — ползуны
Растут и набивают шишки
О мощные его углы.

А в мягком свете абажура
Сервировать в урочный час
Ежевечерний детский чай —
Картинка разве не прелестна?
Патриархальностью известной
Ужель не веет невзначай?

Но всё же главный, звёздный час,
Когда причина или повод —
Отнюдь не жажда и не голод —
К застолью призывают нас.

Тогда — обычно, накануне —
Хозяйка пылесосит пол.
По дому собирают стулья —
Один в один, и старый стол
Скрипит и раскрывает крылья.
Невиданное изобилье
Тарелок, вилок и ножей,
Фужеров, рюмок, чайных чашек
Приводит домочадцев — чаще
В священный трепет, а мужей —
В глубокий транс. Но до рассвета
Им надо перемыть все это.

Наутро стол, вполне готовый
К застолью, выглядит как новый
Центр мирозданья. Он — велик.
Он — бесконечен в протяженье.
В хрустальной вазе солнца блик
И розы алое кипенье.
Сияет скатерть, на столе
Отглаженная без морщинки,
И на столовом серебре
Мерцают тусклые прожилки,
И спинок стульев долог ряд,
И белопенные куверты,
Как парусники, как корветы,
Вдоль по периметру стоят.

Красив, торжественен и строг,
С любовью убранный к застолью, —
Стол нынче встретит хлебом-солью
Переступившего порог...

А в это время — за стеной —
Еще все полно суетой:
Снуёт помощница-золовка,
Хозяйка что-то режет ловко,
Дочь заправляет майонез,
Внучонок в сладкое залез,
Муж тянется за поллитровкой, —
Мужик, так что с него и взять, —
И нечто ставится в духовку,
И запахи — не устоять!

Но все имеет свой конец.
Хозяйке, чтобы снять усталость,
Горячий душ принять осталось.
Открыт заветный поставец.
Надеты серьги, снят чепец,
Подведены глаза и губы,
И слой помады, слишком грубый,
Слизнул весёлый язычок.
Уверенный пуховичок
Припудрил тени без ошибки.
И вот — создания венец
Вам шлет из зеркала улыбки.

Итак, — хозяйка прибрана,
Дочь дышит свежестью и радостью,
Нарядна внучка в новой платьице,
Муж отутюжен донельзя...
Все ждут гостей — вперёд, друзья!

...И вот — звонок, сиречь — начало.
Заходит первым гость бывалый,
За ним — второй, потом — обвалом.

В прихожей толкотня и смех,
Сердца раскрыты, как объятья —
Здесь каждый рад увидеть всех.
И дамы поправляют платья,
Прически, тайны красоты,
Друг другу выдают секреты.
И в вазы ставятся цветы,
И разгружаются пакеты,
В которых — кто во что горазд.
И кулинарные причуды,
Так, чтобы радовало глаз,
Выкладываются на блюда.
И кто-то там еще пришел,
И нарастает нетерпенье,
И кулинарные творенья
Выплескиваются на стол.

Вот появляются грибки
И рыбка первого улова,
Огурчик пряного засола,
Кинза, сациви, чесноки —
Зеленый, белый, маринованный.
Пучком петрушки коронованный,
Лег фаршированный судак.
Вот лососины алый мак
Расцвел. Лоснится белорыбица.
И в котелке дымится, дыбится —
Такой рассыпчатый, горячий
Картофель. И селедка плачет
В вине и в собственном соку.
И сыр с колбаской — в уголку.
И тают ломти ветчины.
И снова сельдь – теперь под шубой.
И пироги в плетенках – грудой —
И черт-те чем начинены.
Салаты — не было б беды —
Форшмак и прочие закуски.
Потеют водки — что за русский
Не любит этакой еды...

Уже полным-полно гостей —
Здесь каждым вложено в копилку —
И холостяк принес бутылку
Шампанского и тортик к ней...

Хозяйка счастлива нимало —
Стол удался. С открытым ртом
Детишки. Гости ждут сигнала…
Но дело главное — не в том.

А дело главное, конечно,
Что в нашей заданной, кромешной,
Расписанной до мелочей, —
Мы все же выбираем вечер,
Оставив деловые встречи,
Для встречи близких и друзей.

Когда под камуфляжем тоста
Выплескиваются так просто
Твои заветные слова,
Когда ты понят без остатка,
И так томительно и сладко
Чуть-чуть кружится голова...
Когда, отпав от сытной снеди,
Ты растворяешься в беседе,
И возникает: спор-не-спор —
Такой заведомо-бесплодный,
Такой насыщенный и плотный,
Такой летящий — разговор...

Когда почти уже не важно
О чем, а важно — как.
И каждый
Легко вступает в свой черед.
И вдруг сверкнет нежданной гранью
Твой новый друг, и друг твой давний
Внезапно тему повернет...

И в наших чашках кофе стынет,
И каждый голос в душу принят.
И вспомнятся еще не раз
Беседы наши, наша вера
Друг в друга. Эта ноосфера
Застолья — общая для нас.
.............................
СчастлИвы семьи неподдельно,
Где каждый в жизни не отдельно,
Где собираются столы —
И пусть он будет не дубовый —
Но из конца в конец столовой
Рассаживаются орлы.

Неважно, что с годами старше, —
Но женщин наших нету краше,
И дети наши все — умны,
Талантливы и благородны.
Они раскованны, свободны
И равноправны. — Мы горды!

Мы знаем — жизнь уходит в завтра:
Жена готовит внуку завтрак,
Сын по уши увяз в делах,
И дочь нелегкая свела
С каким-то неприятным типом,
И сам, чуть-что, болеешь гриппом,
И сроки наши так малы...

Но нету будней — нет и праздников,
И мы хотим дожить до правнуков,
Как наши старые столы.

Прямоугольный ли овальный, —
Веселый сбор или печальный —
Когда-то наступает час,
И стол объединяет нас!...


И только слово убегает тленья -из цикла Творчество (Илья Лируж) / Стихи.ру
И только слово убегает тленья - венок сонетов
(Илья довольно-таки вольно обошёлся с канонической формой венка сонетов, но сами стихи!.. – В.А.)

N1
Язык не закрепляет бойкий вздор,
Отточенность его нам много объясняет -
И если страстью вспыхивает взор,               
То он же добротой, сияет.

Пусть плоти мы услуживаем всласть,
Но это не служение, а служба -               
И если душу обжигает  страсть,            
То согревает доброта и дружба,

Все больше в сердце пепла и углей,
Пылаем мы все реже, а не чаще.               
И если годы, полные страстей            
Уходят - доброта непреходяща...

Еще нас ослепляет нагота,
Но жизнь нам освещает доброта.
 
N2
Что наша жизнь без грана доброты!
Мы совершаем грустные поступки.
То ложь не отличим от правоты,            
То, видя ложь, - ей делаем уступки.

Мы часто перед сильным выю гнем,               
Мстя слабому: пред ним жестоковыйны.               
И страшно думать: мы его распнем            
Толпой - когда распять прикажет сильный.

Мы слепы, но горды, справляя в суете            
Свой потный грех, доверясь осязанью.               
И страшно прозревать в кромешной темноте.   
И страшно на себе в минуту осознанья

Не ощутить ничей сочувствующий взор.   
Как самому с собой свой пережить позор?!
 
N3
Как самому с собой свой пережить позор?            
В кромешной темноте едва мерцают тени
Бесплодных замыслов. Причудливый узор,
Невоплощенный мир духовных откровений.

Когда, в какой момент, в какой несчастный день
Мы отдаем себя вещественности тленья,         
Покинув первую, ничтожную ступень
Духовности, нам данной от рожденья.

Чтоб у подножья лестницы души,
Несущей ввысь крутые очертанья,               
До тризны собственной всю жизнь в себе глушить
Призывный крик - к кому? - безмолвного отчаянья.

Как рыбы на песке, мы разеваем рты               
В конвульсиях духовной немоты.
 
N4
Конвульсии духовной немоты               
Являются ль предвестьем пароксизма,               
Когда почудится: они не так круты -               
Ступени, нас ведущие от тризны.

Карабкаясь из всех душевных сил,               
Какую страшную мы делаем работу,               
Пока из глотки, гной и кровь смесив,               
Наш первый хрип прорвется сквозь мокроту.

И обессиленно, на ближних ступенях               
Мы болью изойдем, обрезав пуповину,               
И гниль с души отхаркиваем в прах,               
Страшась не выкричать хотя бы половину.

Пусть это не конец - все повторится снова,
Но пароксизм души да разрешится словом.
 
N5
Но пароксизм души да разрешится словом!
Из праха сотворен - вновь обратится в прах.
Все поглотит земля - она первооснова,            
Она же и финал. Кому неведом страх

Исчезновенья. Кто пред ним достоин?
Прелестна женщина - где прелести ее,   
Где покоренный ею воин? -               
Равно в земле подвязка и копье.

Князь и его клеврет - равно в могиле оба.
Истлели хижины, бесследно после них
Исчезли города. В веках кладут во гробы
Великих - и чредой за ними - малых сих.

Так поколения сменяют поколенья,      
И только слово убегает тленья.
 
N6
И только Слово убегает тленья -            
Вневременна его мистическая власть.               
Сквозь поколения проходят светотенью   
Высокая любовь и низменная страсть,

Добро и зло, призванье, отторженье,
Счастливый сон или ночной кошмар,
Презренный факт, игры воображенья
Божественный неповторимый дар,

И слезы старости, и звонкий  смех младенца.
Хвала и клевета, участье и корысть,               
И безрассудность чувств неопытного сердца,   
И хладного ума расчетливая мысль -

Все в этом мире выражено словом -               
Неизреченное сокрыто под покровом.
 
N7
Неизреченное сокрыто под покровом -               
Таинственна его космическая суть.               
В глубины призрачные знанья внеземного               
Не многие из нас сумеют заглянуть.

На верхних ступенях, где лестница спиральна,               
Лист Мебиуса прям, и время не бежит,               
Где можно понимать, что - мудро и печально -               
Мурлычет старый сфинкс подножью пирамид,

Где памятью времен наполнен звездный ветер,
Бездонность глубины - с бездонностью высот
Сопряжены, и где -освобожден и светел -         
Неизреченное наш дух осознает -

Лишь там приемлем мы без страха и сомненья,
Что отторгает мысль по логике мышленья.
 
N8
Что отторгает мысль по логике мышленья! -            
Как трудно постигать неразвитой душой
Погрязшим в бытие почти без сожаленья -            
Как долго нам идти по лестнице крутой,

Как странно нам внимать звучанию эфира,            
Как страшно нам дышать разреженностью сфер,
Как далеки от нас Учителя Памира               
И провозвестники любой из наших вер.

Не логикой ума, но вспышкой вдохновенья
Способен человек проникнуть за предел,   
Назначенный ему Творцом от сотворенья -            
И тем преодолеть ничтожный свой удел.

Мы вправе полагать себя венцом творенья
Лишь в краткие минуты вдохновенья.
 
N9
Лишь в краткие минуты вдохновенья
Способен человек подняться до Творца            
И от слепой толпы не жаждать поклоненья               
И ни лаврового венца.

Но может быть, когда минуты эти
Придут к тебе не раз или не два,         
И ты сумеешь подобрать в сонете
Ложащиеся на сердце слова -

Когда-нибудь на твой могильный камень,
Который, как и ты был, одинок -               
Но кто-то благодарными руками               
Положит свежий палевый цветок.

И это все, что человеку надо:
Из всех наград - достойная награда.
 
N10
Из всех наград - достойная награда ...               
А если кто-то из слепой толпы,               
Хоть кто-нибудь к тебе пробьется взглядом
Сочувствия, а может быть, мольбы -

Хоть кто-нибудь, с душой слабее тени...               
Ты - сильный духом - сердце отвори               
И с тем вторым - пусть через все ступени -               
Найди слова и сам заговори.

Пусть самому себе ты жалок и противен               
И знаешь о себе, что сам - лишь прах и сор,
Но, выйдя из толпы, ты стал оттуда виден               
И потому ты - Бог, что означает - добр.

Из тех, кто выбрал путь высокого боренья.
Блажен лишь тот, в ком нет ожесточенья.
 
N11
Блажен лишь тот, в ком нет ожесточенья,            
Кто принял мир таким, каков он есть.               
И путь его - высокого боренья               
С самим собой - тебе Благая Весть.

Нить Ариадны в долгом лабиринте
Земных страстей - неоценимый дар.         
Но вновь и вновь произойдет соитье
Быка и человека. Минотавр -

Вот символ - греками угаданный - породы:
Не богочеловек, а человекобык.               
Из шкуры вылезти - мучительные роды,
Пока сквозь морду не проступит лик,

Как пробивается луч света сквозь ограду...
Кого винить - ты сам себе преграда.
 
N12
Кого винить - ты сам себе преграда               
На избранном тобой единственном пути.               
И женщина твоя - ей так немного надо -            
Увы, она права в желании уйти.

Ты говоришь себе: как может быть иначе -               
И вспарываешь жизнь - как брюхо рогом - лбом.   
Но женщина твоя опять сегодня плачет -               
Ты снова позабыл, что есть она и дом...

Набыченный и злой, ты стынешь у порога,
Упершись взглядом в пол, чтобы не видеть слез.            
И слышишь лишь одно - тебя зовет дорога               
В высокий мир твоих безумных грез.

Что - женщина! Ты - монстр. Из глотки рвется рык.
Ты - минотавр, ты - человекобык!
 
N13
Ты - монстр, ты - Минотавр, ты - человекобык,               
Ты груб и ты силен и можешь жить на свете.            
Но счастлив ты лишь тем, что дан тебе язык -               
Живую душу выплеснуть в сонете.

Твой путь еще далек, ступени высоки,               
В душе еще тоска, и сумерки, и тени.               
И счастлив ты лишь тем, что женщина руки               
Не отняла в минуту сожалений.

И если ты устал и хочешь заглушить -               
Хотя бы водкой - страх, что обречен от века,
Ты счастлив тем одним, что доброту души
Наследовал от Богочеловека.

Еще не человек, а человекобык...
Но вот сквозь морду проступает - лик...
 
N14
Язык не закрепит пустого вздора -               
Что наша жизнь без грана доброты!
Наедине с собой не пережить позора
Духовной немоты.

Томление души да разрешится словом -               
Одно лишь слово убегает тленья.            
Неизречённое сокрыто под покровом,
Отторгнутое логикой мышленья.

И так редки минуты вдохновенья,               
В которых смысл и высшая награда
Существования. К чему ожесточенье,         
Кого винить! - В тебе самом преграда:

Ты - Минотавр, ты - человекобык -               
Едва-едва просвечивает лик...

Московская баллада
Московская баллада (Илья Лируж) / Стихи.ру
Ах, была Москва белокаменной,
Златоглавою и булыжной.               
Не моей была - может, маминой,
Или лУбочной, или книжной.

А моя Москва была серою,               
Была серою - повоенной.               
Но мальчишеской нашей верою
ОсвящЕнная неизменно.

Да - моя Москва была бедною,
Была бедною и дворовой.               
Но за честь ее - честь победную
Постоять мы были готовы.

Были мы - мальцы окаянные,
И над крышами всех сараев
Наши сабельки деревянные
Били фрицев и самураев.

И всегда потом - после битвы мы
Долго по пивным пропадали.               
Там с обрубками-инвалидами   
Бабы жизнь свою пропивали.

Мы не ведали боль Христовую -               
Не молились за убиЕнных.               
А мы бегали на Садовую,               
Где колоннами гнали пленных.

И восторженно шли с машинами,               
Что за ними след замывали.               
Но седых старух, с их морщинами -               
Подававших - не забывали.

Та Москва была - не огромная,
Подходящая для мальца.
Вот Бульварное, вот Садовое -               
И всего-то в ней два кольца.

И дороги были - не длинные,               
Не запруженные народом.               
Вот Никитские, вот Неглинные -               
Полчаса всего пешим ходом.

Мы росли дворами - не порознь.               
В подворотнях послевоенных               
В белых шарфиках - встала поросль               
Из Арбатских-Кривоколенных...

Стали девочки наши - смелые,
Их насмешки нас не щадят.               
И бродили мы - оголтелые               
По бульварам и площадям,

И в шашлычных гудели в праздники,               
И от кружки пива балдели.               
И пугали прохожих шарфики,               
Наши шарфики - на "Бродвее".

И не знали мы, что в агонии               
Разбредется двор по маршрутам:               
Эти - в армию, те - в колонию,               
А иные - по институтам.

Накатилась жизнь непомерная,               
Кто с ней справится - неизвестно.               
Вот и кончилось повоенное               
Безоглядное наше детство...

Ах - была Москва белокаменной,
Златоглавою и булыжной.               
Не моей была - может, маминой,               
Или лУбочной, или книжной.

СТАРЫЙ-СТАРЫЙ ВЕРНЫЙ СЕТТЕР
(Из цикла "Лики вечности")
Старый-старый верный сеттер - из Лики Вечности (Илья Лируж) / Стихи.ру
Стебельком рука колышется            
С лепестком ладони над.   
Тихо-тихо звуки слышатся,
Рассыпая виноград               
Черно-белых, бело-черных
Клавиш старых клавикордов.

Старый-старый верный сеттер
Льнет к хозяйкину колену.
Самый-самый теплый ветер
Ноты ветхие Шопена               
Тихо треплет и листает,
Разнося по саду звуки.

Дом с верандою ажурной,
Где поскрипывает пол.
Под старинным абажуром
Накрываются на стол            
Два старинные прибора
Кузнецовского фарфора.

Очень-очень долгий вечер
Очень долгий день венчает.
Никакой не будет встречи,
Никого не будет к чаю,
Только верный старый сеттер
С нею в этом старом доме.
 
Стебельком рука колышется               
С лепестком ладони над.               
Снова тихо звуки слышатся —
Залетают в старый сад,               
Улетают в небеса               
К звездам выпавшим - и за,               
Где исчезнет постепенно               
Тень прелюдии Шопена.

Очень-очень, старый-старый,
Долгий-долгий, тихий-тихий, -
Клавикорды, ветер, дом,               
Верный сеттер у колена,               
Звуки нежного Шопена,               
Сад и звезды за окном, -               

Вот как в теплый летний вечер
Просто выглядела Вечность..



Князь Гурин (Аполлинарий Кострубалко) / Стихи.ру
I

Тоска, тоска! Холерный год,
По всем дорогам карантины.
Все глушь, да бедности картины,
Все недоед да недород.
Егда в ночи кто ищет брод
Чрез море снежныя равнины,
Тот знает, труден сколь поход.
Небес отверстые глубины
Мутны, ширяет выспрь буран,
Жестокий путникам тиран,
И одеялом снежным спины
Пугливым кроет жеребцам,
Плутая их путем корчажным,
И воем жалобным, протяжным
Глас заглушает бубенцам.
Поездки русские тягучи,
Морозы русские трескучи,
Впотьмах ямщик управит вбок,
Глядишь, и съехал в снег глубок.
Своротит, песье племя, дроги
В сугроб с накатанной дороги,
Собьется с ровного пути,
Заедет в бор, где ели колки,
Да тьма густа, да воют волки;
Мерзавец, Господи прости!
И так измаешься в дороге,
Что будешь рад любой берлоге:
Харчевне, станции лесной,
Какие в ночь едва приметишь,
А уж когда проездом встретишь
И городишко приписной,
Когда лесов кривые тропы
Во тракт сольются впереди,
Помнится, едешь посреди
Благоустроенной Европы —
Фонарь, да двор, да у ворот
И нужник высится отхожий:
Вкуси, проезжий и прохожий,
Цивилизации щедрот.
Уже готов и к репрессалье,
Бо разумеют мужики
Одни зашейны тумаки,
А спустишь возчику-ракалье,
Вскричишь «Сворачивай, байбак!»,
И внидешь, яко в рай, в кабак.
Когда ж, лесных терпельник терний,
Хулитель дурости возниц,
К предместьям близишься столиц
Любой из нашенских губерний —
Завидно в городе житье! —
Сна предвкушая забытье,
Душою исподволь оттаешь
И ненароком возмечтаешь,
Как банк в трактире прометаешь
Под веселящее питье.
Кто не желал забросить гуж бы
Вдокон осточертелой службы,
Расходы вдумчиво расчесть,
Столичной жизни окаянство
Оставить, и в сие пространство
Губернской бытности осесть?
Свой дом, да добрая супруга,
Да всеусердная прислуга,
Блины с икрою да вино,
А там уж Нижний ли, Калуга
Иль Кострома, не все ль равно:
Сухарь да хлеб — едино тесто.
Калуга, бишь... Знакомо место!
И аз, да не един разок,
Туда водил и свой возок.
Здесь летописцу сердце грея,
Доселе высятся дома,
Из коих был один тюрьма
Плененного Шагин-Гирея,
В другом во Смутны времена,
Жена двоих плутов-царишек,
Свои плела интриги Мнишек;
Не раз гремела здесь война;
Сюда мятежный сброд холуйский
Язвить мечом являлся Шуйский,
Чиня кремлю огнем ущерб;
За службу верную в награду
Екатерины волей граду
Дарован был губернский герб.
Здесь всяк убог тебе питомец,
Всяк господин тебе знакомец,
Иная честь и орденам,
Местам, сословиям, чинам.
И что сказать, любезны други? —
Кто знал дорожные досуги,
Кочевья пени и дары,
Кто зрел в ночи огни Калуги
Проездом из какой дыры,
Дорогой из варяг в абреки
В сельцо въезжая Кукареки,
Ко месту службы торопясь,
Будь он урядник или князь,
Тех исполняли чувства сходны:
Так сонный кормчий у руля
Веселым выкриком «Земля!»
Вдруг оглашает дали водны
И нос воротит корабля
Ко маяка огню благому,
Понеже вабит судно брег,
И пассажир ночной побег
Прервет, и санный свой ковчег
Поставит в порт, к питейну дому,
Сыскав алкаемый ночлег
И час желанного покою.

II

Слиянье Яченки с Окою,
У края города, в лесу
В иное время живописно.
От века древнего и присно
Здесь дерева свою красу
И пышность лиственых нарядов
Влюбленным кажут, скрывши их
В цветущих зарослях густых
От горожан досужих взглядов,
Укутав сени полутьмой
Во всяко лето. Но зимой
Невелика судьбы награда
Въезжать в сей дальний угол града:
Порастрясешь в санях бока
Пока достигнешь кабака.
Ко мосту Каменну зигзагом,
Над Березуевским оврагом
Все едешь, взор поколь из тьмы
Фонарь не выхватит корчмы.
Калуга! Чрез твои кружала
И постоялые дома
Скитальцев разных проезжала
Неисчисляемая тьма.
И посейчас еще халупы,
Что по краям стоят Облупы,
Вовек не знавшие ранжир,
Кичливой вывеской «Трактир»
Себя, случается, нарядят,
И тем проезжему досадят,
Каков, ища ночлег и хлеб,
Во дверь желанну постучится,
А поза ней вдруг очутится
Срамных распутностей вертеп.
Пройди прибрежную юдоль до
Конца, а по таким местам
Постоя ввек не сыщешь там.

III

Харчевня старого Арнольда
Известна всякому вокруг.
Провесть желает кто досуг,
Полночи с лихостью пируя
И до рассвета понтируя,
Морфея чуждый до услуг,
В дому ночных отдохновений
Кто волю ведает одну
Предпочитать ночному сну
Горячий жар картежных бдений,
Во всей честной Калуге тот
Удобней места не найдет.
Арнольда дом вельми просторный:
Лабаз, чуланы да ледник,
Там в пору летнюю цветник,
А тут колодезь водосборный,
Здесь зала окнами во двор,
Она ж ночами клоб Мамоны,
В ней стол да лавки подоконны,
Туда конюшня и забор,
Тут кладовая, печь и сени,
Здесь во второй этаж ступени
К покойным спальням для гостей
Из всех краев и волостей.
Во стенах этого подворья
Произошла одна исторья,
О чем Арнольд и посейчас
Заводит изредка рассказ,
Углы пугливо озирая,
Чело от пота отирая,
Страшася собственным словам.
Перескажу ее и вам,
Ни на вершок не привирая,
Поколь негоже забывать
Рассказы, памяти достойны:
Хоть не всегда благопристойны,
А правды некуда девать,
Зане превратен сказ корчмарский.

IV

Стоял морозный день январский,
Арнольд на кухне резал лук
Да хрен для славныя ботвиньи
В души покойном благочиньи,
Когда в окно раздался стук.
Трактирщик живо поднял палец:
«А вот и новый постоялец!
Эй, женка! Брось свое шитье!
Очнись от сладостной дремоты.
Отверзи путнику вороты,
Неси ему еду-питье,
А я займусь его ночлегом». —
И в сени, весь усыпан снегом,
Подъяв столбом морозный пар,
Вошел решительный гусар:
«Хозяин! Комнату и ужин!» —
«Сию минуту!» — «Мне бы нужен
В тепле постельном долгий сон:
Устал, просплю полсуток кряду,
Когда до утра не засяду
Сражаться в штосс иль фараон». —
«Извольте, лучшая квартира!
Вернее нет ориентира:
Светла, тепла без духоты,
Клопы умеренно люты,
Окно во двор и мягко ложе». —
«А будет прочих ли дороже
За то что спится там теплей?» —
«С обедом встанет в пять рублей». —
«Однако». — «Лучших  в доме нету». —
«Беру ее! Держи монету!» —
И по ступеням тук да тук
Уж тащат в комнату сундук.
Меж тем, трактирщику желанный,
Вновь скрип по снегу слышен санный:
Теперь чиновник у двери.
До полу шуба, входит важно
И говорит слегка протяжно,
Что он три дня как из Твери,
Что по делам семейным в Тулу,
И так скучал по очагу,
Что б съехал переждать пургу
Хоть к азиятскому аулу,
А тут Калуга на пути:
Как славы Богу не взнести?
И просит отдыха ночного.
Ему хозяин: «Все готово
Для вас и вашей госпожи.
Прошу занять вас нумер вторый», —
И указал покой, в который
Слуга уж тащит багажи.
Меж тем сошедшись, постояльцы
Во глубине уселись зальцы,
Пьют за знакомство. Моэор
Ведет любезный разговор:
«Мадам, за вас подъемлем чаши!
Позвольте к ручке? Имя ваше?
Авдотья Карловна, ах, ах!
Звучит прелестно, скрипкой нежной!
Душой желал бы я мятежной
Воспеть его когда в стихах!
А вы? Савелий сын Абрамов!
Видна порода не из хамов,
Раз услыхав, прознает всяк:
С грозою ваше имя сходно,
Столь полнозвучно, благородно,
Не то что Трифон иль Кирьяк!
Нет, я не льщу, я не лукавец,
К чему кадить в мои года?
Кто я и следую куда?
Князь Гурин, в Малоярославец
Из Мценска, ждут меня в полку.
Спешу, законы строги службы,
Но ради счастья новой дружбы
Себя на кары обреку,
Повременив с отъездом. Право,
Готов за друга пострадать!
Супруга ваша охуждать
Меня не станет? Вот забава,
Что красит с другом вечера,
Печаль сластит, смягчает беды:
Не задушевные беседы,
А в карты добрая игра!» —
«Майор, я вам бросаю вызов!
Вот из любимых мной девизов
Один: тот не великоросс,
Кто во сраженьи ищет тылу,
И скуку вечера постылу
Не убиет за сечей в штосс!» —
«Хвала герою! Браво, браво!
Скрестить оружье с вами, право,
Почту за высшую я честь.
Хозяин, карты в доме есть?
Постройте рати, воеводы!» —

V

И брани зреющей герольд,
На зов является Арнольд,
Несет мелки, несет колоды,
Бутыль шампанского со льда,
Свечей пяток и молвит слово:
«Для славной битвы все готово,
Ну что ж, сходитесь, господа!»
Но не успели забияки
И первый абцуг прометнуть,
Как снова стук, и лай собаки:
Знать, новый путник отдохнуть,
Поесть и выспаться желает.
Арнольд вороты отворяет;
И два воителя тотчас
Бросают грозное сраженье:
В сенях морозных струй вторженье,
Веселье, шумное движенье
И, мнится, дамы нежный глас!
Взметнулись брови у гусара,
Когда на свет из темноты
Явилась вдруг проезжих пара:
Жена приметной красоты
И муж осанки благородной:
«Bonjour, madame, bonjour, messieurs!
Насилу отыскал жилье
Я в этой заверти негодной,
Спеша в далекие края!
Граф Ружин. Счастлив буду я,
Покуда нумер убирают,
Чтоб над столом речей не длить,
Свой ужин с вами разделить,
Поскольку... Э, да тут играют!
Признаться, я лихой игрок!
Знать, обещает вечерок
Мне интересные занятья!» —
Поклоны, смех, рукопожатья,
Спешат знакомцы ко столу,

VI

А дамы, в кресла сев в углу,
Ведут приятную беседу:
«Авдотья Карловна, а вы...» —
«Графиня Софья Николавна!
Вот, право, сколь судьба забавна:
Решились ехать до Москвы,
Да по пути поворотили:
Сто верст не крюк. Признаться, мне
Застрять в каком карантине
Страх не хотелось. Покатили
Мы через Рузу да Можай;
Прогоны долгие, трактиры
Убоги, словно дети сиры,
Хоть вовсе в них не заезжай,
Мое такое разуменье». —
«Мой муж рязанское именье
Свое недавно заложил,
Добро судья нам удружил,
А то б... поверите ль, залога
Едва хватило, чтоб долги
Раздать». — «А выручили много?» —
«Какое! Боже помоги!
Все департаменты облазать,
Тому подмаслить, тут подмазать...
Вы понимаете теперь?
Нелегкий труд! Без воли свыше...
Берут от писаря и выше,
И счета нет для всех потерь!» —
«Ах, как дурны в России нравы!» —
«Ах, как вы в сем сужденьи правы!
Но боле нас не разоришь:
К исходу будущей седмицы
Бог даст, достигнем и границы,
И на вакации в Париж!» —
«Париж! Какие там погоды,
Салоны, клобы, лавки моды!
Помыслишь, так спирает дух!
Узришь хоть на мещанке плащ, но
В нем все так тонко, так изящно,
Что стоит он и наших двух,
А то и шубы соболиной...
Я дале Дерпта не была». —
«Как жаль! Европа так мила.
Бывает, встанешь пред витриной
Цирюльни модной, и тоска
Охватит сердце велика:
Булавка, лента, папильотка!
Нет, я, конечно, патриотка,
Мне жить невмочь средь басурман,
Мне речь их утомляет уши,
Но эти фижмы, эти рюши,
Оборки, ах! charmant, charmant!» —
«Как трудно ваше положенье!» —

VII

Меж тем начавшие сраженье,
Разгорячася как в пиру,
Не на живот ведут игру.
Князь угол гнет бубновой дамы:
«Вперед! Героя красят шрамы!» —
«Пять тысяч?» — «Принято». — «Merci». —
«Направо туз... валет... убита!
Судьба бывает даровита.
Довольно ль?» — «Боже упаси!
Ва-банк!» — «Вот гордая порода!
Каков напор, каков удар!
Презрит опасности гусар,
В реке искать не станет брода,
А враз ее переплывет.
Девятка... двойка вслед идет...
Семерке время уж явиться...
Вам не везет, mais quelle nuisance!
Простите, князь». — «Последний шанс! —
Уж Гурин начинает злиться, —
Неблагосклонна, знать, судьба,
Но с ней не кончена борьба:
Пришла пора злодейку высечь,
Понудить счастью уступить,
Измены прежни искупить!
Ва-банк, ва-банк!» — «На двадцать тысяч?» —
«На двадцать!» — «Pardonnez moi,
Но мне такое амплуа
В пиесе этой несподручно:
Душой желаю я пока,
Чтоб вы до вашего полка
Достичь могли благополучно;
Пора вражду и замирить:
Я вас до нитки разорить
Своей удачей не желаю». —
«Пустое! Сердцем я пылаю,
И рвусь вступить в последний бой!» —
«А есть ли состолько с собой?» —
«Признаться, малость не хватает,
Но слово чести — мой залог!» —
«Я тот, кто банка не метает
Под вексель, златом долг квитает,
И не играет на мелок». —
«Так что ж, не станете?» — «Не буду». —
И раздосадованный князь
Смеется: «Я вам не забуду»,
Перед судьбиною склонясь,
И, средь шутливых интонаций
В очах сокрывши искру злу,
Он графу кипу ассигнаций
Передвигает по столу:
Всегда таков игрецкой драмы
Финал.

VIII

Скучающие дамы,
О всем на свете рассудив,
Иное крепко охудив,
Другому почесть воздавая
В своих решительных речах,
Сидят за ужином, зевая.
Росток беседы их зачах,
Морфей сомкнуть их очи клонит,
Графиня слова не проронит,
В постель асессорше пора,
И, распростившись до утра,
Присевши каждая супругу,
Они зовут свою прислугу
И убывают в нумера.
Остались Ружин и асессор.
Капризы ведая игры,
Всяк не рискует до поры,
Всяк при науке сей профессор,
Всяк ждет удачи, а дотоль
Простой играет мирандоль.
Проходит час. Скучая, Гурин
Вертит главою как гусак,
То пьет вино, курит табак,
То марш насвистывать бравурен
Начнет, то между двух зевков
Избыток воли даст остротам
И непотребным анекдотом
Смутит знакомых игроков:
«Полегче, князь! Мне фарса ваша
Хотя и кажется смешна,
Но не прослышала б жена...» —

IX

Но тут графинина Дуняша
Из антресолей вниз спешит:
«Графиня Софья вам велит
Сказать, что к ней нейдет дремота:
То смех внизу, то стукнет что-то,
То смрады кухни обонять
Сквозник несносный ей приносит,
А потому графиня просит
Немедля нумер поменять». —
«Эй, человек!» — зовут Арнольда.
«Любезный, — просит граф, — изволь до
Утра впустить под кров иной». —
«Ах, ваша милость, ни одной
Свободной комнаты нет в доме, —
Арнольд ответствует, винясь, —
И лучший нумер занял князь:
Покой хорош, да нету кроме.
Вины мне нечем искупить!» —
Но тут, открывши глаз прищурен,
Вдруг в разговор вступает Гурин:
«Готов я нумер уступить!» —
«Спасибо, князь, за дар ваш ценный!» —
«Не стоит, право! Рад был я
Вам услужить: ведь мы друзья.
А я, как человек военный,
Готов везде бивак разбить:
Случалось спать и под звездами
Во чистом поле меж скирдами;
На то друзья, чтоб их любить.
Позвольте прыть явить поспешну,
И, вас оставив здесь играть,
Велеть мне кладь свою убрать,
Сказать графине весть утешну». —
«Я ваш должник теперь, mon cher!
А я, признаться суевер:
Пока удачи не застану,
Из-за стола вовек не встану». —
«Играет всяк на свой манер, —
Прощаясь, Гурин речет графу, —
Тот от судьбы приемлет дар,
Иной ее снесет удар,
А тот ей столь уплатит штрафу,
Что долго будет горевать.
Однако, время почивать». —
И князь на лестницу ступает.

X

Графиня все не засыпает,
Чуть носом примется свистать,
Как шумом сон ее смутится;
Свечу зажжет, перекрестится
И снова примется читать,
Плутая в строках сонным взором.
Не спят и в нумере во втором:
Асессорша в полночной мгле,
Что кур на чадном вертеле,
Вертится со спины на брюхо,
То кашлянет, то стонет глухо,
То счет ведет, призвать чтоб сон;
Тот поблазнит — и вышел вон.
В борьбе с асомнией злосчастной
Ея бессильныя потуг
Упорство слабнет все. Но вдруг
К Авдотье Карловне несчастной
Во дверь раздался робкий стук.
«Кто там?» — «Сосед ваш ближний, Гурин.
Услышал я ваш кашель бурен
И стоны жалобны, горьки...» —
«Ах, здесь такие сквозники,
Что ино сердце негодует:
Не греет печь, от окон дует,
Тюфяк колюч что твой бердыш,
И под полом скребется мышь!» —
«Вам не уснуть в таком содоме,
Но есть и тихий угол в доме,
О том наверно знаю я». —
«И где он»? — «Комната моя.
Я чаю, грех от вас не скрою,
До утра занят быть игрою,
И так помыслил: коль не сплю,
Я вам покой свой уступлю,
И в вашу келью перееду.
Супруг ваш сделать так просил.
Согласны ль вы?» — «Ах нет уж сил!
Спасибо доброму соседу!
Столь кстати мне ваш щедрый дар». —
И вот, накинув пеньюар,
Она войти соседа просит.
Князь, поспешая угодить,
Прислугу просит не будить
И вещи споро переносит
Авдотьи Карловны к себе,
Пред ней склоняется в мольбе
Уснуть до утра безмятежно,
Поколь ее покойный сон
Теперь хранить решился он,
И притворяет створы нежно,
И чрез мгновенье кознодей
Уж у графининых дверей:
«Вы спите, Софья Николавна?
Надеждой тешусь, что исправно
Смогу в нужде вам угодить». —
«Спасибо, князь, прошу входить.
Я уж оставила надежды
Сомкнуть свои во дреме вежды.
Что за ужасная дыра!
Вытье собачье со двора,
И не хранят тепла одежды,
И ставнем брякают ветра.
Простите мне мое злоречье:
Буран вовсю в трубе гудит,
Горелым духом печь смердит,
Сверчок дотоль трескуч в запечье,
Что весь мой ум готов известь». —
«Графиня, радостная весть!
Для вас готов уж нумер вторый:
Мягка покойная постель,
Едва и слышится метель,
Зане окно укрыто шторой,
Подушка столь собой нежна,
Что кто главою к ней склонится,
Того сознанье затемнится
От зелья сладостного сна». —
«Вы мой спаситель, князь!» — «Я счастлив
К печали вашей быть участлив:
Вас попустить сверчку сгубить?!
Нет, не таков я, право слово!
Позвольте, коли все готово,
Вам с переездом пособить». —
И дверь прикрыл за ней повеса.

XI

Сия правдивая пиеса
Калужской полночью глухой
К развязке близится лихой!
Князь безмятежный сходит в залу.
Там битвы жаркому финалу
Пришла последняя пора:
Поймал удачу граф. Игра
Пошла ва-банк. Асессор мечет.
Дрожит рука, под нос лепечет
Он заклинания себе,
Но граф сегодня люб судьбе:
Берут валет и дама кряду.
Гора билетов перед ним.
Его соперник, леденим
Конца предчувствием, браваду
Дурную кажет: вновь и вновь
Строптиво сдвинет с бровью бровь,
И, презирая ретираду,
Упрям, возвысит ставке ранг,
Но граф опять срывает банк.
Всему, увы, конец приходит,
На все покойный мир нисходит,
Судьбы скончаемы дары;
Есть край паденью, воздвиженью,
Победе, бегству, пораженью,
Огневержительну сраженью
И ночи славныя игры.
И злата власть, и скудость медна,
И тризны вой, и песнь победна —
Над всем судьба и Божий дух.

XII

Асессор проигрался в пух!
Его лежат бессильны руки,
Терзают сердце злые муки,
Его холеное лицо
Красно, как в день христов яйцо.
Нашедши силы, воздымает
Он стан затекший над столом,
И графу руку пожимает,
Взглянул на стрелки за стеклом,
И, утомленный, объявляет,
Что сутки на шестом часу,
Уже и утро на носу,
И он смертельно спать желает;
Граф благодарствует, учтив,
И, озорной свища мотив,
Несется лестницею в гору.
Но чу! Во тьме не виден взору,
Тишком как тать, по коридору
Крадется Гурин. Затаив
Дыханье, входит он в людскую,
Постель находит кучерскую,
И тихо, не возвысив глас,
Зовет храпящего Петрушу,
Трясет несчастного как грушу
И запрягать велит тотчас.
Ворча, в конюшню тот тащится.

XIII

Граф не издать ни звука тщится,
Вошел в свой нумер новый. Дверь
Прикрыл, и как полночный зверь,
Чьи не слышны в побежке лапы,
На женки крадется он храпы;
Уж он совсем раздет теперь;
Журчит за ширмою в урыльник,
И вот, свободный от урин,
Угасший выругал светильник,
И в недра жаркие перин
Как в омут бросился. Чиновник,
В соседнем нумере, во тьме
Блудит, ушибся о письмовник,
Грозит недружеской корчме
Он всеми карами Аида,
Проклятья тихие шепча
(Жена во гневе горяча;
Не разбудить бы, грохоча;
Иных мужей горька планида),
Но, наконец, в постеле он,
Под женкин бок подлез, зевает,
И силы неба призывает
Послать ему покойный сон.
Но тут зашлося сердце, ноя;
Асессор чувствует дурное:
Над ним проказлива рука
Вершит бесстыдный танец весел,
То гладит грудь, коснулась чресел,
То дразнит брюхо, то бока,
То вдруг потеребит в щепоти
Иную часть чиновней плоти,
Да так еще потеребит,
Что очи лезут из орбит!
Несчастный мается в испуге:
Он двадцать лет как от супруги
Не знал охоты таковой;
Мычит, мотает головой,
Не в силах вымолвить и слово
Опричь сипения глухого;
Все помутилось в голове;
Окончить пытку он желает,
Но зев отверстый посылает
Во тьму лишь звуки «ы» да «э».
В сей самый миг в покоях графа
Интриги каверзной парафа
Каракуль чертится иной:
«Какая славная исторья!
Один, другой убит! Викторья!» —
Так мыслит он в тиши ночной.
От счастья графа распирает,
В нем все бурлит, в нем все играет,
Не в силах страсти он сдержать:
Желанно пряное к обеду,
И хочет он еще победу
Счастливой ночью одержать.
Под пелену покровной стлани
Он запускает жарки длани,
Ретив, горячий гладит бок,
Рукою вдоль рельефа водит
И разысканьем в нем находит
То холм, то нежный желобок,
Цветеньем полные равнины,
Средь туч сокрытые вершины
И между них провал глубок.
Его снедает страсти трепет;
Он потрясенья робкий лепет
Услышав, мнит, что с ним жена
Пребыть решилась холодна;
Он рвется в бой, он стал неистов;
Сорочки рвет покров батистов,
И се — любовный исполин,
Сигнальной поднятый трубою,
Подъемлет дуло, чтобы с бою
Достичь пленительных долин.
А вот иной театр военный:
Асессор там, почти плененный,
Обороняет свой редут,
Покуда в смертоносной драке
Его последние вояки
В неравной битве не падут.
Близка развязка лютой брани:
К нему стремятся вражьи длани,
И вот, за шею схвачен вдруг,
Он пал лицом в росистый луг.
Подмят врагом, уж он и сдался,
Не рвется, стон унял блажной,
Но над страдальцем вдруг раздался
В потемках голос озорной:
«Я знала вас в любом наряде,
В потехе этой нет вреда,
Но, граф, ведь мы не в маскараде!
Зачем вам эта борода?
Моих конфузий вы виновник». —

XIV

И тут измученный чиновник,
Собравши весь остаток сил,
В ночную тьму заголосил:
«Какой я к черту граф, Авдотья!?
Все члены мне пронзает боль,
Едва дышу, умру вот-вот я!
Ночну срачицу на лохмотья
Мне извела! Рехнулась что ль?»
Сражений скоро окончанье,
Идеже мочь преходит грань.
Нашло могильное молчанье
На поле, где гремела брань.
Ничтоже разумеют дамы,
Немы герои нашей драмы;
Во двух соседних нумерах
Не слышно жаркое сопенье,
Но лишь испуг, оторопенье,
Недоумение и страх.
Досадой праведной пылая,
Изведать истину желая,
Асессор, граф во тьме ночи
Наощупь, криво, торопливо
Стучат огнивами ретиво
И зажигают две свечи.
Слаба труба Иерихона,
И вешний гром, и левий рык,
И рев свирепого муссона,
И перелив набатна звона,
А паче слаб и мой язык
Изобразить ужасный крик,
Простор арнольдова притона
Каков потряс в грядущий миг,
Клянусь святынями Сиона!
И пол и стены — все дрожит;
Истошным визгом бучу множа,
Графиня спрыгивает с ложа
И прочь из комнаты бежит,
Красна как августовский вереск.
Граф, услыхав супруги верезг,
В лохмотьях рваного белья
Спасать кидается ея;
Туда ж асессор, но на горе
Они столкнулись в коридоре,
Навстречь летя во весь опор;
Сцепились, граф дает отпор;
Смятенье, крик «Держите вора!»,
Ревет асессорша: «Позора
Тому, кто честью дорожит,
Не снесть такого!» — и бежит.
Удары, вой венчают смуту!
И в эту самую минуту
К ним, как паломник Чайльд Гарольд,
На шум является Арнольд
И лампу кверху воздевает.
И что ж при свете видит он?
Он мнит, что это скверный сон,
Он речь людскую забывает,
И, слова молвить не поспев,
Застыв, стоит, оторопев.
Морали друг, воззри без гнева
На то, что взору предстает:
Графиня, голая как Ева
В садах Эдема, вопиет;
Асессорша, в ее-то леты,
Свободна от одежных пут,
Исходит криком; граф разут,
Раздет и вопит «Пистолеты!»,
Прикрывши дланью срамный уд;
Чиновник требует кареты,
И всех грозит отдать под суд.
Но ты, разврата порицатель,
Картины этой созерцатель,
Чтоб нравы юных не смутить,
Во имя веры, просвещенья
И осуждения прельщенья,
Над нею полог опустить
Позволь рассказчику. Осталось
Упомянуть утешну малость:
Что вопли вскоре улеглись,
Что страстотерпцы разошлись
По нумерам своим, и вскоре,
Кротки, явились в коридоре,
Спустились в зал, понурив взор.
Ведет асессор разговор,
Что все виденьем злым считает,
Что невзначай случился вздор,
Что он забыть о том мечтает,
И где вчерашний моэор?
Арнольд клянется: «Ваша милость!
Как тишь ночная преломилась
Ужасным криком, он коньков
Своих хлестнул — и был таков!» —
«Ну что ж, и к лучшему, ей-богу!
А ты, трактирщик, коль к острогу
Дороги хочешь не узнать,
Не смей о том и поминать».
Арнольд поклоны бить пустился:
Силен бывает страх, взыграв.

XV

А что же граф, несчастный граф?
Он все метался, кипятился,
Стенал, что шутка предерзка,
Что он накажет шутника,
Что так он князя не оставит,
Что он рыдать его заставит,
Что проклянет тот день и час
Своих злокозненных проказ.
Он клялся, в грудь себя ударя,
Что делу даст в столице ход,
Что он в Сенат, что он в Синод,
Что он дойдет до государя,
Что душу князю вынет он,
И, хлопнув дверью, съехал вон.
Незнамо, сам ли князь-кутила,
Ветров безудержная сила,
Метель, молва ли весела
По белу свету понесла
Весть о пристойности погроме,
Имевшем быть в заезжем доме,
Но что гостям там знать пришлось,
Везде в округе разошлось.
Арнольду хоть кидайся в воду:
Во всей Калуге нет проходу;
Пойдет на рынок — мужики,
Поза ларями чинно сидя,
Толкуют, а его завидя,
Нет-нет да прыснут в кулаки.
Озорники-семинаристы,
Купцы, попы, канцеляристы
Не преминут с ним пошутить,
И лишь закат во тьме растает,
Какой остряк его пытает,
Не нужно ль старцу посветить.
Коль во Калуге вам случится
Остановиться на постой,
В трактир прославлен с быстротой
Возница нанятый домчится;
Нетяжек труд и самому
Сыскать арнольдову корчму.
Найти трактир известный просто:
Прими от Каменного моста
Правей, где церковь высока,
Езжай за Троицким собором,
Поколь увидишь за забором
Отверсты двери кабака.
Арнольд за божескую цену
Сраженья славного арену,
Где битва шла не на живот,
Покажет странствующим: вот
Гусара, графа вот покои,
Сюда сбежалися герои,
Вот стол, за коим ввечеру
Они вели свою игру,
Вот раритет с любовной плахи —
Лоскут графининой рубахи,
С плеча асессорши бретель,
А вот та самая постель,
Где пребывали обе дамы,
Супругу графа где застиг
Во роковой для чести миг
Последний акт ужасной драмы.
Когда же доброе вино
Меморий боль Арнольду сгладит,
Корчмарь к гостям своим подсядет
И заведет твердить одно:
Что он хранить все в тайне клялся,
Что смерть как сам перепугался,
Что граф казался бесноват,
Что он ни в чем не виноват,
Что нет у сплетников святого,
Что из всего пережитого
Велику мудрость вывел он,
Что честь хранит един закон,
Нам Богом данный в назиданье,
Что от распутств нечистоты
Спасают исповедь, посты,
Греховной плоти обузданье
И отвержения страданье
При видах женской наготы;
А под конец прибавит бранно:
«Ложась в полнощной тишине,
При свечки призрачном огне
Проведай, внидешь ли к жене».

XVI

Сие разумно, хоть и странно.