добрый мой приятель

Онегин, добрый мой приятель…

  Признаюсь в любви к такой синтаксической штучке как «приложение». Оно, как мастер –резчик драгоценных камней, заставляет заглавные слова текстов играть новыми гранями. Приложение может бесконечно и разнообразно дополнять оттенками смыслов те или иные явления, события, героев, вещи одушевлённые и неодушевлённые – да что угодно! В такой его возможности содержится неиссякаемый источник творческой игры, способность неиссякаемого комментирования предмета.
  Вот луна в романе Пушкина «Евгений Онегин»… Она у него и «богиня тайн и вздохов нежных», и «небесная лампада», и «Диана»… Приложение как единица синтаксиса становится в романе «Евгений Онегин» одним и самых сильных средств поэтической изобразительности и встречается в нём (подсчитал, перечитывая роман) около 80 раз!
  Любопытно, что самое многоречивое приложение в романе отнесено к Зарецкому, герою не очень симпатичному, скажем прямо. Приложения Пушкина трактуют нам его весьма забавно и противоречиво: «буян», «картёжной шайки атаман», «глава повес», «трибун трактирный», «добрый и простой отец семейства холостой», «надёжный друг», «помещик мирный», «даже честный человек» и чуть дальше – «новейший Регул, чести бог». Злая ирония и снижение в характеристике («доброго малого») черт положительных – весьма интересная и увлекательная история, связанная с судьбой Пушкина, с, может быть, самой глубокой обидой, предательством, нанесённым ему близким человеком. Не будем углубляться в неё.
  Богато экипирован красочными и точными приложениями (суть новые и всегда свежие, не повторяющие себя определения), конечно же, главный герой романа: «театра злой законодатель», «в своей глуши мудрец пустынный», «отшельник праздный и унылый», «отступник бурных наслаждений», «добрый мой приятель», «почётный гражданин кулис»…
  Приложения Пушкина могу быть кратки («шалунья рифма», «Байрон, гордости поэт», «Скотинины, чета седая») и развёрнуты («отставной советник Флянов, тяжёлый сплетник, старый плут, обжора, взяточник и шут», ротный командир на именинах Татьяны – «созревших барышень кумир, уездных матушек отрада»).
  Приложения вносят в характеристику героев, в эмоциональный фон романа массу оттенков чувствований - нежность: няня – «подруга юности»; сарказм: «Гвоздин, хозяин превосходный, владелец нищих мужиков»; изысканность: духи – «чувств изнеженных отрада»; некое оправдание: письмо Татьяны – «с живой картины слепок бледный»; теплоту: лучина – «зимних друг ночей»: иронию: Зарецкий – «механик деревенский»; красоту – «волшебница зима»; сочувствие и любовь: «…Тани молодой – моей мечтательницы милой»; налёт книжности – «сад, приют задумчивых дриад»; печаль: автор – «веселья зритель равнодушный»; гордость: Фонвизин – «друг свободы, сатиры смелый властелин»…
  Если к приложениям мы присовокупим близкие им по духу составные именные сказуемые («Вот наш Онегин – сельский житель,//Заводов, вод, лесов, земель//Хозяин полный, а досель//Порядка враг и расточитель…»), сравнительные степени наречий (о Татьяне: «И, утренней луны бледней//И трепетней гонимой лани…»), яркие сравнения («Как лань лесная боязлива»), обращения («блаженные мужья»), развёрнутые психологические портреты (например, строфа 24 главы третьей, много нам объясняющая в Татьяне), то мы получаем в руки тщательно разработанный гением Пушкина инструментарий-подсказку для понимания героев романа и самого романа в стихах.
  Так что и такая прозаическая статистика совсем не бесполезна порой.