По тундре и ещё чуть-чуть

Песню можно прослушать на сайте "Поэмбук"

«По тундре». Если это и не совсем старинная, то – одна из самых старых каторжанских песен эпохи социализма. Точную дату написания узнать, скорее всего, невозможно, но, судя по всему, примерно 30-е, либо 40-е г.г. 20 века. Ежели кому-то интересно, то любой поисковик выдаст вам десятка полтора, если не больше, всевозможных текстов. Из них – пара-тройка, с точки зрения поэтики, заслуживают внимания. Остальное обсуждать нет желания. Ну как вам понравится баллада-притча чуть ли не о тридцати куплетах, буквально переполненная душераздирающими картинами, как-то: убийства вертухаев, внутриворовские разборки с резнёй и тому подобная «романтика».
Впрочем, как говорится – на вкус и цвет…
 
Когда-то в моей далёкой юности, в нашем дворе жил человек по имени Александр Иванович Ч., или, как его именовали соседи – Саша Чума. К тому времени ему было что-то около 60 с небольшим. Это был скромный, воспитанный, офицерской выправки, джентльмен. Мы ни разу не слышали от него грубого слова. Выглядел он всегда очень опрятно, хотя и одевался уж как-то слишком старомодно: какие-то двубортные пиджаки и пальто с огромными пуговицами, широченные брюки и ботинки хоть и сверкающие, но – «прощай молодость». И, всенепременно – шляпа, а зимой шапка «пирожок», которые во время приветствия он обязательно приподнимал.
Всезнающие соседки поговаривали, что это настоящий «рицадивный тюрэмщик», что полжизни он «горбатил на хозяина» и т.д., хотя мало кто в это верил. Ведь о человеке принято судить по его поведению, каким-то характерным признакам, типа татуировки, наличие в диалогах жаргонных, либо нецензурных словечек. Ничего этого у А.И. не наблюдалось.
Напротив. Судя по разговорной речи, это был если и не профессор словесности, то, во всяком случае, высоко образованный, начитанный эрудит. Речь у него поставлена – ничуть не хуже маститого диктора. Кстати, внешне он был похож на Виктора Балашова: голубые глаза, высокий лоб, благородные черты лица. Единственная разница заключалась в наличии на этом красивом лице множества шрамов. Впрочем, это только придавало А.И. этакую брутальность, чисто мужской шарм. Недаром ведь говорят, что шрамы украшают мужчин. А кроме того, эти шрамы выглядели вполне себе как морщины. По крайней мере, они не заостряли на себе особого внимания.
В гости к Чумакову иногда заходили двое его друзей. Вернее, приходили к нему всякие люди, но именно на этих хотелось бы остановиться. Мы с пацанами сразу же окрестили их как «толстый и тонкий». Наверное потому, что они буквально соответствовали персонажам А.П.Ч., их даже описать можно просто в двух словах: соломина и пузырь. По возрасту они примерно соответствовали А.И. Скорее всего, это были его фронтовые друзья.
Дело в том, что несколько раз, по праздникам, типа День Победы, и ещё что-то аналогичное, они приходили при полном параде. Длинный дядька был полковником в парадной форме образца 1943 года. Маленький толстяк – капраз (капитан 1-го ранга). А вот А.И. никогда форму не надевал. У него был обычный цивильный костюм с большущими лацканами на двубортном пиджаке и огромным количеством орденов и медалей. Надо ли говорить, что и его друзья так же являлись обладателями целой коллекции военных наград.

Мы, дворовые пацаны, тогда мало чем отличались от точно такой же шпаны из окрестных районов. Кто-то занимался спортом, в основном прикладными видами, другие учились в музыкалке, кто-то потихоньку покуривал в укромных местах. Находились и такие, кто почти открыто промышлял всяко-разным криминалом от фарцовки до краж и даже грабежей.
Как бы то ни было, всех нас объединяло одно хобби. Практически каждый вечер мы собирались на скамейках в центре двора и устраивали концерты. Нестройными, подростковыми голосами орали под гитару всякую омерзительную чушь, типа похабных частушек, какой-то другой матерной дребедени, ну и, конечно же, тюремную, примитивную чернуху.
О том насколько это отвратительно, залитые портвешком «Три топора» юношеские мозги абсолютно не задумывались. Да и много ли тех мозгов могло быть в недоразвитых, одноклеточных 16-летних головах!
И вот, как-то в один из таких вечеров к нашей скамейке подошли Александр Иванович и двое его друзей. По всему, они были под хмельком. Какое-то время, постояв рядышком и внимательно послушав этот чудо-репертуар, а точнее – воспроизводимую нами кошмарную бредятину, выбрав момент, когда закончится очередной вокальный шедевр, А.И. попросил гитару и передал её длинному полковнику.
Тот, не спросясь, растолкав нас худой задницей, присел в центр скамейки, прошёлся пальцами по струнам и подстроил инструмент. А затем произошло что-то невероятное.
Он заиграл. Но не просто какие-либо частушки-нескладушки, а самый настоящий чардаш Монти. Пара пацанов из нашей компании, в их числе и я, посещали музыкалку, ну и, естественно, уже тогда могли определить разницу игры профессиональной от дилетантизма. Так вот, то, что делал полковник, было супер убедительно! Он играл если и не как бог, всё-таки возраст, да и состояние в тот вечер, но ничуть не хуже нашего препода-струнника.
А после чардаша он, по-босяцки подмигнув, обращаясь к А.И., предложил исполнить «нашу строевую». Тот с улыбкой утвердительно кивнул.
И вот тогда мы впервые услышали эту песню. Точнее, раньше мы её уже слышали, но всё это было жалким подобием того, КАК она была исполнена теми пенсионерами. Вначале её запели толстый и тонкий в очень качественную терцию. А после к ним подключился и А.И. Какая же у них была чудная спевка. Как бесподобно они её разложили на три голоса.
Конечно, их голосам далеко до академических, но, тем не менее, слух у всех троих – будь здоров! Мы даже и не заметили, как добрая половина жильцов повылазили из квартир и слушали то замечательное пение. Потом они исполнили ещё несколько «шлягеров», типа «Ванинского порта», «Таёжной трассы» и т.п.
 А потом были бурные аплодисменты. В том числе и от нашей гоп-компании. Позже эти замечательные люди неоднократно подходили к нам, и окружающие получали огромное удовольствие от их обалденного вокала.
Но то впечатление, что на меня произвела «По тундре», я не забуду никогда. И, главное, текст песни. У них он выглядел далеко не таким примитивно бестолковым, каковым представляла его разная босота.
Во-первых, само стихосложение отредактировано как с точки зрения рифмы, так и ритмики. А во-вторых, ему был придан некий глубоко философский смысл, суть которого до меня дошла, конечно же значительно позже. Но даже в тот раз, наверное, на уровне подсознания, я понял, что эта песня далеко не так проста, какой может кому-то показаться.
Позднее мне приходилось слышать немало всевозможных её вариантов. Но, надо ли говорить, что именно текст, исполненный тогда тремя фронтовиками, на мой взгляд, самый убедительный.
Единственно, что мне не давало покоя длительное время, так это предпоследний куплет. Выглядел он так:

Мы теперь на свободе,
О которой мечтали,
О которой так много
В лагерях говорят.
Перед нами открыты
Необъятные дали.
И нас теперь не настигнет
Пистолетный заряд.

Не хотелось бы ворошить то ужасное прошлое, когда это было написано, а, тем более, критиковать автора. Но, никуда уж тут не деться. Потому, что в данном, конкретном случае, последнее четверостишье, как минимум – оксюморон, ежели, ну очень мягко сказать.
Одним словом, ну никак не может здесь быть и подобия хэппи-энда.
Ведь в ту эпоху, когда всё это было, в стране царил такой железобетонный режим, который сейчас можно уподобить, разве что атмосфере в зонах особого режима (изв. за тавтологию). И на этом фоне неизвестный автор рассказывает о каких-то «необъятных далях», открытых перед беглыми уркаганами!!! Да все их дали, на раз-два, заканчивались у ближайшей стенки. Им даже лоб зелёнкой не стали бы мазать, отправили бы на луну безо всякой дезинфекции.
Да и на счёт «пистолетного заряда», полнейшая горячка получается. А как же, по мнению автора, в те времена государство боролось со своими врагами? Или, может оно реально умудрялось воплощать в жизнь нетленки т.т. Макаренко, примкнувшей к нему госпожи Вигдоровой и прочих фантастов задушевников!
Впрочем, это уже другая история. Хотя, помимо пистолетных зарядов, система не брезговала и всякого рода хладом, типа клинков, кастетов с кистенями, а в отдельном случае и альпеншток вовсе нехило сработал…
И настигали они врагов народа, в отличие от современного убогого времени, даже на довольно значительных расстояниях от земли родной,  матушки. Не говоря уже о городах наших и весях.
Впрочем, к данному изложению это мало относимо.
А что касается описанного здесь четверостишья, то, не мудрствуя лукаво, решил и я внести свою лепту в его содержание. Почему-то хочется думать, что в свете вышеизложенного, данное изменение текста пойдёт только на пользу всему произведению. И, даже, почему-то есть уверенность, что автор, будь он жив, полностью со мною согласился бы (ежели только он не был агентом или штатным сотрудником политуправления ГУЛАГа)…

Ну и, наконец, вкратце о судьбе тех замечательных, упомянутых здесь людей. Точнее – одного Чумы, поскольку о других мало что известно.
В конце 80-х, уже в разгар т.н. перестройки, я, будучи офицером одного из ведомств МО, проходил службу на Крайнем Севере. Практически каждый год, находясь в отпуске на «материке», старался посещать тот самый двор, о котором говорилось выше.
И вот, в один из таких приездов, где-то в конце мая, мы с моим другом детства сидели у него на балконе, выпивали что-то вкусное и говорили «за жизть». В какой-то момент внизу, во дворе, началось непонятное движение. Заехали два автобуса ПАЗ. Из одного стали выгружаться вооружённые бойцы, а другой, развернувшись, подрулил задом к нашему подъезду.
Мы спустились и по наличию у ПАЗика  задней двери с чёрной полосой, поняли, что это катафалк. Вокруг собралось много зевак, от которых я узнал, что хоронят Александра Ивановича.
Вскоре солдаты РПК, выстроившись от входа до катафалка, приняли «на краул», а из подъезда вынесли очень нарядный, редкий по тем временам гроб с телом усопшего. На этот раз мы, наконец, увидели его в форме. На нём была двубортная парадная тужурка с погонами генерал-лейтенанта. Множество его боевых наград на красных, бархатных подушечках были выставлены на кем-то заранее подготовленном столе.
Одним из офицеров, выносивших тело, был тот самый гитарист, «тонкий» полковник. Когда мы выражали соболезнования, он пригласил нас принять участие в похоронах, на что мы, естественно, согласились. А после поминок мы ещё долго говорили с ним, и не только об А.И., но и вообще, обо всём понемногу. И продолжались эти разговоры, наверное, с неделю, если не больше. Из них я узнал, что толстый капраз первым покинул грешную землю, примерно за два года до А.И. А, забегая вперёд, скажу, что не прошло и месяца как состоялись похороны и тонкого полковника. Никто из них не дожил до 70.

Сейчас меня мало, что удивляет в этой жизни, чего нельзя сказать о том времени. Рассказ Сан Саныча (так звали полковника), не то, чтобы удивил, он буквально убил, разорвал меня своей простотой и кошмаром, который пришлось пережить не только троим друзьям, но и тысячам остальных наших  несчастных предшественников. Хотя они себя таковыми не считали. А ведь они действительно были счастливы.
И счастье то заключалось не только в Великой Победе над проклятым ворогом. Они не сомневались в том, что строят самое замечательное, самое прекрасное государство в мире! Сомневались в этом только, как водится, философы (чем заканчивались такие сомнения, нам известно), а подавляющее большинство народонаселения даже на йоту не могли себе представить неверность избранного пути. Тем более – когда результат налицо, то есть, наглядное восстановление нашей Родины после войны.
Вот в этом, пожалуй, и видели они своё главное счастье. Даже не построить «под ключ» то самое светлое будущее, а хотя бы принять участие в его строительстве.
Ну, а то, что щепки летят, когда рубят лес, – по их мнению, ни что иное, как «производственная необходимость», которую следует лишь принять как данность.
Вот в такую рубку и попали трое наших друзей. Будучи законопослушными, образцовыми офицерами, во время «великой чистки», в 1937 году, все они оказались врагами народа и, в соответствии с несколькими пунктами ст.58 УК, поехали осваивать «необъятные дали» лесоповалов Коми АССР. Надо сказать, что им реально повезло, что получили они всего лишь по 10 лет ИТЛ  ((с правом переписки), хотя таких оговорок не существовало).
И приговоры свои отбывали они в одном лагере. Вернее, вначале их было значительно больше. Чуть ли не сотня офицеров на лагерь. Конечно же, не в одном отряде, но, тем не менее, на трёхтысячный коллектив и такая цифра далеко не мелочь.
Ну, а после начала ВОВ, почти всеми офицерами были поданы прошения об отправке на фронт. Практически все они были удовлетворены, а многих даже восстановили в прежних званиях и подходящих для них должностях. Это коснулось и наших героев.
На момент ареста А.И. был майором, а за время войны заработал не только папаху, но ещё и лампасы к ней. Даже представить себе невозможно, как после почти пятилетней отсидки в невыносимых, несовместимых с жизнью условиях, практически конченный доходяга достиг столь высоких показателей по службе. Какими были самоотдача и самопожертвование.
И вот он, казалось бы, финал всего ужасного безобразия. Заработав множество болячек в лагерях, несколько ранений и контузий на фронте, потеряв жену и ребёнка, погибших при бомбёжке, Александр Иванович, в генеральском чине, встретил Победу.
Занимая совсем неплохую должность в одном из центральных военных округов, он полностью ушёл в работу, можно сказать – жил службой. Но, видимо, здорово кому-то насолил в своё время, и враг тот был достаточно могуч или просто хитёр, т.к. в 1947 году А.И. вновь арестовали.
И опять он стал врагом народа. И вновь его били смертным боем, а он не соглашался признаваться в работе на немецко-англо-японскую разведку и ещё невесть в какой белиберде.
Не расстреляли его лишь из-за вышедшего тогда же Указа об отмене смертной казни. А может ему опять случайно повезло. Ведь под тот самый замес было репрессировано что-то около ста или даже больше сотни генералов и несколько маршалов, добрую четверть, если не треть которых отправили в распыл, невзирая ни на какие Указы.
А Александр Иванович, за все свои «злодеяния», выхватил на сей раз «четвертинку», т.е. 25 годков, осваивать которые уехал на Колыму. Уж там он окончательно исправился и перевоспитался, поскольку, не отбыв и половину заслуженной кары, в конце пятидесятых, вернулся домой. И даже был полностью реабилитирован. И даже продолжил-таки службу, которую тащил до конца шестидесятых, вплоть до выхода в отставку.
Так что, правы были бабульки, утверждавшие в своё время, что Чума не кто иной, как «рицадивный тюрэмщик». Кстати, на Чуму он никогда не обижался. Ведь это был его псевдо не только в лагерях, но и в армии.

А песня продолжает жить. И даже размножаться. Вот и сейчас, прямо на ваших глазах, и к без того немалому количеству текстов прибавился ещё один. Плохой он или хороший – решать вам, уважаемый читатель.
За сим позвольте раскланяться и от души пожелать, что бы никого из нас никогда не настигнул пистолетный заряд.

2025


Дело было весною               
В зеленеющем мае,
Когда тундра надела
Свой весёлый наряд.
Мы бежали с тобою
Из ГУЛАГского «рая»,
Что бы нас не настигнул
Пистолетный заряд.

По тундре, по железной дороге,
Где мчится скорый «Воркута – Ленинград»,
Мы бежали с тобою, опасаясь тревоги,
Опасаясь погони и команды «Назад!».

Дождик капал на рыла,
И на дуло нагана.
Нас ВОХРа обложила,
- Руки в гору, - орут.
Но они просчитались,
И кольцо уж пробито.
Кто на смерть смотрит прямо,
Пули тех не берут.

Припев…

Мы теперь на свободе,
О которой мечтали,
О которой так много
В лагерях говорят.
Столько вёрст отмотавши,
Наконец мы узнали:
Здесь давно нас заждался
Пистолетный заряд.

Припев…

Я лежу в одиночке               
И плюю в потолочек.
Пред законом я грешен,
Перед совестью чист.
Надо мной как икона,
Вся запретная зона.
А на вышке маячит
Озверевший чекист.